Новомир Патрикеев
Джек-II — утиный ас
На следующие десять сезонов моим спутником стал Джек-II -непревзойденный утиный ас. Среди многочисленных потомков Джойки, это был по многим качествам “самый-самый”. Очень крупный, сильный и выносливый, с наиболее продолжительным стажем охоты из всех моих спаниелей. Он работал почти абсолютно результативно, до артистичности красиво и, что не особо одобряется кинологами-теоретиками, — весьма самостоятельно и излишне инициативно. На становление физических и охотничьих качеств и независимого характера повлияли особенности воспитания и содержания, связанные с его внезапным появлением в Ханты-Мансийске.
Весной 1973 года погиб под машиной Джек-I Узнав об этом, дед, старый охотник, срочно прислал Андрею из Салехарда “с оказией” трехмесячного Джойкиного внука. Было уже тепло. Щенка назвали тем же именем и, чтобы не создавать в квартире конкуренцию стареющей Джойке, поселили в коридоре. Днем, дабы не повторить судьбу предшественника, его привязывали во дворе у конуры. Со временем протянули длинную проволоку, к которой прикрепили на блоке цепь. В свободное от школы время дети гуляли со щенком по окрестным улицам, а после окончания учебного года постоянно брали в лес, на реку, где он с радостью плавал за мячиком и палками.
Конечно, игры и общение с детьми — своеобразный изъян в воспитании. Но, может быть, отсутствие строгости и задрессированности как раз и способствовало его формированию как полноправного партнера, а не только образцового исполнителя команд, часто, на мой взгляд, лишних, особенно на утиной охоте. Специальная подготовка Джека из-за недостатка времени была упрощенной. Это поиск в траве и подача сначала бросаемой, а потом запрятанной палочки с привязанным утиным крылом, со словами, скорее просительными, чем повелительными: “Ищи!”, “Взять!”, “Дай!” и строгие ходовые команды: “Ко мне!”, “Назад!”, “К ноге!” (со свистком и жестами).
С начала августа пес, как и первый Джек, сопровождал нас почти в ежедневных семейных отпускных вылазках за грибами по крутым Ханты-Мансийским холмам. А это опять отработка команд, физическая закалка и первая проба чутья, пробужденная пряными лесными ароматами. Однажды он яростно раскопал неглубокую нору и выгнал ежа, тут же свернувшегося в неприступный колобок. Вот было радостного лая и жалобного визга от укола иголками в лапу.
В последнюю субботу августа 1973 года в возрасте шести с половиной месяцев Джек-II приехал на первую охоту. Рядом со станом, на круглом омуте обмелевшей протоки с высокими илистыми берегами, я подстрелил пару шилохвостей. Одна упала в воду, а другая — на грязь и побежала вверх к спасительной траве. Джек настиг ее на середине склона, прижал лапой и носом, но не кусал, а тихо сопел, ощущая волнующий запах дичи.
Он стоял, как загипнотизированный. Глаза, уставленные в одну точку, горели глубинным светом. Казалось, они одновременно источали и охотничью страсть, и глубоко затаенную злобу. Пес даже слегка заворчал, когда я одобрительно похлопал его по загривку. Но, словно вспомнив о чем-то, выпустил добычу, обернулся, увидел вторую утку и пошел в воду. Взял ее крепко, но отдавал спокойно и даже с удовольствием, что опять же было написано в его глазах, радостно и хитро поблескивающих, как во время игры с детьми.
Джойку в это время Андрей держал на поводке, чтобы предотвратить возможную ревностную схватку за добычу. Порадовавшись первому удачному аппорту дебютанта, я решил не рисковать и не брать его на вечерний перелет. Да и погода стала портиться — в сыром воздухе чувствовался холодок. Поэтому Андрей расставил на омуте манщики, сделал скрадок и остался там с Джеком на зорьку.
Когда мы уходили с Джойкой по берегу протоки, навстречу с тревожно-агрессивным криком пролетел красноносый пестрый кулик-сорока, в те годы еще не запрещенный к добыче. Над омутом он остановился, свернулся в комок, потом послышались резкий звук выстрела и знакомый всем охотникам “шлепок” птицы об воду. Джек, стоявший у скрадка, поплыл за куликом. Выбежал и забрел в воду Андрей, чтобы встретить свою первую дичь, подстреленную влет.
Но это были единственный выстрел и единственный трофей. Утки в сумерках совсем не летали, как и наутро. Но если наш с Джойкой предрассветный выход оказался совсем безрезультатным, Андрей взял поочередно подсевших к чучелам гоголя и чирка, которых Джек деловито, но без особого азарта достал и принес к скрадку.
С восходом погода разгулялась — прояснило и запарило. В такой день грех было не вывести обеих собак на луга. Убедившись в отсутствии уток на ночных кормовых озерах, мы направились к очень большому, чистому, неокаймленному тальниками озеру. Там птицы собирались на дневку, спокойно плавая на безопасном расстоянии от берегов. По пути, почти рядом стропой, было единственное в округе озерцо, примерно на треть заросшее высоким тростником. Из зарослей иногда вылетали кряквы, свиязи или широконоски-соксуны и попадали под выстрел уже над лугом. На сей раз собаки выгнали из травы лишь одиночного турухтана, сбитого Андреем в угон над водой. И, видимо, по закону парных случаев, история с двойным аппортом повторилась. Джойка и Джек-II почти одновременно подплыли к кулику, схватили и вынесли вдвоем, причем опять же за крылья.
Зато на большом озере уток было, как говорят охотники, — “черно”. Завидев нас, стайки одна за одной стали с шумом подниматься, набирать высоту и разлетаться по сторонам. Наблюдая за ними, не сразу заметил поднявшегося из высокой осоки соксуна. Нарушая все каноны натаски, но надеясь на Джойку, предусмотрительно взятую Андреем на поводок, сделал чуть запоздалый выстрел. И это позволило Джеку сдать серьезный экзамен, который в свое время не выдержала его знаменитая бабушка, уплывшая с уткой на противоположную сторону протоки.
Широконоска упала от нас метрах в двадцати. Но тут внезапно туча закрыла солнце, усилившийся ветер стал относить соксуна к небольшому островку. Не знаю, как увидел пес маленькую утку с голубовато-серыми боками, почти незаметную на свинцовой ряби воды. Но поплыл прямо к ней, схватил… и направился не ко мне, а к острову, который был ближе. Я резким свистом и истошным криком “Ко мне!”, “Назад!” заставил Джека развернуться, и тут уже голос мой стал медовым и полным лести, пока трофей не оказался в руках. Итак, с аппортом из воды полный порядок. Не удалось только проверить чутье при поиске уток в густой траве. Но для первого поля и этого было более чем достаточно.
Следующую зиму, как, впрочем, и все остальные, Джек провел в хорошо утепленной конуре из двух отделений. В сильные морозы он забегал в дом, но тут же начинал искать холодное место и ложился на обындевевший порог входной двери. Каждое воскресенье он ходил со мной на лыжные прогулки, которые срывались только при температуре ниже тридцати градусов. Интересно, что по ровной лыжне пес шел сзади, но при спуске с гор, даже самых крутых, всегда бежал впереди. Летом снова походы в лес с детьми, всеобщая грибная охота, и к каждой осени спаниель был в хорошей спортивной форме.
Примерно за три сезона Джек освоил все премудрости ходовой охоты. А это прежде всего дисциплина. Если на лугу он мог недалеко отбегать от хозяина, то при походе к озерам и протокам надо было соблюдать особую осторожность, чтобы не распугать дичь. Тогда свисток и выразительный знак рукой: “К ноге!”, “Назад!”. Только после выстрела или если утки не взлетали от традиционного хлопка в ладоши (а такой звук все мои спаниели понимают и как сигнал “Внимание!”), он обретал свободу, выпугивая затаившихся птиц и подбирая трофеи. А это главное для подружейной собаки-умение обнаружить и поднять дичь, а затем подать убитую или раненую птицу. И не только с чистой воды, где она хорошо видна, но и найти в затопленной траве или среди кочек на некошеном лугу. И еще — способность далеко видеть и чувствовать добычу, страстное желание ее взять.
Помню, после сильного утреннего дождя мы отдыхали с Андреем, сидя верхом на толстых жердях, когда-то огораживавших стог сена. Балансируя, я изловчился выстрелить полетевшей мимо шилохвости и хорошо заметил, куда она упала. Джек же побежал значительно правее. Я пошел следом, пытался вернуть, но он уже схватил утку, убежавшую метров на двадцать в сторону протоки. Я понял, что хитрый острохвост, падая, наметил себе путь спасения — к воде. Но как его вычислила собака? Наверное, помогла особая “проходимость” запахов в сыром воздухе.
Азарт и усердие пса были необыкновенны. Как-то неожиданно налетевший стремительный чирок утянул после выстрела за добрые полкилометра и опустился на заболоченный луг. Я, не раздумывая, разогнул сапоги и побрел туда с Джеком, чтобы дать ему возможность проявить себя. Сделав несколько кругов и поочередно включая верхнее и нижнее чутье, он поймал-таки чирка.
Также упорно работал пес и на воде, буквально выковыривая подранков из водорослей, а иногда и неглубоко нырял за ними. Преследуя как-то на неглубоком озере подбитую шилохвость, зацепил задними лапами шнур от пары манщиков, поволок их за собой, но утку догнал.
Однажды Джек-II побил рекорд салехардского Маркиза по массовому аппорту из одного водоема. Необычное наводнение 1979 года вынудило нас с Андреем оказаться на незнакомых угодьях, лишь бы место было повыше и посуше. Четыре зорьки почти без выстрелов просидели на большом мелком озере, по всем признакам — кормовом. Днем в воскресенье собрались уезжать домой и стояли на открытом берегу, укладывая рюкзаки. И тут же на озеро стали заходить непуганные, видимо северные утки, неторопливо выбирая место для посадки.
«Тах-тах-тах”, — сработала моя пятизарядка и три шилохвости вывалились в воду. Подошла еще стая и снова триплет. Тут уж я присел, опомнился и Андрей. А утки, не обращая внимания на собирающего трофеи Джека, все подлетают. Я сделал третий и последний в жизни квинтплет, сбив поочередно пять шилохвостей, и еще пару дуплетов. Андрей одиночными выстрелами добыл восемь штук. Лет также неожиданно прекратился. Джек собрал всех уток в кучу, а дважды вытаскивал по паре.
Был еще интересный аппорт с перевыполнением плана на 200 процентов. В сумерках, но на фоне очень светлого еще неба снял над заросшим озером пару шилохвостей. Джек уходит в темноту водорослей и возвращается… со свиязью-подранком.
Отдает и приносит опять живую свиязь. Неужели, — думаю, — я перестал различать уток. Снова посылаю, и получаю, наконец, поочередно двух искомых шилохвостей.
Запомнился, пожалуй, один случай, когда спаниель не смог разыскать трофеи, причем самые престижные. Над тем самым тростниковым озером я обстрелял крякаша, а он вместо того, чтобы упасть мне под ноги, боком-боком и дотянул до зарослей и словно растворился. Сколько Джек ни плавал по затопленной траве, ни “шлепался” по берегам, — тщетно.
Только, расстроенный, отошел я от озера, как над лугом появилась нитка крупных гусей. Присел на всякий случай. Вдруг один из них учащенно замахал крыльями и резко пошел на снижение. Из высокой травы поднялся Андрей и с каким-то надрывом закричал: “Джек, Джек!”. К сожалению, из-за кустов мне не удалось заметить место падения птицы. Пришлось идти к Андрею, но и он указал его только примерно. Поиски продолжались около двух часов. Обследовали все озера и низинки, делали перекрестные и круговые маршруты, прошли метров триста по берегу протоки, высматривая следы на илистых отмелях. Джек до крови изрезал травой нос и подушечки пальцев, но азартно рыскал, пока не взяли на поводок.
Всесторонне его талант и оригинальный стиль работы проявились во время охоты на утиных перелетах в сумерках — динамичной, волнующей, требующей обоюдного мастерства стрелка и собаки при полном взаимопонимании. Семь лет я получал от нее подлинное наслаждение, которое без Джека было бы просто невозможно. Постоянным угодьем стало огромное, вытянутое примерно меридианально озеро напротив известного многим хантымансийцам Горелого мыса. Отсюда и его название — Горелое. Всегда мелкое, чуть выше колена, каждую осень оно выглядело по-разному: то чистое, свободное от всяких водорослей, то полузаросшее, а иногда сплошь покрытое травянистыми островками, кочками, илом с небольшими зеркальцами воды.
По вечерам стаи серых (речных) уток собираются сюда на ночевку и кормежку, иногда пролетают, пересекая его вдоль и поперек. Глубокой осенью здесь проходит трасса пролета северной утки. Бывает, останавливаются и гуси. Наибольшая активность птиц наблюдается в течение примерно получаса на заре. Утром обычно озеро как перелетное не работает, т.к. стаи еще затемно улетают. Но при чистой воде служит также местом дневок, тогда неплохо можно пострелять и на рассвете. Постоянными моими спутниками тогда были Андрей и сослуживцы Николай Горбенко, Алексей Сенгепов, Николай Щеголев. Каждый занимал свой мысок или залив, где стояли персональные скрадки.
Вечереет. Я сижу у южного тупика лицом к закату и кручу головой градусов на 270, словно сова. Джек стоит передо мной в воде, переминаясь от ожидания с лапы на лапу, и тоже весь внимание. Западная часть небосвода постепенно меняет цвет от сине-серебристого, до розово-золотого и ярко-красного, соответственно окрашивается и вода. От противоположного берега медленно, но неотвратимо надвигается тень. Первым стреляет Горбенко в северном тупике — месте захода уток на озеро, потом Щеголев, мой ближайший сосед справа.
Спаниель заметно волнуется. И сразу с нескольких сторон слышится долгожданный свистящий шум утиных крыльев. Стайки, как на стенде, неожиданно возникают из предзакатного марева и какое-то время хорошо видны на фоне оранжево-палевого неба или освещенной части озера. Стрельба только навскидку, и то едва успеваешь сделать пару выстрелов. В надежде на Джека, я не слежу, куда падают утки — в озеро, на берег, в густую траву или на длинную затопленную и покрытую сплетенными водорослями низину сзади. Спаниель успевает везде. То он с шумом бросается в воду, то уходит на луг, громко фыркая в мокрых кочках. Я отвлекаюсь от “круговой обороны” только для того, чтобы похвалить собаку.
Но вот уже ничего не видно, кроме чернеющих силуэтов кустов. Яркие звезды осыпали темно-синее небо и прочертили его купол дугой Млечного Пути. По обоим берегам вспыхивают фонарики — возвращаются друзья-охотники. Кто несет три, кто пять уток. Только Алексей Сенгепов всегда без добычи, так как почти не стреляет из своего дорогого ружья — общается с родной природой. Стрелки рассказывают об удачных выстрелах и потерянных трофеях. Наутро Андрей с Джеком обходят озеро и, как по заказу, разыскивают битых птиц и подранков. Число их часто превышает заявки.
Таков типичный сценарий тех утиных охот. На болотную дичь мы с Джеком почти не охотились. Находил он в траве и вытаскивал из воды несколько случайно налетевших кроншнепов. Выпугнул однажды водяную курочку и трех гаршнепов. После выстрелов разыскал всех, но не взял, а лишь подозрительно понюхал. Так же случилось и с несколькими бекасами, которых взял из-под него Андрей.
От всех других моих спаниелей Джек отличался приверженностью только к охоте на уток, а еще тем, что взял несколько гусей -своего рода реванш за того потерянного андреевского. Случилось это также на Горелом. Как-то под вечер высоко над озером появилась тройка гуменников. Сенгепов при помощи травяного листика “поговорил” с ними, они “поняли”, ответили и, ломая крылья, пошли на посадку. Горячий Горбенко не выдержал и обстрелял их очень далеко. Но один гусь с перебитым случайной дробиной крылом тяжело упал в воду и бесследно исчез. Утром Джек разыскал его в водорослях и взял живьем.
В другой раз, закончив утреннюю охоту, я увидел среди манщиков битого чирка. Повернулся было за скрадок, где лежал Джек, чтобы пожурить и отправить за уткой, но тут же присел от близкого гусиного крика: “Кии-ии! Кии-ии!”. Мимо невысоко шла стайка пискулек.
Схватил ружье, бах — вижу, падает, выцеливаю другого, стреляю, а он с перебитым кончиком крыла вдруг делает дугу и опускается на траву метрах в двух от спаниеля. Распустил крылья, вытянул шею и зашипел. Джек от неожиданности отскочил. Гусь бросился в воду и удирать. Джек с лаем за ним — догнал, схватил за хвост вытащил и задавил уже на берегу. Быстро перезарядив ружье, смотрю, не убежит ли другой гусь, чуть поднявший голову, и не верю глазам своим — рядом на волнах качается еще один. Джек сплавал за ними, потом долго нюхал и щипал за перья. Вот это дичь!
Но годы брали свое. В 1983 году начали замечать, что собака резко сдала, стала хуже видеть и совсем плохо слышать, хотя чутье не потеряла, поздней осенью мы с Андреем, уже студентом, пошли на Горелое озеро — просто посмотреть, посидеть, повспоминать. По дороге обстреляли пролетных северных шилохвостей. Одна из них упала в протоку, три — в густую траву на противоположной стороне. Джек осторожно спустился с крутого берега, забрел в воду и в нерешительности остановился. Надо было видеть его вдруг сгорбившуюся фигуру, поблекшие глаза и весь жалко-виноватый вид. Он не заметил утку, лежавшую всего метрах в десяти.
Я вытянул руку перед его мордой и закричал: “Тут-тут-тут!», что для всех моих спаниелей с детства означало, что дичь где-то рядом. Джек встрепенулся, потянул носом и в случайном дыхании северного ветра уловил запах. Как настоящий слепой, задрав голову, медленно и неуверенно зашел в воду и по взятому направлению поплыл к утке. Это был последний аппорт с воды. Затем Андрей на поводке перевел его в мелком месте через протоку, где старик лишь по запаху нашел остальных уток.
Зимой я взял молодого спаниеля, а Джек еще два года прожил “на пенсии” и две осени с тихой грустью провожал нас на охоту.
Продолжение следует…
