Николай Канев
Бобс
Михаил Голубев, работая в Березово, купил у знакомого охотника рыжего лисенка и назвал его Бобсом.
Щенок жил в комнате Михаила, первые дни предпочитая находиться под кроватью. Подрастая, Бобе становился общительным и игривым зверьком: прибегал на зов хозяина, любил лакомиться сладостями, проказничал — жевал пропотевшие носки, грыз обувь, ножки стульев… В летние дни совершал прогулки по огороду, в зной отдыхал в тени картофельной ботвы. Когда Михаил ходил к реке купаться или в лес за ягодами и грибами, постоянным его спутником был лисенок.
Приближалась осень. Бобе стал взрослым лисом. Знакомые Михаила лестно отзывались о его нарядной рыжей «дохе», незвериных повадках и ласковом нраве.
Но с наступлением заморозков Бобе погиб. Была морозная ночь. Видимо, не надеясь на свою «доху», лис спрятался в топку печи и задремал на теплой золе. Утром печь затопили. Изрядно подладившись, Бобе раздвинул полыхавшие дрова и выскочил из топки. С тех пор он стал болеть. По совету ветврача Бобса однажды вынесли на улицу «подышать свежим воздухом». И тут пришла беда. Недосмотрел Михаил — к его большому огорчению, одомашненного лиса растерзали собаки.
Песцы, вскормленные собакой
Вблизи фактории Харвута Тазовского района колхозник Пуди Тибичи весной нашел двух слепых щенков белых песцов. В чуме, куда принес Пуди свою находку, песцов приняла и вскормила собака.
Осенью зверьки стали взрослыми. Летний бурый мех сменился и стал белоснежным. Песцы уважали хозяина, а еще больше собаку, свою вторую мать. Дружно жили они со своими молочными братьями — рослыми псами. Вместе играли и резвились в тундре недалеко от чума. Как и собаки, они любили тепло и в морозные дни лезли в чум, ближе к печке.
Вместе с собаками любили смотреть, как едят люди, тявкали, когда к чуму приближались незнакомые.
Крепла с каждым днем ость на «шубках» одомашненных обитателей тундры. Жаль, думал Тибичи, что приближается день, когда белоснежный мех этих ручных песцов будет придирчиво осматривать заготовитель пушнины.
Кошка-путешественница
Семидесятилетний седовласый ветеран охотничьего промысла Сергей Иванович Чалтымов рассказал мне забавную историю.
— Однажды весной, — вспоминал он, — в селе Усть-Юган, километрах в сорока от Сургута, мы с женой стояли на песчаном берегу Юганской Оби. Видим: летит орел, а в когтях у него — наша кошка, которая еще недавно мирно грелась с котятами на солнышке. Кошка извивалась в цепких когтях орла, царапала его. «Ну, все, — думаем, — осиротели котята».
Между тем орел с жертвой в лапах перелетел прибрежные заросли тальника и углубился в лес.
— Схватил я ружье, — продолжал охотник, — и побежал в ту сторону. Думаю, подстрелю злодея. Иду, и что за чудо — мяукает в черемушнике кошка. Подошел ближе — это же наша Муська! Я к ней, а она — от меня. Пришлось сходить домой и принести котенка. Подпустил его на бечевке к Муське — облизала и пошла за ним к дому.
С тех пор Муська стала очень осторожной, лишний раз из дому не выйдет.
Верхом на тюлене
Был пасмурный сентябрьский день. Катер «Крым» Тазовского рыбоконсервного завода, совершивший неудачный выход в губу (бушевал шторм), возвращался. Миновав устье реки, маленькое судно полным ходом шло к поселку.
Вдруг Владимир Истомин крикнул капитану:
— Вася! Тюлень на отмели!
Заворуйко энергично закрутил штурвал, и послушный катер, оставляя позади бурлящий след, устремился к берегу. Раздался скрежет фунта о днище — и высокий широкоплечий капитан уже за бортом. Разбрызгивая ногами воду, он дошел до тюленя и преградил ему путь к реке. Животное неуклюже уклонялось от ударов кирзовых сапог, но усилия Заворуйко «нокаутировать» противника оказались тщетными: жировая прослойка служила животному хорошей броней.
«Уйдет», — с досадой подумал Заворуйко и в отчаянии оседлал животное. Тюлень на какое-то мгновение замер, потом энергично завилял туловищем и поволок седока на середину реки. Пришлось с тюленя спрыгнуть.
Встреча с лосем
Мотокатер «Норд» Салехардской гидрометеостанции буксировал бревна, скрепленные в ленту. Александр Ревнивых, стоявший у штурвала, увидел лося. Постояв на берегу, животное стало переплывать реку. Лось намеревался проплыть перед носом катера, но не успел. Когда он подплыл близко, катер сделал поворот полукругом, и лось оказался в кошеле из бревен. Но сохатый без труда перемахнул через преграду и поплыл дальше. В промысловом азарте команда катера отцепила буксир, и налегке катер быстро настиг лося. Решили доставить лося живым в Салехард. Набросили аркан из прочной веревки на рога, но удержать его Александр Ревнивых не смог, могучий лось, сделав крутой поворот, сильно рванулся вперед и снова оказался на свободе. Через полчаса напуганный лось вышел на противоположный берег Оби и скрылся в лесу.
Удача
Был солнечный безветренный июньский полдень. Рыбак колхоза имени Калинина Приуральского района Ирико Климов сидел на корме густо просмоленной бударки и перебирал плавную сеть, готовясь к очередному замету.
Лодка стояла на якоре метрах в 400 от каменистого берега мыса Имбернел. Над зеркальной поверхностью Оби плавно пролетели чайки. Одна из них резко снизилась над лодкой. Взглянув на птицу, Ирико поразился: возле бударки на малой глубине, поблескивая серебристой чешуей, дрейфовала большая нельма. Когда дремавшую рыбину прибило к корме лодки, Ирико вонзил в нее жало багра и с трудом перевалил трепетавшую добычу через борт бударки. Метровая нельма долго ворочалась и била хвостом о днище. 16 килограммов весила эта рыбина, беспечно отдыхавшая почти на поверхности реки.
Поединок
Паводковые воды затопляли берега и острова многоводной Оби. Водяные крысы, полевки, горностаи и другие зверьки покидали затопленные норы. В поисках сухого берега они форсировали реки, протоки, озера. Многие крысы и горностаи при этих миграциях становились жертвами прожорливых чаек-халеев, ворон и орлов. Халеи, круглосуточно патрулировавшие над водными пространствами, глотали зверьков живыми.
Вот быстро плывет горностай, сменивший зимнюю белоснежную шубу на летнюю темно-коричневую. Еще быстрее летит над ним чайка, пикирует, хватает горностая клювом и на лету с трудом проглатывает.
— Погиб горностай, — с сожалением говорит старый рыбак и охотник Семен Перчида.
Но вдруг халей, проглотивший горностая, делает несколько крутых разворотов, истошно вскрикивает, порываясь ввысь, и затем, беспомощно опустив крылья, падает. Грудь его обагряется кровью. А от умирающей чайки, которую подхватило и понесло течением, отделяется и плывет к берегу горностай.
Гибель орла
У селения Харсаим Приуральского района в хмурый осенний день произошел этот случай. Рыбак Семен Климов, подъезжая на калданке к своим сетям, был разгневан дерзостью орла, пытавшегося вцепиться когтями в большую рыбину, попавшую в сеть.
Рыба билась, то уходя в глубь, то всплывая. Орел, заметив приближающегося с криками рыбака, спешил. Он вцепился когтями в трепещущую рыбу, но при взлете запутался лапами в сети.
Тщетно пытался хищник улететь вместе с сетью. Сделав могучими крыльями несколько отчаянных взмахов, он рухнул в холодную воду. Рыбак был совсем близко. Орел беспомощно хлопал по воде намокшими крыльями, но взлететь так и не смог.
О Лебе — птице удивительной
Разделила надвое маленький поселок Юган таежная речушка Варлевка. Однажды весной мне довелось побывать в этом селении, где жили рабочие совхоза «Юганский».
День был теплый. Под весенним солнцем полыхала зеленым пожаром тайга, и хмельной запах смолы кружил голову. По зеркальной воде важно плыл большой лебедь.
С грохотом прошел по деревянному мосту совхозный трактор, а благородная птица как будто и не слышала лязга его гусениц. Она спокойно описывала большие круги у берега, расправляла перья, чистила их черным клювом.
— Это наша Лебе, — сказал Анатолий Александрович Захаров.
Я удивленно посмотрел на охотника. Он кивнул на лебедя и стал рассказывать:
— У знакомых рыбаков взял я в прошлом году двух осиротевших лебедят. За лето они выросли, окрепли и стали светло-стального цвета. Как домашние гусаки, разгуливали они по поселку. Резвились вместе с детьми, которые защищали их от поселковых лаек. На ночь забирались в коровник. Самец, которого назвали Кликуном, всегда вставал на защиту своей сестры от собак или совхозных бычков. Часто лебеди улетали на соседние озера, а к вечеру возвращались в поселок.
Однажды поздней осенью, охраняя Лебе, погиб в неравном поединке с двухгодовалым быком Кликун. Лебе загрустила. Отказалась от пищи. Перестала выходить из коровника. Мы с женой забеспокоились: не перенесет Лебе утраты и погибнет от тоски.
После семейного совета увез я Лебе километров за 30 и выпустил на большое озеро. Подлетела она к табуну диких лебедей, уселась рядом, робко подплыла ближе, и стая приняла ее.
— Дело прошлое, — охотник закурил, — жаль было расставаться с птицей, но ей не прикажешь. Заскучала Марфа Иосифовна. И дети ее спрашивают: «Когда Лебе прилетит к нам?» И вот однажды послышался стук в дверь и… входит наша Лебе. Прогнув белую шею, она как бы отвесила нам поклон. Ребята бросились к Лебе, и она что-то гортанно бормотала в объятиях мальчишек.
Не улетела в ту осень Лебе с дикими лебедями. Зимовала в курятнике вместе с курами. Жили дружно, без скандалов. К пище Лебе была неприхотлива: ела сено, картофельную кожуру, кашу, хлеб, рыбу.
В следующую зиму мне довелось снова побывать в Югане, и я зашел к Захарову. Лебе снова зимовала в их доме. Но эта моя встреча с ней была последняя: повинуясь нерушимым законам природы, весной она улетела с диким лебедем на Ямал.
Случай на звероферме
Со зверофермы колхоза имени Жданова Шурышкарского района сбежала серебристо-черная лиса. Попытки найти ее не увенчались успехом. Заведующий фермой Андрей Степанович Шулдяков пригорюнился.
Но дней через 15 беглянка сама вернулась на ферму, да еще и привела с собой «жениха» — рыжего лиса. Обрадованный Андрей Степанович быстро расставил между клетками петли и поймал обоих. «Дезертирку» поместил в ее же клетку, а шкурку обитателя тальниковых зарослей сдал на заготовительный пункт.
Волк, выращенный в чуме
В 30 км от селения Надым на возвышенности у большого озера располагался зимний чум оленеводческой бригады. Сгущались сумерки. Порывистый ветер трепал полотнища чума, в котором за низким столом пастухи, свободные от дежурства, и члены их семей, окруженные десятком собак, пили чай и вспоминали разные случаи из жизни.
— В ту весну наш чум стоял у селения Нори, — начала свой рассказ Александра Ивановна Артеева, подбрасывая дрова в железную печь. — Однажды в конце мая пастух Сягой Мандула принес живого, еще слепого волчонка. Он был похож на собачьего щенка: тупоносый, большеголовый, с висячими ушками. Звереныш жалобно скулил. Жалко было убивать его. Решили вырастить. Подсадили к ощенившейся оленегонной собаке. Назвали волчонка Сятукеем.
Рос он быстрее своих молочных братьев и сестер. От собачьих щенков волчонок отличался серой с коричневым оттенком мастью, резвостью и силой. Нрав имел добродушный, поведение — как у обычной собаки. Вместе с собаками он играл и резвился вблизи чума, охотился за леммингами, ночью прятался от комаров в полог.
Часто Сятукей уходил в поиске леммингов и утиных гнезд далеко от чума и всегда возвращался с добычей: тащил в своей зубастой пасти утку или куропатку, иногда приносил невредимыми утиные яйца. Свою добычу старательно зарывал под грузовую нарту.
— Делал запасы на черный день, — с улыбкой заметил кто-то из слушавших.
— Когда волчонок подрос, — продолжала Александра Ивановна, — мой муж Митрофан Георгиевич обучил его всему, что должна уметь оленегонная собака. Резвый, выносливый и исполнительный Сятукей был отменным помощником пастухов.
Осенью, проезжая мимо нашего чума, какие-то начальники хвалили мирного ручного волка и сфотографировали его. Обещали выслать фотокарточки, да, видно, забыли, — с огорчением заметила Александра Ивановна, отпившая из блюдечка густой, чуть паривший чай.
— А где же теперь волк? — спросил кто-то.
И Александра Ивановна со вздохом ответила:
— Нет в живых ласкового Сятукея. До сих пор его жалко. Только лето он прожил в нашей бригаде. Осенью, когда мы перекочевали на зимние пастбища, его по просьбе Митрофана Георгиевича пристрелили оленеводы соседней бригады.
Наливая очередную чашку из видавшего виды закопченного большого медного чайника, она пояснила:
— Пастухи нашей бригады, очень жалевшие смирного, послушного волка, наотрез отказались стрелять в него.
— Почему же его убили, если он был лучше оленегонной собаки? — спросил один из сидевших за столом.
Александра Ивановна объяснила:
— Осенью Сятукей стал взрослым волком. Прокормить его было трудно, а голодный он часто уходил на промысел. Нужно кочевать, а его нет и нет. Боялись, что однажды он уйдет и не вернется. А использовать взрослого волка вместо оленегонной собаки было опасно, ведь он без труда догонял любого оленя.
— Тяжело вспоминать об этой истории, — закончила свой рассказ Александра Ивановна, убирая со стола посуду.
