Новомир Патрикеев
Весной 1994 года я дважды результативно поохотился на Вьюшке, но сначала Андрей, переехавший на работу в Ханты-Мансийск и взявший на себя обеспечение меня транспортом, вывез на новые угодья, поближе к городу. К тому времени через речку Горная построили мост и проложили дорогу по насыпи через ее пойму ближе к Иртышу до асфальтобетонного завода. Рядом было много озер и разливов, где всегда останавливались пролетные утиные стаи.
29 апреля теплым ветреным вечером я сел на фоне тростников у широкого и длинного озера. К 22 часам ветер стих. В пологих лучах заката вода стала сиреневой с розовым оттенком, а манщики большими, объемными и словно приподнялись под гладкой поверхностью. Засветились первые звезды. С одной стороны, полное душевное расслабление от волшебной картины, с другой — нарастание напряжения от ожидания дичи. Но до темноты у озера пролетели лишь две пары уток. На другой день Андрей снова ездил туда, а утка так и не подошла.
Третьего мая на «Москвиче» Андреевского друга поехали к Вьюшке. Дорога к дачам геологов была непроезжей. Кое-как, задним ходом, завели машину на грязную обочину шоссе. Дошли до телефонной просеки и по ней спустились к реке. Между двух столбов, где оставались необорванные провода, видели разбившуюся о них куропатку. Ребята пошли дальше по берегу, а я встал под кустом на облюбованном в прошлом году мысу. Слева, не доходя до него метров двадцать, Вьюшка под тупым углом поворачивала к противоположной стороне своей долины, оставив участок подтопленной поймы с торчащими из воды травянистыми косками. Справа образовался большой и пока мелкий разлив, удобный для расстановки манщиков. Но времени для этого, как и для строительства скрадка, уже не хватало. Ограничился примитивной загородкой из надломленных веток и желто-зеленого плаща.
Вечер опустился тихий и очень теплый. Рядом столбиком вились комары, взлетали мотыльки. На противоположном берегу, обращенном к юго-западу, хором запели дрозды, перелетали какие-то другие певчие птицы, скорее, овсянковые. Закат был красивый, розовый и веселый. Даже облака светились по-летнему. Пролетных стай не видел, над речкой несколько раз пролетали опять же свиязи, какая-то доминантная утиная порода для Вьюшки. Мне удалось взять одного селезня.
Затем предстояла вынужденная ночевка в машине. Вывести в темноте «Москвич» с «лысыми» колесами с глинистой обочины передним ходом не удалось. Долго буксовали и решили остаться до утра. Ночевка была не из приятных. Низкие спинки сидений не удобны для сна. Ни еды, ни теплой одежды не взяли. А ночью начался такой холод, что вообще стало не до сна. Только с рассветом нарубили толстых палок, веток и выбрались.
Вечером пятого мая я снова приехал на этот мыс. Разлив и, соответственно, обзор водного пространства стали шире. Подмаскировал свою загородку ветками и травой. Расставил манщики, которые в основном и определили успех охоты вместе с новыми патронами «Тайга». Как и предпочитаемые мною патроны «Байкал», они были аккуратно снаряжены в пластиковые гильзы с высоким донцем, имели традиционный снаряд 35 граммов четверки. Но заряд незнакомого пороха «Сунар» составлял 1,7 грамма вместо 2,2 грамма байкаловского «Сокола», хотя бой был резче, отдача сильнее, а выстрел громче. Позже прочитал в журнале, что этот порох баллистный, беспламенный, имеет в отличие от пластинчатого «Сокола» эллипсовидно-сферическую форму и требует более точного, до 0,05 грамма, отвешивания заряда.
Первый селезень с призывным свистом показался над просекой у противоположного берега и стал снижаться на чучела. Штыковой выстрел, и он упал перед скрадком. Остальные налеты были с Иртышской стороны. Где-то прозевал, где-то промазал, но трех свиязей еще взял и тоже на штык. После такого лета решил остаться до утра, тем более что приехал в уазике с печкой от гусеничного вездехода. С трех до четырех часов на большой высоте к северу прошло несколько утиных стай. Местные утки вдоль речки почти не летали. Удалось взять только чирка-свистунка, который с радостным триньканьем доверчиво сел к манщикам.
Это была самая добычливая охота на Вьюшке. Повторить в ближайшее время не удалось, потому что на другой день началось очередное похолодание — вот почему и утки утром не летали. Девятого, как по заказу для празднования Дня Победы, было очень тепло, но после обеда на севере появились темно-свинцовые облака. Вечером пошел дождь, перешедший в снег, который не растаял и до одиннадцатого. Но охотиться теперь можно только по Оби.
Летом жене выделили дачный участок и думаете где? В тридцати метрах от пересечения старой дороги, идущей от поселка геологов с дорогой, ведущей к линии электропередачи. Стоит пройти по ней до ЛЭП, зайти в просеку и… через двадцать минут будешь у моста-лежневки через Вьюшку. А от оврага перед спуском к высоковольтной линии начиналась та большая низина, которая в прошлом году помешала нам с Володей Шалавиным проехать дальше вдоль берега.
Мы сразу же начали строить небольшой однокомнатный домик из готового сруба с мансардой. К зиме подвели его под крышу и облицевали кирпичом. За лето я обследовал все окрестности и в походах за грибами нашел более удобный и короткий выход к речке, чем через просеку. Осенью за мостом-лежневкой уже охотился со спаниелем на уток и бекасов.
Весенний сезон 1995 года открывал на других угодьях, а со следующей весны стал использовать дачу, где была сложена печь, как базу для охотничьих вылазок па Вьюшку. Но, признаюсь, что это уже не охота как таковая — я больше не добыл здесь ни одного весеннего трофея — а приятные пешие прогулки с целью лишь ощутить себя охотником. Хотелось просто посидеть у воды, посмотреть вокруг, насторожиться, если завидишь где-то утку. А их здесь с годами становилось все меньше и меньше.
Весна 1996 года была сравнительно теплая. 12 апреля видел, как на север пролетел одиночный молодой лебедь, грязно-серый по цвету и не очень большой по размеру. Днем на деревьях своей колонии в центре города появились грачи. Во второй половине месяца температура днем превышала 15 градусов. 30 апреля посмотрели с Андреем разливы у асфальтобетонного завода — воды много, уток — единицы.
Все майские праздники провел на даче. Первого утром, впервые в жизни, увидел сидящего на вершине засохшей пихты светло-серого с легким золотистым оттенком бекаса. Неужели азиатский, такой редкий? В предположении убедился, когда он взлетел и токовал над низиной, поросшей молодым березняком и осинником. Полет очень своеобразный — широкая высокая дуга и резкий свист пикирующего бомбардировщика при снижении. Судя по известной мне литературе, ранее этот вид здесь не встречался, а мое наблюдение было отмечено в энциклопедии «Югория».
Днем протопил печку, прибрал кое-что во дворе и в доме. К вечеру, положив в рюкзак с десяток манщиков и камуфлированную непромокаемую накидку, отправился на охоту. К речке вышел по краю низины, примерно в километре ниже поселка геологов. Теперь он виден был как на ладони, потому что дома стояли и по южному склону, расчищенному от деревьев.
Облюбовал неширокий мыс в изгибе речной долины, которую Вьюшка и здесь пересекала поперек, подходя к мысу слева и, оставляя перед ним небольшую полосу поймы, опять круто изгибалась и уходила к устью рядом с правым коренным берегом. Таким образом, мыс с двух сторон окружало мелководье, а впереди река сливалась с более широким, в полдолины, разливом. Расставленные дугой манщики утки могли видеть издалека. За основу скрадка взял растущие рядом треугольником три кустика ивняка. У переднего и боковых надломил верхушки наружу, а внутренние ветки отрезал. Двери сделал из камуфлированной накидки. Было тихо и очень тепло. Вдали над разливом, ближе к устыо, кружили чайки. Перед скрадком пролетел очень крупный мотылек. Под вечер на разные голоса запели птицы. Только и оставалось любоваться природой, потому что видел всего пять уток. В густых сумерках собрал манщики и только вышел оз’ электролинии на свою дачную дорогу, как над головой засвистели утиные крылья. Стая за стаей и на высоте всего 100-150 метров утки пошли на север прямо над дачными домиками и летели часа два-три.
Понятно, что утром пролета уже не будет. Пошел в скрадок вечером и не увидел вообще никаких птиц. Даже не расставлял манщики. И не зря, только почти в темноте какая-то утка низко перелетела пойму и села под противоположный берег. 3 мая, собираясь в город, видел трех лебедей, колонной летевших на юг, и трех крупных чаек, которые шли на север.
Необычно ранней весной 1997 года ледоход на Иртыше, как и охотничий сезон, открылись 26 апреля в субботу. Мы с Андреем поехали на выходные прибрать после зимы дачный участок, а заодно и поохотиться. Вечером сходили к устью Вьюшки. Я сел с чучелами на разливе прямо перед просекой, Андрей — на озере около лежневки. Уток мало. Всего четыре пары пролетели от устья в долину речки. Я заведомо далеко обстрелял чирков и шилохвость над разливом. Но охота есть охота, и не всегда следуешь расчету или известным правилам, иногда азарт берет свое.
Утром уехали домой, потому что Андрей рвался на дальнюю охоту по воде. Меня же его друзья привезли на дачу 30 апреля. И вечером я, конечно, убежал на Вьюшку. Сидя в своем скрадке перед ярко раскрашенными манщиками, видел и новые краски в лесу, появившиеся всего за три дня. Стволы берез заметно побелели, кроны пихт позеленели, стали более яркими и темно-зеленые кедры. Над лугом летали два канюка, парил в небе и постоянный житель прибрежного леса — малый подорлик.
Наблюдал чудесный, нежный, розово-золотой закат. Передо мной на небе возникло любимое сочетание цветов -справа, с юго-запада, сплошное золото, а слева, над лесом, пронзительная синь. И причем тут утки? Ну залетело в речку за вечер несколько штук. Могли бы вообще не летать, и без них хорошо. Правда, идиллия под конец была несколько нарушена. На горе, где стояла буровая, остановились две машины. Из них в полном смысле вывалились с десяток веселых людей в спортивных костюмах, явно приехавших отдохнуть на природе. Они громко кричали, врубили музыку и развели огромный костер. При наличии уток точно бы испортили охоту в радиусе одного-двух километров.
У меня они просто отбили желание идти на утреннюю зорьку. И правильно сделали, иначе я пропустил бы другую природную картину — токование двух азиатских бекасов.
В начале дня увидел, как над той же низиной летал бекас, а над другой, уже вырубленной под дачи, второй. Сейчас я был ближе и явственно различил все звуки, сопровождающие полет. Натужное «тух-тух-тух» при наборе высоты, затем в зените, — радостное, типично куличиное «чив-чив-чив» с поднятыми крыльями, а в пикировании почти грохот со свистом.
Где-то к обеду проснулись отдыхающие и начали с похмелья бесноваться, открыв беспорядочную канонаду — прозвучало около тридцати выстрелов подряд. Вечером, когда я пришел на место, они уже уехали. Наверное, кончилась водка. Зорька была не такая красочная, как предыдущая. Самаровская гора в легкой дымке. Закат бледнее, в его лучах вода не порозовела, а стала матовой, как будто кто-то снял слой стекла со светло-голубой поверхности. И как звуковое сопровождение — громкий концерт проснувшихся лягушек. Сходство только в одном — уток очень мало.
Утром третьего мая снова остался на даче, предстояло много хозяйственных дел, но на вечерник пошел. Спускаясь с просеки, сначала услышал, а потом увидел трех серых журавлей. Они с курлыканьем летели на север. Но уток, хотя ледоход давно прошел, стало еще меньше. Нигде по сторонам не стреляли. Пасмурно и тепло, атакуют комары-кусаки. За Иртышом поднимается дым от сильных палов. Самаровская гора словно в тумане. Предзакатный хор лягушек звучит оглушительным ревом. В густых сумерках в манщики села пара кряковых. Я их вспугнул, но стрелять не стал, в темноте не разобрать, где селезень, где утка. Дослушал вечернее пение дроздов, которое к закату становилось все громче, и собрал чучела.
Из в общем-то однотипных прогулок-вылазок с дачи можно, пожалуй, выделить только две. Раз пошли к мосту-лежневке, а просека вся в сугробах, местами покрытых настом, местами мягких, подтаявших. Подбирались с большим трудом, порой проваливаясь по пояс. Но мало того, и берег был еще в снегу. Упавший в него сбитый Андреем чирок провалился так глубоко, что еле нашли. А 29 апреля 2001 года, когда ходил вечером на ближний мыс, у поселка геологов, так резко похолодало, что не заметил, как манщики вмерзли в лед, разбивая который палкой, я поскользнулся и сел в воду.
В начале нового века я чаще ездил открывать весенний сезон с Андреем на катере. На Вьюшке был в последний раз восьмого мая 2003 года, а в 2006 году дошел только до заснеженной просеки и вернулся.
Продолжение следует…
