Александр Петрушин
По моему мнению, Платон Ильич Лопарев не принадлежал к сторонникам большевизма. Он вообще не хотел воевать: ни за царя, ни за белых, ни за красных.
Мое предположение подтверждают выявленные историком из Нижневартовска В.В. Цысем в Тобольском филиале Государственного архиваТюменской области письма и отчеты Лопарева, относящиеся к весне 1918—осени 1919 года, когда тот работал в Обь-Иртышском союзе кооперативов (сокращенно — Северсоюз).
После окончания в 1910 году Омского механико-технического училища Лопарев преподавал в Абатской ремесленной школе Министерства народного просвещения. Чтобы избежать призыва на военную службу, он переехал в 1911 году в родное Самарово — северян тогда в царскую армию не брали. Но эту привилегию (или ограничение в правах?) отменили в 1915 году после больших потерь русских войск на фронтах 1-й мировой войны. Лопарева мобилизовали во вспомогательные части — 35-й строительный батальон в Тюмени и в 21~й железнодорожный батальон в Мурманске. По дороге на Кавказский фронт он дезертировал и возвратился в Тобольск, где и занялся кооперацией, а это мясо, рыба, икра…
В.И. Ленин говорил, что сибирские крестьяне «менее всего поддаются влиянию коммунизма, потому что это — самые сытые крестьяне». Кооператор Лопарев никогда не голодал. И если бы его не пытались мобилизовать в колчаковскую армию, он не сбежал бы «на лодке вниз по Иртышу из Тобольска до Демьянска и Самарова» и не скрывался бы в лесах возле родного села. Назвать такую позицию «протестом против колчаковского режима» язык не поворачивается.
В своих воспоминаниях Лопарев признался: «Я выбрал такую систему укрытия — удрать на лодке километров 60—80, показаться населению, а затем оказаться в Самаровском и жить где-нибудь на чердаке, совсем по соседству с колчаковской милицией. В этих случаях меньше всего ищут под носом, да и можно знать обстановку и новости. Как только карательные отряды разъезжались по окрестностям, я выходил и спокойно разгуливал по Самаровскому: 2-3 милиционера меня взять побаивались, зная, что я прилично вооружен…»
В последнем письме в Тобольск, в инструкторский отдел Северсоюза, относимом к лету-осени 1919 года, он отметил: «…При малейшей возможности спешу сообщить о своем здравии и пока благополучии. Милостию Божиею обитаюсь в Самаровском все время последнее. После расстрелов, порок и прямо сбрасывания в Иртыш и Обь с пароходов жизнь немного утихла, и сейчас мы начинаем показывать нос из воды и чуть-чуть дышать. Приходилось жить мудрено: просто приходится удивляться, как мя, раба божия, не сбросили в трюм и не отправили в Томск. Объясняю это одним. Когда меня надо было — меня под руками не было. Ночью приходилось ночевать где-либо подальше. Днем погуляешь (показать, что не скрываешься), а ночью опять до свидания. Ночью арестов обыкновенно не делали… Пишите ваши надежды на этот год и новости о белых и красных. Мы здесь ничего не знаем…»
Скрываться в лесах небезопасно: могли задрать медведи. В том же письме: «…Сегодня медведь убил 2-х коров…»
Потом почтовая связь с Тобольском прервалась. Сообщение между Сургутом и Березово поддерживалось по телеграфу через Самарово. Там телеграфистами работали Д.П. Доронина, младшая сестра будущей жены Лопарева К.П. Дорониной, и К.Г. Шмуклер, бывший член Березовского совдепа, ставший зятем Лопарева. Они снабжали местных дезертиров сведениями о планах и намерениях колчаковской администрации в Сургутском и Березовском уездах. На основании этой информации Лопарев составил такое расположение противоборствующих сторон: «В конце октября 1919 года красные части, заняв Тобольск, продвинулись только до с. Бронникова, что в 40 километрах на север по Иртышу от Тобольска. Весь Сургутский уезд и Нарымский край были заняты хорошо вооруженными и экипированными колчаковскими частями. Березовский уезд занимала колчаковская милиция и сильный отряд Туркова, вошедший в непосредственную связь с частями Чайковского (архангельского правительства белых). Участок от с. Бронникова до Самарова на 400 километров с лишним, затем от Самарова на Сургут до с. Тундрино 200 километров и, наконец, до Верхнего Атлыма по Березовскому направлению — тоже около 200 километров от Самарово — были свободны от белых… Зима оказалась ранней: к 1 ноября Обь встала, и ледостав захватил громадное количество эвакуированного флота Колчака на участке от с. Тундрино (в 75 километрах юго-западнее Сургута — Нарым). На этих пароходах и баржах оставались сильные части колчаковских войск, большое количество арестованных, колоссальные запасы продовольствия, снаряжение и ценности, которые специально вывозились из Тобольска, чтобы «не досталось большевикам». В этих колчаковских частях, создавших штаб в Сургуте, особо зверствовала Соликамская милиция и Ижевско-Воткинская дивизия. Чехов с ними почти не осталось; они удрали на первых пароходах до Томска или замерзли недалеко от него…»
Но на неконтролируемой, как казалось Лопареву, ни красными, ни белыми территории появилась банда. 30 октября 1919 года начальник Березовской уездной милиции Н.Н. Кислицкий доложил начальнику гарнизона г. Березова поручику С.Г. Витвинову: «…23 октября с.г. в с. М. Атлым прибыл пароход «Смелый» — Колупаева. К пароходу по службе, не подозревая ничего, явился помощник участкового начальника Гордеев. На палубе парохода он застал вооруженного солдата, который, обращаясь к Гордееву, сказал, что его требует в каюту начальник отряда. В каюте Гордеев застал сидящим на койке в военной форме солдата, изображающего из себя начальника. В его руках был револьвер и ручная граната, и тут же пулемет. Выяснив у Гордеева обстановку в селе, он объявил об аресте. Обезоружив Гордеева и приставив к нему стражу, банда направилась в село, где арестовала милиционера Козьмина и агента Закупсбыта Танина, а также произвела ограбление: у Андрея Прокопьевича Андреева 75 000 наличных денег, золотые, серебряные вещи, одежду и товары — всего на сумму до 200 000 рублей; у братьев Козьминых — 40 000 руб., у агента Танина кроме 140 000 руб. — ружье — бердана, дробовик, револьвер и одежды на сумму 3500 руб. Кроме того банда забрала у Гордеева 3 винтовки, 2 револьвера с патронами и 2 австрийских штыка в ножнах. Возвратившись на пароход, банда отпустила арестованных и отдала Гордееву отобранную у него шашку. Сами же грабители на пароходе отправились вниз по течению с намерением явиться в Большой Атлым, но, узнав, что там нет богатых людей, остановились в юртах Товаткурских, где переночевали, а наутро, забрав четырех остяков, заставили их под страхом смерти сопровождать на Лорбат, а оттуда держать путь на Гари.
Банда состояла из 13 человек и была вооружена винтовками, револьверами «наган» и «браунинг», ручными гранатами и одним пулеметом. При этом участковый милиции Дуркин сообщил, что эта банда вышла из проточных юрт Ахтенских из Конды 22 октября с.г., завладела пароходом «Смелый» и в селе Елизаровском произвела у Колупаева ограбление 15 000 руб. наличных денег, хлеба и меда, а затем зашла к местному жителю Александру Слободскову, представилась ему карательным отрядом, выпытала у него сведения, а затем, закусив и попив у него чаю, произвела ограбление на сумму до 20 000 руб. Слободсков оказал сопротивление банде, за что грабители проломили ему голову в трех местах…»
А у Лопарева «поведение Красной армии в Тобольске, упорно не продвигающейся на Север, вызывало тревогу и неуверенность. Неизвестно было также, что будут делать белые с Березовского и Сургутского направлений».
В такой неопределенности сторон первое движение сделал Сургут: «1 ноября 1919 года, — вспоминал Лопарев, — к нам в избушку (я и мой брат Петр) в двух километрах от Самарова приехали Скрипунов А.Г. и Доронина К.П. Они сообщили, что Даша (Доронина Д.П.) четыре часа тому назад перехватила телеграмму из Тундрино в Березово о том, что начальник Сургутской уездной милиции Волков наступает на Самарово, имея впереди разведку в 25 человек. Сургут предлагал Березову также выступить на Самарово, а затем объединенными силами идти на Тобольск, где красные бездействуют из-за своей малочисленности.
На семи лошадях в составе семи человек выехали из Самарова на Мануйлова (20 км южнее Самарова) — дальше уйдем через Реполово в Тобольск к Красной армии. Выехали: я, Скрипунов, сестры Доронины, Карлин С. и Губин. При ехали в Мануйлово. Белых там нет. Едем в Базьяны. Здесь к нам примкнуло пять боевых ребят — старший т. Башмаков. Нас уже 12 человек, но вооружены плохо. Едем в Реполово, потом до Филинска, где останавливаемся. Нас уже около 40 человек, большинство старые солдаты и унтер-офицеры, но оружия мало.
Я уже как бы начальник отряда, но это еще не отряд, а просто группа без определенной цели. Надо их «повязать» (по уголовным колчаковским законам) ответственностью, отрезав всякую возможность отступления.
В Филинске беру боевиков — Скрипунова, Карлина, Доронину и несколько человек из наиболее шатающихся. Вооружение: карабин, «Смит» и несколько дробовиков. Едем в почтово-телеграфное отделение:
— Руки вверх! Давай ружье!
Взяли четыре винтовки, два «нагана», патроны. Этот поступок в 10 минут без единого слова агитации сразу же преобразовал нашу группу в отряд с постоянными караулами и секретами.
Вот с этого, — заключает Лопарев, — и началась партизанская борьба, сначала в форме тактического воздействия на психику противника…»
Эта тактика выражалась в старательно распространявшихся дезертирами-партизанами (в устрашение потенциальному противнику) слухах о собственном многолюдстве и наилучшем вооружении (сегодня такую тактику называют информационной войной).
«Включив в телефон две трубки, — продолжал вспоминать Лопарев, — одну взял себе слушать, вторую передал громадному Саше Скрипунову с медвежьим горлом и велел вызвать Реполововскую телефонную будку. Я слушал и шептал Скрипунову, что говорить — последний ревел медведем:
— Реполово?
— Да, я реполовский сторож…
— Здорово, товарищ! С тобой говорит комиссар красных орлов из Филинска Демьянов. Ты слышишь, товарищ?
— Слышу, госп… товарищ Демьянов…
— Скажи, друг, не вышел ли сегодня на Реполово мой красный отряд в 100 штыков?
— Не знаю, товарищ. Не слышал…
— Как не слышал, мошенник? Красные орлы еще утром должны быть в Реполово.
— Ей-богу, товарищ, ничего не слышал, не знаю…
— Ага! — ревет Скрипунов, — так ты за колчаковскую сволочь. Ну погоди, дружок, через восемь часов я с тобой разделаюсь, приготовь могилу.
— Ей-богу, товарищ, я ничего не знаю, — вопит несчастный старик.
В Реполово паника. Запаникуешь, если сзади за 18 километров из Конды выходят 100 красных, а с Филинского наступает страшный комиссар Демьянов.
Бросили колчаковцы горячую уху и два мешка муки и подрали на Самарово. Об их бегстве нам сообщил телеграфный сторож.
4 ноября вечером мы повторили дуплетный разговор по телефону с Самаровым. О том, что начальник Самаровской почтово-телеграфной конторы Мышкин большая сволочь и самый махровый контрреволюционер, я знал. Наверняка, он передаст содержание разговора Волкову. В том же тоне спрашиваем под угрозой немедленного расстрела сообщить, как велик отряд Волкова, какие у него позиции и сторожевое охранение. Ответы явно дутые, с паузами и перешептыванием.
— Ну, погоди, голубчик (Мышкину), завтра я поговорю с тобой без телефона, — ревет в трубку Скрипунов. — Давай прямой к Сивохребту (юрты Сивохребет — телефон в 100 км от Самарова на Сургут). Пошептавшись, дали. Сами подслушивают.
— Сивохребет?
— Да, сторож.
— Сегодня в 18 часов на Сивохребет должен выйти мой отряд лыжников со стороны Горная Суббота. Когда прибыли?
— У нас никого и не было.
— Как не было? Что они там, сволочи, замешкались. Еще лыжники, а ползут, как тараканы, — и следует отборная ругань.
Иметь 100 красных в тылу и наступающий с Реполово второй отряд Волкову не по нутру. Он отступил на д. Шапшу и дальше безостановочно 200 км до Тундрино.
И так, одной только хитростью, — считал Лопарев, — отделались на время от Сургутского фронта…»
Продолжение следует…
