Северная часть Западной Сибири

Ф.Н. Белявский

…Далее путешественник въезжает в пределы обширного Сургутскаго края, представляющего дикую, почти безлюдную местность, в различных направлениях прорезанную большими многоводными реками и покрытую тысячами болот и мелких озёр.

В южной части этот край порос непроходимым урманом, величавым и мрачным, в который дальше двух-трёх десятков вёрст от селения не проникала ещё нога сколько-нибудь культурного человека, где вековые деревья, сплетаясь своими ветвями с хмелем и вьющимися растениями, зачастую не пропускают ни струй воздуха, ни лучей солнца. Здесь-то, пробираясь шаг за шагом между цепкими и колючими растениями, перелезая через гигантские стволы кедров и сосен, опрокинутые бурей, во тьме, духоте и смраде болот, грязный и изнурённый трудом и болезнями остяк ищет белку, лисицу, соболя и других зверей, подвергаясь ежечасно опасности заблудиться в безграничной лесной трущобе, быть задранным медведем или затоптанным лосем. Почти полное отсутствие в Сургутском урмане певчих птиц придаёт ему унылый характер. Северная часть округа образует не менее непроходимую, но голую, лишь мхом да мелкой лесной порослью прикрытую тундру. Климат Сургутского края – суровый: восьми-девятимесячная зима круто сменяется тёплым, но сырым летом. Многочисленные реки выступают из берегов и на сотни вёрст затопляют окрестности, и эта полая вода держится иногда до конца июля; мириады комаров, оводов, мух и мошек наполняют воздух и причиняют невыносимые страдания людям и животным. Холодом и унынием веет от этого далёкого края: но дикая и неприветливая его природа заключает в себе громадные богатства в виде дорогого зверя, населяющего тайгу, множества дичи и рыбы, иногда в чудовищных размерах переполняющей болота, озера и реки края. На всей огромной территории Сургутского округа, в три раза превышающей площадь Германии, живёт не более 7 тысяч чел. населения, главную массу которого составляют остяки; русское население сосредоточено в городе и в немногих сёлах и деревнях (всего около десятка) по течению Оби, Югана и Ваха.

Почти в центре населённой части округа на правом, возвышенном берегу Оби приютился город Сургут (767 в. от Тобольска). На свежего человека, ещё незнакомого с сибирскими захолустьями, он производит впечатление убогой, всеми забытой, затерявшейся в лесу деревушки. На небольшой, очищенной от леса песчаной площадке разбросано несколько десятков деревянных домишек, большею частью старых почерневших от времени; ближе к берегу над обрывом прилепилась бедная и ветхая, немного покачнувшаяся церковь. С трёх сторон, как стеной, город окружён вековым хвойным лесом, и лишь одна сторона свободна от него. Внизу, далеко под горой катит свои мутные, холодные волны угрюмая красавица Обь, образуя несколько низменных островов; водная даль расстилается на десятки вёрст, и другой берег, поросший лесом, едва обозначается синеватой лентой. Единственное средство сообщения сургутянина с остальным живым миром – его широкая, богатая река, по которой в летние месяцы он ездит на лодке, а зимой – на лошадях и оленях; весной и осенью всякое сообщение Сургута с внешним миром временно прекращается, и тогда-то особенно он принимает до крайности гнетущий вид чего-то жалкого, убогого, закинутого в лесную трущобу, на край света.

На месте нынешнего Сургута была когда-то остяцкая крепость; в 1595 г. кн. Фёдор Барятинский разбил остяцкого князька Пардаку и на месте взятой крепости построил острог и заложил город. Сургут получил своё название от близкой к нему протоки Оби. Построенному в глухом и пустынном месте городку суждено было долгое время служить главным опорным пунктом в движении русских к северо-востоку. Отсюда отправлялись к востоку партии казаков, доходя до Ледовитого океана и покоряя один за другим остяцкие и самоедские роды.

В 1782 г. Сургут был назначен городом Тобольского наместничества, в 1804 г. упразднён, а в 1867 г. снова назначен окружным городом Тобольской губернии.

Сургут часто горел, и один из последних пожаров (1840 г.) превратил его в груду пепла.

В городе две церкви и два училища – мужское и женское – и немного более 1 100 чел. населения. Русское население города носит на себе весьма заметные следы инородческого влияния, сказывающегося, прежде всего, в физическом типе: низкий рост, приземистость и невзрачность всей фигуры, узкие глаза без выражения, развитые скулы и вообще неправильные и резкие черты лица сильно напоминают остяка. Трёхсотлетнее существование в далёкой глуши бок о бок с дикарями дало себя знать печальными плодами в культурном отношении.

Зимняя одежда сургутянина, как и инородца, состоит из звериных шкур шерстью то вверх, то вниз. Но если это вызывается до некоторой степени суровостью климата, то крайняя неразборчивость в пище указывает положительно на понижение культурного уровня. Главные составные части обеда сургутянина – рыба в разных видах, начиная с сырой, солёное утиное мясо и кирпичный чай; большинство блюд делается на рыбьем жире, придающем пище отвратительный запах и даже вид; на этой вонючей ворвани замешивается даже хлеб; начинающая разлагаться рыба охотно употребляется в пищу людьми, живущими в достатке. В приготовлении пищи – нечистоплотность и грязь ужасная.

Представители высшей культуры, не подняв остяков до своего уровня развития, сами опустились до полудикого состояния инородца и забыли ремёсла и даже такие несложные работы, как распилку брёвен, добычу себе смолы и дёгтя, необходимых в рыболовстве. Инертность и умственная вялость, боязнь всякой новизны и прогресса – вот печальные результаты пребывания в инородческом районе.

Сургутяне крайне суеверны; на каждый шаг, для всякого дела существует десяток примет и предзнаменований; различным представителям нечистой силы, в которых они верят и боятся, нет и счёту. Главное место среди них занимает «суседка», какой-то дух-покровитель каждого человека. Покойники служат предметом суеверного почитания, исключая самоубийц, которым стараются переломать ноги, чтобы они не бродили после смерти по свету. При болезни сургутянин обратится скорее к остяцкому шаману, чем к русскому врачу.

Жизнь в этом крае слишком проста, чтобы соблазнить на такие рискованные поступки, как убийство, воровство и грабёж, но зато обман и надувательство здесь в большом ходу.

Ни гостеприимством, ни отзывчивостью население не отличается; ссоры и драки между русскими – редкость. Но приколотить инородца – дело обычное; у некоторых это вошло в привычку и своеобразную манию. Инородец для сургутянина – поганая собака, и в отношении к нему позволителен самый жестокий и безобразный поступок. За такие враждебные отношения инородцы платят соответствующим образом. Вследствие такого характера взаимных отношений самоеды никогда не въезжают в город иначе, как партиями; зато и не всякий сургутянин решится пойти без ножа или ружья в самоедское становище.

Население Сургута не прибывает, а скорее уменьшается, так как тех из горожан, которым удалось побывать где-нибудь, неудержимо тянет вон из этого «гиблого», по выражению сибиряков, места; но зато остальные, не бывавшие дальше Берёзова, страстно любят и свои непроходимый болота, и урман.

Продолжительная жизнь сургутских казаков на полном иждивении правительства и возможность лёгкой наживы около инородцев отучили сургутскаго казака от труда, соединённого с заботами и неудобствами. И тем не менее он при своей бездеятельности до сих пор живёт, в сущности не зная горя. Сургутская природа по-своему так богата и щедра, что достаточно потратить два-три дня, чтобы обеспечить себя пищей на месяц. По весне и летом хозяин поневодит несколько недель – и запасётся рыбой на целый год; во второй половине лета пойдёт орешить – и выручит от 50 до 100 руб., зимой поставит несколько саженей дров для парохода или несколько недель поохотится. Женщины летом в отсутствие мужчин накосят сена, которого в изобилии хватает всем, так что нет необходимости прибегать к захвату или какому-либо разделу угодий; по весне наловят перевесами сотни две уток – и обеспечат себя не только солёным мясом на целый год, но и выручат значительную ещё сумму от продажи скупщикам пуха и перьев. Женщины же, вообще несравненно более трудолюбивый или, скорее, более загнанный здесь по инородческому примеру элемент, обработают огород и запасутся картофелем. Других промыслов и ремёсел в крае почти не существует.

Этот промысловый труд дополняет, а чаще заменяет торговлю с инородцем.

О методе, которым она ведётся, даёт достаточное понятие Рождественская Сургутская ярмарка (23 декабря – 15 января). Несмотря на многочисленный съезд инородцев со всего Сургутского и соседних округов, она не вызывает свойственного всем ярмаркам шума и движения; город, как и во всякое другое время, имеет мертвенно-сонный вид чего-то пригнетённаго и застывшего; вся торговля происходит ночью в домах обитателей, куда крадучись, без шуму в темноте пробираются партии инородцев. Торг начинается угощением их водкой, сдобренной нередко для большей крепости табаком или чем-либо подобным. Конечно, при таких условиях у инородца берут всё, что он привёз, и дают ему столько, сколько хотят. Бояться отказа инородца от сделки, хотя бы она была и самой безбожной, нечего; все они потомственные, если так можно выразиться, должники того купца, к которому приехали, по своей честности не посмеют уклониться от уплаты долга не только своего, но и отцовского, и с товаром не идут мимо своего патрона. Товары, привозимые в Сургут, обыкновенно самого плохого качества, а между тем даже русским продаются по чудовищно высоким ценам; в 1880–1881 гг. фунт сахару стоил 40–50 коп., четверть махорки – 15 коп., фунт керосина – 25 коп., аршин самого плохого кумача – 35–40 коп., в то время как в Таре, куда провоз был в то время нисколько не дешевле, сахар продавался по 22 коп. фунт, табак – по 6 коп., керосин – по 7 коп., кумач – по 15 коп. Инородцу товары продаются по утроенным против этого ценам.

На ярмарке торгуют только немногие сургутяне. Большинство же предпочитает развозный торг по остяцким юртам; главный товар, предлагаемый инородцу и в этом случае, есть сдобренная водка. Впрочем, последнее двадцатилетие XIX в. внесло много нового в жизнь Сургута благодаря пароходству по Оби. Торговая жизнь Сургута, несмотря на деятельную эксплоатацию инородца, в общем слаба; общий оборот его торговых заведений едва достигает 80 тыс. руб.; половина этой суммы характерно падает на торговлю вином.

Торговый же оборот всего Сургутского округа, включая и город, равняется только 150 тыс. руб.

Кроме Сургутской ярмарки, в торговле края имеют значение еще ярмарки в с. Юганском в июне и в Ларьятском в мае. Село Юганское следует отметить ещё как самый северный пункт распространения хлебопашества; в то время как в Сургуте почти все забыли, на чём хлеб растёт, юганский священник (о. Тверитин) засевал несколько десятин земли и путём многолетней практики доказал, что кое-какое хлебопашество возможно и в этом крае.

Распространяющийся в Сургутском округе всё больший и больший переход промысловых угодий в руки крупных промышленников угрожает подорвать благосостояние и русского населения этого одичавшего края, и это делает только ещё больше неотложным вопрос об улучшении судьбы местного одичавшего населения.

Сургутский округ занимает площадь в 221 343 кв. версты с населением около 8 тыс. душ (т. е. по 0,03 жителя на 1 кв. версту). Среди населения свыше 5 ½ тыс. остяков, остальные – русские. Территория округа состоит из тундр, перемежающихся с лесными островами в северной половине (севернее Оби), и из почти сплошных лесов (южнее Оби), перемежающихся с болотами. Главные занятия жителей – рыболовство, звероловство, охота и, отчасти, скотоводство. Земледелие не развито по климатическим условиям, хотя опыты 1850-х и 1860-х гг. в с. Юганском и Селияровском показали, что в благоприятные годы можно получить здесь хорошие урожаи ржи, яровой пшеницы, ячменя, овса, льна и конопли. Из огородных растений более успешно культивировались здесь картофель, репа, морковь, редька и огурцы. Кроме обширных стад оленей, у населения Сургутскаго округа имеются около 4 тыс. голов скота (в том числе до 21/2 тыс. лошадей, свыше 1 тыс. коров и свыше 200 овец).