Девочка с Силин Паса

Сергей Комиссаров

Часть первая. Силин Пас

Вот и наступило лето, которое я так долго ждал. Я ещё не видел северного лета (наша семья переехала в Ханты-Мансийский округ только в начале ноября) и ждать его прихода пришлось целых семь месяцев. Лето на новом месте оказалось на удивление жарким, и я каждый день бегал купаться на уже полюбившуюся и ставшую родной таежную речку со странным для меня названием Силин Пас. Силин Пас была обычной речкой, не широкой и не глубокой, один берег высокий, другой пологий. Удивительным было то, что половину года направление ее течения было в одну сторону, а вторую половину — в другую. То есть, полгода она впадала в Обь, а следующие полгода Обь впадала в Силин Пас.

Я умудрялся бегать купаться в день по три раза. Последний раз вечером, как раз перед тем, как возвращалось с выпасов стадо коров.

В этот раз я, как всегда, не шёл, а бежал на вечернее купание. Оно и понятно, пятилетний ребёнок предпочитает бег ходьбе. Солнышко ещё не село, но уже повисло над верхушками вековых елей. Добежав до излюбленного места купания, я обнаружил, что песчаный берег, в отличие от предыдущих дней, был пуст, что меня огорчило. Было как-то жутковато купаться одному в глухой таежной речке. До ближайших домов было метров пятьсот. Стояла глухая тишина.

Я уже решил ретироваться, как вдруг обнаружил, что я не один на пустынном берегу Силин Паса. На самом краю берега сидела девочка примерно моего возраста и что-то старательно лепила из песка. При виде меня она заулыбалась. Меня как-то не удивило её одиночество. Решил, что, видимо, где-то рядом должны быть её родители. На душе стало спокойно и хорошо. Я подошёл к девочке, бросил свою рубашку рядом с её белым платьицем, развернулся и сделал шаг к речке, но, через секунду остановился и почему-то молча сел рядом с ней. Мы сидели и лепили песочный замок.

Мне первому надоело молчать, и я гордо заявил: «А я скоро пойду в школу!». Она ничего не сказала на моё заявление, а молча встала, взяла меня за руку, и мы побежали по мокрому берегу. Мне казалось, что мы не бежим, а медленно летим навстречу скрывающемуся в верхушках елей солнцу. Но вот в тишине раздались звуки возвращающегося с прогулки стада. Девочка подхватила свое платьице и, не попрощавшись, ушла в противоположную от моего дома сторону села. Я в каком-то приподнятом настроении прибежал домой.

Домом на тот момент я называл хибару бабы Мани, у которой лесничество снимало комнату для нашей семьи. Родителей дома не было. Баба Маня, как всегда, сидела за самоваром. Увидев меня, обрадовалась. Да и понятно, ей было скучно одной чаевничать.

Быстро усадила меня на кровать с периной. Кровать стояла рядом с её столом и только с неё, благодаря высокой перине, я мог дотянуться до края стола. Сама приставила к столу стул, уселась на него поудобнее и начала угощать любимыми ватрушками с творогом, при этом успевала расспрашивать меня про мои подвиги. Я с гордостью рассказывал ей о встрече с девочкой с Силин Паса. Баба Маня внимательно слушала меня, покачивала головой и повторяла: «Однако, приходил к тебе ангел хранитель. Но это к добру, к добру», как бы успокаивая кого-то повторяла она.

Ватрушки, чай, перина и убаюкивающий голос бабы Мани клонили меня в сон. Я в полусне ещё успеваю спросить её: «Кто такой этот хранитель?», но, засыпая, ответа уже не слышу. И снится мне Силин Пас и та девочка. Только во сне мы не бежим, а летим высоко-высоко над облаками, крепка держа друг друга за руки и мне совсем не страшно.

Часть вторая: Старая церковь

Ну вот, наконец, сегодня последний день моего хождения в детский сад. Мне больше не нужно спать днем! Мне уже исполнилось семь лет, и в детском саду я получил в подарок портфель. Переполненный чувством радости и гордости, я иду домой. Домом все ещё является хибара бабы Мани. Прошло полтора года, но мы все ещё не переехали на новое место жительства, так как строительство дома продвигается медленно. Но меня это, в отличие от моих родителей, не волнует. Я очень сдружился с бабой Маней, а она со мной, и мы плохо представляли, как будем расставаться друг с другом, когда моя семья получит новую квартиру.

Погода сегодня жаркая. Вчера угнало весь лед с Оби. Мой любимый Силин Пас тоже оттаял, и у его берегов на мелких местах стоят щурогайки. Мы, пацаны, ловим их для своих кошек. Я радостно забегаю домой, бросаю портфель под кровать и кричу бабе Мане, которая копошится в огороде: «Я на речку!» — и убегаю. Она кричит, что бы я поел, но меня и след простыл.

Силин Пас, проспавший под снегом всю зиму и соскучившись по мне, как и я по нему, радостно встречает меня лёгким шуршанием небольших волн. После ухода льда с Оби, мой друг Силин Пас раздобрел, располнел, наступило время, когда Обь наполняет его, а не он её, как это бывает к концу лета и началу осени. Тогда он, журча тоненьким голосом и сам такой же худенький, покрытый опавшими с деревьев жёлтыми листьями и поэтому кажущийся не по сезону конопатым, изо всех сил отдаёт свои последние воды исхудавшей за лето матери-Оби.

Я то там, то здесь выдергивал щурят для бабы Маниного кота Васьки. Васька и сам по молодости приходил на берег Силин Паса на рыбалку. Сейчас стал стар и больше греется не завалинке, ходить на речку перестал, но свеженькую рыбку любит, как в молодости. В азарте ловли я не заметил, как внезапно налетевшие тучи закрыли солнце, и как это бывает на севере, поднялся ветер и начал пропархивать снег.

Одет же я был по-летнему, в одной рубашке. Да и не привыкли мы ещё к переменчивой погоде севера. Силин Пас посерел, покрылся, как мурашками, пенистыми волнами. Я вприпрыжку помчался домой. Бежать было метров пятьсот. Но одно дело, когда ты бежишь летом, в хорошую погоду, сейчас же нужно бежать против северного ветра, когда навстречу тебе в лицо бьёт злой, колючий снег.

Прибежав к дому, я с ужасом обнаружил на дверях большой амбарный замок. Прежде я как-то его не видел. Да и баба Маня практически всегда была дома. Может, она иногда днем и наведывалась к своему внуку, взрослому человеку, жившему своей семьёй на другом конце села, но я-то был в то время в детском саду.

Укрыться от снега и ветра в ограде негде, и я побежал к стоявшему неподалеку полуразрушенному зданию. Баба Маня рассказывала, что раньше это была церковь. В 30-е годы на ней сгорел купол вместе с крышей, ее перекрыли и в церкви сделали клуб. После войны отстроили новый клуб, а этот забросили. И вот теперь это деревянное здание своими почерневшими от времени стенами и пустыми глазницами нестандартных окон выглядело уныло и мрачно на фоне других строений. Мы, кто помельче, вечерами обходили бывший храм стороной. Ребята постарше любили в сумерках там собираться, покуривать и пугать друг друга страшными историями.

Я бросился в это не уютное помещение, хотя мне было очень страшно. Я забился в самый глухой угол, куда не попадал снег и не так сильно задувал ветер. Помню, что сквозь огромные щели в потолке было видно чёрное, как стены заброшенной церкви, небо. Пол в церкви давно растащили, а вот лаги, мощные и широкие, остались. Я стоял на одной из них, и боялся свалиться в бывшее подсобное помещение, которое располагалось прямо подо мной.

Устав стоять на ногах, я, дрожа от холода, опустился на колени и упорно смотрел сквозь щели в потолке на небо. Со стороны можно было подумать, что мальчик стоит и молится, так как губы мои шевелились. Нет, я не молился, и губы шевелились не в молитве, а тряслись от страха и холода. Я вырос в безбожной семье и стране, мечтал стать октябренком, а потом пионером, как мой старший брат. Молитв я не знал, да и сейчас не знаю, может быть, к своему стыду. И только когда ушёл на пенсию и стал составлять родословную, по воспоминаниям мамы узнал, что её дед и прадед были священнослужителями…

И вот чудо — когда я совсем замерзал, вдруг с неба сквозь щели в крыше ко мне пробился яркий солнечный луч! И я не вижу, но понимаю или ощущаю, что ко мне протягивает руку она — та девочка с Силин Паса. Я перестал трястись. Страх исчез и мне стало также спокойно и хорошо, как тогда летом на берегу, когда мы встретились с ней в первый раз.

Я снова бегу к дому. К моей радости, замка на дверях нет, и я влетаю в хибару. Баба Маня на своём привычном месте, за самоваром. Она сразу понимает, что со мной что-то случилось. Быстро усаживает за стол, наливает в бокал чай, пододвигает поближе мои любимые ватрушки, на этот раз с брусникой. Я начинаю путано, сбиваясь и хлюпая носом, рассказывать ей о своих приключениях. Она слушает, у нас обоих на глазах слезы, она их украдкой смахивает и причитает:

— Ну как же так? Что же ты, мой хороший, не оделся-то ладом? Ведь захворать можешь! Как же я, старая, проследила тебя? Разве не говаривала тебе, что сенки-то не закрючиваются, а замок на них вешаем просто так, чтоб ежели кто придёт, видел, что дома-то никого нет. На Северах у нас никто замки-то не закрючивает на ключ!

Одновременно с причитаниями она все подкладывала мне то мед, то малиновое варенье. Уставший за день от приключений, я, как и в прошлый раз, засыпаю на волшебной перине под ласковый говорок бабы Мани. И снова мне снится та девочка с Силин Паса, и снова мы летим с ней до самых облаков держась крепко за руки…

Часть третья: Институт

И вот я, как и обещал отцу, поступил в УЛТИ. И не только поступил, а проучился уже практически год, и прохожу практику на Северке. Проблем с поступлением я не ощутил. Набрал 22 балла и, с учётом армии и направления от производства, в списках был в первой десятке. Студенты в моей группе в большинстве своём были после армии, а многие ещё и после рабфака. Дружба завязалась крепкая, дня не проходило, чтобы мы всем коллективом, не отмечали чей-нибудь день рождения, какой-то праздник или, наконец, поход в баню. Являясь старостой группы, я считал, что надо держать марку и старался не отрываться от коллектива.

В один из таких праздничных вечеров черт занёс меня на летнюю веранду, на которой девчонки из соседней группы сушили гербарий. Не помню, что я учудил, но произошёл скандальчик. На следующий день меня, как преступника, потянуло на место преступления. Я снова пошёл на веранду, узнать, что же произошло прошлым вечером. Не думаю, что собирался извиняться, ведь гордыня была превыше меня.

Как только моя нога ступила на крыльцо веранды, все находившиеся на ней девочки быстро собрали свои пожитки и ушли с гордо поднятым головами, оставив меня в одиночестве. Я не очень-то и расстроился. Собираясь вслед за ними покинуть свое вчерашнее «место преступления», я вдруг заметил, что одна девочка осталась там, где сидела до моего прихода, и спокойно занималась своими делами.

Подбирая про себя ехидные слова, я направился было в её сторону, но не успев сделать даже шага, замер на полуслове. Я узнал её — это была она, та девочка с Силин Паса! Я узнал бы её из тысячи! Она была все такой же светлой и спокойной, как пятнадцать лет назад.

За вчерашний инцидент она меня не укоряла, скорее, жалела. И вдруг мне стало очень стыдно. Я резко развернулся и ушёл, и чем дальше уходил от неё, тем больше мучала меня совесть. Ну, как так?! За эти пятнадцать лет она не изменилась, а я растерял, растранжирил так много! Я успел поступить, проучиться год и бросить Тюменский индустриальный институт, проработать почти год на нижнем складе лесоучастка, отслужить два года в армии. Я за это время забыл и даже ни разу не вспомнил то светлое, чему научился от нее…

С того дня я стал всячески избегать её. Я был недостоин её, той девочки с Силин Паса…

Часть четвертая: Встреча однокурсников

Почти сорок лет прошло после того памятного случая, и на одной из встреч однокурсников я увидел её, ту девочку с Силин Паса. Я сразу узнал её – по-прежнему такую же светлую и спокойную.

Я выбрал время, подошел, и мы стали разговаривать обо всем. Мы с полуслова понимали друг друга, и я снова держал её за руки, на которых мне был знаком каждый пальчик. И мы не успели наговориться — ей нужно было уезжать. А по ночам мне снова и снова снится, как мы летим с ней, взявшись за руки, прямо к заходящему солнцу…

Спасибо тебе, моя девочка с Силин Паса, за все, и особенно за то, что ты есть!