Александр Петрушин
После подавления на Тобольском Севере крестьянского восстания 1921 года туда стали высылать представителей небольшевистских политических партий: конституционных демократов (кадетов), социалистов-революционеров (эсеров), социал-демократов (меньшевиков), анархистов, армянских дашнаков, украинских боробьистов, азербайджанских мусаватистов, грузинских меньшевиков, еврейских монистов.
Самым известным среди ссыльных этой категории был Николай Николаевич Суханов (Гиммер). В его петроградской квартире 10 октября 1917 года 10 из 12 членов РСДРП (б) приняли решение о вооруженном восстании.
После Октябрьского переворота Суханов работал экономистом и редактором различных газет и журналов. В своих «Записках о революции» он утверждал, что в России для социалистической революции не было объективных предпосылок, что она не достигла такой высоты развития производительных сил и такого уровня культуры, при которых возможен социализм, и что большевики действовали вопреки законам исторического развития. По этому поводу тяжело больной В.И. Ленин продиктовал в 1923 году известную статью «О нашей революции», в которой обосновал возможность победы социализма в России.
В 1931 году Верховный суд СССР без достаточных оснований приговорил видного экономиста и публициста Суханова по вымышленному делу «Союзного бюро ЦК РСДРП (меньшевиков)» к 10 годам тюрьмы, которые Президиум ЦИК заменил ссылкой в Тобольск. Там Суханов работал учителем русского и немецкого языков в татарской школе. До расстрела в 1937 году.
Потом в наш край стали высылать участников оппозиционных групп в самой ВКП(б). Самой яркой фигурой стал Карл Бернгардович Радек. Страны и города менялись в его жизни с кинематографической быстротой… Австро-Венгрия, Швейцария, Бельгия, Польша, Германия… В феврале 1917 года Ленин сказал Радеку: «Надо ехать в Россию». Октябрьский переворот казался им началом мировой революции, и Радек нелегально отправился в Германию создавать партию немецких большевиков. Но устроить в Европе большой революционный пожар не удалось. Радека арестовали и заключили в тюрьму Моабит. Освободился он только в марте 1920 года и был избран членом ЦК РКП(б) и секретарем Коминтерна.
В борьбе за власть в России, начавшейся после смерти Ленина, Радек примкнул к Троцкому — главному идеологу мировой революции. Но победил Сталин, и Радека, известного как публицист, острослов и сочинитель политических анекдотов, отправили в Тюмень. Он сам попросился в Тобольск: ему хотелось вписать в свой «революционный послужной список» наряду с Моабитом и Тобольскую тюрьму, в которой с 18-го века сидели Радищев, декабристы, петрашевцы, народники.
В городе на Иртыше Радеку создали сносные условия жизни Комната в доме на территории тюрьмы не запиралась, охраны почто никакой, паек — сытный. Эмигрантский журнал «Социалистический вестник» за 13 октября 1928 года писал: «До недавнего времени в Тобольске находился Карл Радек. Дважды в неделю он ходил на регистрацию в местное ГПУ и получал там пособие в 30 рублей в месяц».
Однако бывшего члена ЦК и секретаря Коминтерна раздражало и мучило полное невнимание к своей «персоне» со стороны местного населения, для которого ссылка в Тобольск «царей и вождей» стала привычным явлением. Другие политические ссыльные также не жаловали «верного солдата Ленина и Троцкого» — так величал себя Радек. Для честолюбивого, привыкшего всегда быть на виду политика нет более тяжкой кары, чем забвение. И Радек не выдержал испытания ссылкой, покаялся перед Сталиным. Тот возвратил его в Москву, однако ни покаяние, ни хвалебные оды «великому вождю», ни статьи с требованием казни своих недавних товарищей не спасли Радека от последующей расправы.
В Тобольскую тюрьму после высылки из СССР в 1929 году Л.Д. Троцкого угодила его первая жена. О ней известно немного. Сам Троцкий в пространных воспоминаниях «Моя жизнь» уделил ей несколько строчек: «Александра Львовна Соколовская занимала одно из первых мест в южно-русском рабочем союзе. Глубокая преданность социализму и полное отсутствие всего личного создали ей непререкаемый нравственный авторитет. Совместная работа тесно связала. Чтобы не быть в ссылке врозь, мы обвенчались в московской пересылочной тюрьме».
Надо думать, 19-летнего юношу привлекали в Шурочке не только ее политические убеждения. Она была недурна собой, хотя и старше на десять лет. Родители Лейбы Бронштейна всячески возражали против этого брака, однако сын настоял на своем. Тогда же он выбрал не только жену, но и свой знаменитый псевдоним — фамилию старшего надзирателя тюрьмы Троцкого. Его величественная фигура, властность, умение подчинять себе окружающих — все это производило впечатление. Кроме того, Бронштейн-Троцкий хотел доказать: фамилия матерого защитника самодержавия может служить и другим целям — революции.
В ссылке в Восточной Сибири Троцкий находился недолго. Через два года после «тюремного венчания» он бросил жену и двух маленьких дочерей и сбежал за границу. Там он встретил Наталью Седову, которая увлеклась им и революцией, разошлась с богатым мужем и стала его второй женой.
Во время сталинских репрессий всех родственников Троцкого уничтожили. И хотя Соколовскую уже нельзя было отнести к их числу, именно она открыла этот скорбный список.
В мае 1933 года управляющим Обьрыбтрестом в Тобольске был назначен Николай Александрович Угланов, с 1925 по 1929 годы — секретарь Московского комитета партии, кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б), один из лидеров «правой оппозиции». По существу, «командировка» на Обский Север являлась для Угланова ссылкой. Не случайно после его ареста в 1937 году десятки опытных обских рыбников, в их числе известного участника гражданской войны в нашем крае П.И. Лопарева, расстреляли по обвинению в «углановщине», то есть только за знакомство с Углановым.
Следствием борьбы Сталина с оппозиции стала ссылка в Сургут Владимира Николаевича Слепкова, редактора журнала «Юный пролетарий». Вместе со своими братьями: Александром — первым редактором «Комсомольской правды» и Василием — профессором Ленинградского университета он входил в оппозиционную группу молодых коммунистов, которую называли «школой Бухарина». Как и для большинства политических ссыльных, изгнание из Ленинграда в Сургут закончилось для Слепкова-младшего трагично: в 1937 году его расстреляли.
Второй этап массовой ссылки на Тобольский Север уже не отдельных политических противников сталинского режима, а целой социальной группы связан с «коллективизацией сельского хозяйства и ликвидацией кулачества как класса».
Основные цели в этой кампании определялись указанием В.И. Ленина о том, что «кулак — бешеный враг Советской власти» и постановлениями ВКП(б) и СНК СССР. Секретные инструкции определяли, кто должен быть раскулачен, в каких размерах следует конфисковывать имущество, кого из раскулаченных и куда высылать, а кого оставить на прежнем месте.
В 1930-1932 годах в Тюменском и Ишимском округах, входивших тогда в Уральскую область, раскулачили около 5 тысяч крестьянских хозяйств. Более 30 тысяч человек, включая женщин и детей, были высланы на промышленные стройки Урала или в необжитые северные края.
Репрессии вызывали ответное сопротивление крестьян, которое от отчаяния и безысходности вырождалось в политический бандитизм и уголовный террор.
С разгромом наиболее крупной и опасной банды, возглавляемой братьями Пуртовыми и оперировавшей по рекам Тавде и Тоболу, связано злодейское убийство пионера Павлика Морозова.
Его отец Трофим Морозов, избранный в 1930 году председателем совета в селе Герасимовке, стал за деньги, самогон и продукты продавать справки о «бедняцком положении» не только высланным в те места крестьянам, но и скрывающимся бандитам. Взяточника-председателя привлекли к уголовной ответственности. 31 декабря 1931 года Павлика в числе других свидетелей допросили в суде об обстоятельствах «торговли» документами. Ни о каком «доносе» на отца, о чем недавно утверждали некоторые, не совсем объективные журналисты, речи не шло. Тем не менее 76-летний дед Сергей и 19-летний дядя Данила из мести убили 3 сентября 1932 года в лесу Павлика и его младшего брата Федю. А официальная пропаганда использовала это преступление для оправдания жестокой политики в отношении всего крестьянства.
В этих же целях случай получения ожогов комсомольцем Петром Дьяковым из коммуны «Новый путь» в Ишимском округе, связанный с неосторожным обращением молодого и неопытного тракториста с керосином, был выдан за террористическое нападение местных кулаков.
Во время коллективизации на Тобольский Север выслали более 31 тысячи крестьянских семейств, что составляло около 150 тысяч человек, находившихся в бесправном положении «спецпереселенцев».
О том, в каких условиях жили и как использовались репрессированные крестьяне, свидетельствует докладная записка коменданта Остяко-Вогульского окружного отдела ОГПУ.
«…За отсутствием надлежащего питания, медицинского контроля и обслуживания большая часть спецпереселенцев, потерявшая трудоспособность, не могла обеспечить выполнение плана лесозаготовок, вследствие чего леспромхоз дал распоряжение о привлечении на лесозаготовки всех без исключения спецпереселенцев без различия пола и возраста, установив нормы выработки даже для детей 12-летнего возраста и стариков по 2-2,5 кубометра в день, тогда как средняя норма выработки для взрослого рабочего устанавливалась в 3 кубометра в день. По этой причине спецпереселенцы, дабы выполнить норму выработки, оставались для работы в лесу целыми сутками, где зачастую замерзали, обмораживались, подвергались массовым заболеваниям».
На фоне этого и других архивных документов зримо представляется высокая духовность нашего народа. Ограбленные, униженные и высланные в дремучие леса и непролазные болота русские, украинские и белорусские мужики взялись за топоры и лопаты. И построили в тайге новый город Остяко-Вогульск, и превратили бесплодную северную землю в урожайную ниву. А в лихую военную годину, не помня зла, добровольно влились в ряды защитников Отечества. Пятеро из семей раскулаченных стали Героями Советского Союза, а тысячи тех, кому Сибирь поневоле стала родной, награждены за мужество орденами и медалями.
Коллективизация крестьянских хозяйств не принесла народу обещанного ВКП(б) улучшения жизни. Чтобы сделать такой вывод, достаточно прочитать письма, которые получали в 1932 году из дома красноармейцы дислоцированной в Тюмени 65-й стрелковой дивизии.
«…Живем плохо, хлеб забрали. Теперь сидим голодаем».
«…Новостей у нас особенных нет. Хлеб шибко плохой, да и того нет. В колхозе народ очень голодует, дня по четыре нет ни крошки, только едят наголо конину, да траву горькую».
«…Работаем в колхозе по-старому, а платы вот уже девять месяцев не дают, да и взять денег правлению негде. Плохо и с кооперацией: нет ни одежды, ни обуви. Корму на коров и лошадей тоже нет, и они ходят еле живые».
«…Советская власть душит крестьян. Довели до того, что мы сидим без хлеба, скоро с голоду помрем. Спроси, сынок, своих командиров, как они на это смотрят, и задай вопрос своему начальству: хорошо ли, мол, делает Советская власть?»
Голодали и в деревне, и в городе. Накануне 15-летия Октябрьской революции Тюменский оперсектор ОГПУ докладывал в горком ВКП(б):
«…Обеды, привозимые на предприятия Тюмени, бывают без хлеба, однообразны и непитательны. Суп варится из рыбы с примесью травы и мутной воды, а рыба же отсутствует. Имелись случаи, когда в рыбе попадались черви».
«…На почве продовольственных затруднений имеется ряд фактов, когда рабочие отказываются от выхода на работу целыми сменами или уходят с производства ранее означенного времени».
«…На судоверфи рабочие и работницы плачут. Они по нескольку дней не ели, и дома у них сидят голодные дети. Со стороны рабочих отмечаются угрожающие выкрики по адресу Советской власти и местных организаций».
Голод и обнищание народа привычно списывались на происки классовых врагов и духовенства.
До октября 1917 года в Тобольской губернии имелось 220 православных церквей, более 100 мусульманских мечетей, 20 католических костелов, несколько монастырей и сектантских- общин разных течений.
Пытаясь сломить духовное сопротивление народа и достичь абсолютного идеологического монополизма, партийные и советские органы отбирали церковное имущество, закрывали и разрушали ограбленные храмы, расправляясь со священниками и верующими.
В июле 1932 года в Тюмени взорвали Благовещенский собор — первое каменное строение в Сибири, и в очередной раз осудили по сфабрикованному обвинению епископа Тобольского и Березовского Иринарха Синеокова, епископа Ялуторовского Серафима Коровина, епископа Тюменского и Курганского Иоанна Братолюбова, других архимандритов, благочинных, иеромонахов, монахов и монашек.
Тогда же были закрыты православные храмы, мусульманские мечети, католические костелы, еврейская синагога, общины евангельских христиан баптистов в Тюмени, Тобольске, Ишиме, Ялуторовске и в крупных селах по Иртышу и Оби.
В 1933 году раскулачивание докатилось до Среднего Приобья и Крайнего Севера, где жили ханты, манси, селькупы, ненцы, зыряне, коми, занимавшиеся охотой, рыболовством и оленеводством. Президиум ВЦИК СССР решил: «произвести экспроприацию всего оленьего стада и прочих средств и орудий производства в зонах тундры и лесотундры Крайнего Севера у отдельных полуфеодалов…»
Механическое перенесение методов колхозного строительства из южных районов в северные не могло не вызвать среди коренного населения протеста и сопротивления. В наиболее организованной форме это выразилось в Казымском национальном восстании (1933-1934 гг.), которое было подавлено 55-м дивизионом войск ОГПУ.
Для разрушения традиционного духовного уклада жизни ханты, манси и ненцев репрессировали под предлогом борьбы с суеверием в 30-е годы свыше 150 шаманов — наиболее уважаемую и авторитетную часть северян.
В полной мере население Остяко-Вогульского национального округа испытало массовый террор 1937-1938 годов, когда по вымышленным обвинениям без суда было расстреляно 923 человека, а тысячи несчастных людей сгинули в лагерях и на подневольных стройках социализма.
Начавшаяся 22 июня 1941 года война с гитлеровской Германией изменила характер репрессивной политики сталинского руководства. В наш край стали выселять целые народы.
В третий раз не по своей воле оказались в Сибири поляки. Впервые это произошло во второй половине прошлого столетия. Разгромив польское восстание 1863 года, царское правительство осудило на каторгу и ссылку свыше 18 тысяч его участников, из которых около четырех тысяч были размещены в Тобольской губернии. В начале 70-х годов XIX века им разрешили возвратиться на родину, и они почти все покинули суровый край.
Второй поток поляков-переселенцев в Сибирь был вызван первой мировой войной и революционными событиями. Тогда в Тюмени, Ишиме и Тобольске осели около двух тысяч поляков. Их судьба — трагична: все они были расстреляны по сфабрикованному НКВД делу «польской организации войсковой».
В сентябре 1939 года по секретному соглашению Сталина и Гитлера СССР присоединил принадлежавшие Польше западные территории Украины и Белоруссии. Несмотря на то, что польские войска практически не оказали вооруженного сопротивления советским дивизиям, это вторжение закончилось разоружением и заключением в лагеря 190 тысяч военнослужащих и массовой депортацией «неблагонадежного» гражданского населения. В Омскую область вывезли 12717 человек. Через год к ним добавили около двух тысяч высланных из Бессарабии торговцев и кулаков.
После Победы депортированные в Сибирь поляки и евреи смогли возвратиться в Польшу. 23 марта 1946 года первый эшелон с 925 репатриантами, среди которых было 70 воспитанников тобольского детского дома, отправился из Тюмени в Варшаву.
28 августа 1941 года Президиум Верховного Совета СССР принял Указ «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья». В очередной раз Сталин и руководство ВКП(б) свою вину за ошибки и просчеты, которые привели к крупным военным поражениям, возложили на других людей. На депортацию в Казахстан и Сибирь более чем миллионного народа, проживавшего в Поволжье с XVIII века, понадобилось около месяца. В Омскую область выселили 83 516 немцев.
10 января 1942 года Государственный Комитет Обороны СССР постановил: «…не призывать в Красную Армию граждан национальностей воюющих с СССР стран, но привлечь в обязательном порядке этот контингент для работы в промышленности и строительстве».
С этой целью органы НКВД совместно с военными комиссариатами провели в 1942-1944 годах несколько мобилизаций — всего не менее 400 тысяч человек, в основном, немцев. Официальное название этих формирований — «рабочие колонны», но в народе их называли «трудармией». По своему положению «трудармейцы» немногим отличались от заключенных лагерей НКВД.
В 1945-1948 годах «трудармейцев» возвратили на «спецпоселение». Тогда же немецкое население в Тюменской области увеличилось более чем на три тысячи чело-зек за счет спецпереселенцев аз Закарпатья и репатриантов из Германии. Их расселили в основном в таежных местах Ханты-Мансийского национального округа.
После освобождения в 1943-1944 годах временно оккупированной немецко-фашистскими войсками территории были депортированы проживавшие там чеченцы, ингуши, кабардинцы, балкары, черкесы, курды, турки-месхетинцы, калмыки, крымские татары…
В ночь под новый 1994 год Сталин получил срочное донесение: «В соответствии с Указом Президиума Верховного Совета и Постановлением СНК СССР от 28 декабря 1943 года НКВД осуществил операцию «Улусы» по переселению лиц калмыцкой национальности в восточные районы. Всего было погружено в эшелоны 26359 семей или 93 139 человек, которые отправлены к местам расселения в Алтайский и Красноярский края, Новосибирскую и Омскую области. Л.Берия».
Что же явилось причиной для принятия жесткого решения в отношении целого народа? Служба в созданном немцами «калмыцком кавалерийском корпусе», не представлявшим впрочем серьезной военной силы, так как в нем насчитывалось лишь три тысячи человек.
Неспособные привыкнуть к новым условиям, климату, пище, укладу жизни калмыки были обречены на полное вымирание (в нашем округе их было свыше 12 тысяч, в основном в Сургутском районе). Только в 1954 году оставшимся в живых калмыкам разрешили возвратиться в родные места.
Судьбу репрессированных народов разделили коренные жители Ямала — ненцы. В ноябре-декабре 1943 года областные, окружные и районные партийные, советские и чекистские органы спровоцировали выступление группы ненцев, которые распустили колхозы, поделили обобществленных оленей и откочевали в глубь тундры. Эту ситуацию представили как «восстание» (по ненецки — «мандала»), организованное гитлеровской разведкой. На подавление «мандалы» из Омска на Ямал на самолетах была отправлена рота автоматчиков. Собрав обманом безоружных ненцев, солдаты открыли по ним огонь: семеро наповал, столько же ранено. Остальных оленеводов арестовали и увезли в Салехард.
Там из 50 ненцев, силой лишенных свободы и привычных условий жизни, 41 умер от болезней и истощения. А авторов преступного сценария «мандалы» наградили орденами, и лишь позднее их осудили за фальсификацию следственных материалов.
За время войны войсками Красной Армии было захвачено в плен 3 777 290 солдат, офицеров и генералов гитлеровской Германии и других стран-сателлитов» Все они содержались в многочисленных лагерях НКВД. Но в нашем крае был только один такой лагерь под номером 93 — в Тюмени.
Он состоял из нескольких отделений. Кроме жилых бараков, обнесенных дощатыми заборами и колючей проволокой, имелись лазареты, кухни, бани, швейные и сапожные мастерские… Военнопленные вытаскивали из Туры сплавные бревна, откатывали, штабелевали, разделывали древесину.
Первый этап состоял из плененных на Волге итальянцев и румын. Оказавшись в суровом климате, они не выжили зимой сорок третьего года.
Всего в лагерях для военнопленных немцев и их союзников умерло по разным причинам 423168 человек: в Тюмени — свыше 700 (для сравнения, из оказавшихся в фашистской неволе 5 734 528 советских военнопленных умерло, и уничтожено 3,5 миллиона человек).
Наивно было бы думать, что руководство страны, не считавшее за людей своих граждан, создавало бы сносные условия для немецких военнопленных. Но таковы уж сибиряки — нет у них ненависти к обезоруженному противнику. Расконвоированные немцы — их узнавали по нарукавным желтым повязкам с буквами «В/П» — без боязни ходили по Тюмени. Побегов из лагерей почти не было, да и куда бежать — кругом леса и болота. Если кто и решался на такое (чаще румыны), то всякий раз неудачно.
После окончания войны режим содержания военнопленных стал помягче: они могли получать от родных посылки и отправлять им письма. Военнопленных стали привлекать к строительству домов в областном центре. Пленные немцы заложили здания обкома ВКП(б) и УМГБ-УМВД, но достроить их не успели. В 1948 году лагерь расформировали, а военнопленных отправили в Германию. В то же время увеличилось число каторжных строителей Главного управления лагерей МВД СССР…
О лагерях в последнее время написано немало. И все-таки не все знают, сколько «островов» входило в «архипелаг», не отмеченный ни на одной географической карте. Десять? Сто? Тысяча? Во всяком случае не меньше 233. Столько управлений исправительно-трудовых лагерей и номерных строительств было расформировано после смерти Сталина и казни Берии в 1953 году. Как горячечная сыпь, они покрывали всю страну «от Москвы до самых до окраин». Миллионы безвинно закабаленных людей в жутких условиях прокладывали железные и шоссейные дороги, строили морские порты и даже Московский университет.
На Крайнем Севере Тюменской области находились Управления исправительно-трудовых лагерей (ИТЛ) и строительства №№ 501 и 503 Главного Управления лагерей железнодорожного строительства (ГУЛЖДС) МВД СССР. Сотни тысяч заключенных строили в этих местах Трансполярную железную дорогу от Воркуты до Салехарда (участок 501-го управления) и от Салехарда до Надыма (503-е управление). Потом эту трассу хотели протянуть до Чукотки и, повернув на юг, соединиться с Транссибирской железнодорожной магистралью. В народе эту дорогу называли «мертвой дорогой».
К марту 1953 года были проложены несколько участков этого пути, уложены рельсы до Лабытнанг, действовал железнодорожный паром через Обь. Умерших от непосильного труда и болезней «рабов XX века» закапывали в условиях вечной мерзлоты в полотно дороги. До наших дней здесь сохранились остатки концлагерей (мыс Кинжальный), проржавевшие рельсы и паровозы.
В 1947 году на Ямале в районе фактории Мыс Каменный началось строительство военно-морской базы. К ней прокладывалась железная дорога из Салехарда через поселок Новый Порт. От причала собирались прокопать канал до озера, глубина которого составляла около 30 метров. Оно превратилось бы в бухту для укрытия надводных судов и подводных лодок в случае непогоды. За два года заключенные Обского ИТЛ устроили из лиственницы пятикилометровый пирс — уникальное портовое сооружение, которое могло бы стать очередным «чудом света». Помешал шторм 50-го года. Казалось, сама природа воспротивилась бесчеловечному отношению к себе и несчастным людям. Старожилы этих мест помнят, как яростные волны разрушили пирс. Его восстановлению помешала смерть Сталина и демонтаж «великих строек» социализма. Сегодня здесь можно увидеть лишь складские помещения и обветшавший дощатый причал новопортовского рыбозавода.
В 1953 году в Тюменской области по официальным данным, рассекреченным через 40 лет, проживало более 100 тысяч спецпереселенцев и выселенцев (после войны к ним добавились молдаване, литовцы и сектанты из Рязанской области).
Наиболее насыщенными этими категориями населения считались районы: Самаровский — 4280, Микояновский (сейчас Октябрьский) — 3807, Сургутский — 2959, Уватский — 2415, Ялуторовский — 3334, Тюменский — 3509, Ишимский — 2781, Тюмень — 2466 человек. В остальных районах области проживало менее 2-х тысяч учтенных в спецкомендатурах МВД людей (в это число не входили заключенные Обского ИТЛ и 501-го, 503-го строительства).
По действовавшим тогда законам и секретным инструкциям предписывалось использовать всех спецпереселенцев и выселенцев только на тяжелых физических работах. Независимо от возраста, образования, специальности и квалификации. Однако во время войны и особенно после образования в августе 1944 года Тюменской области, когда специалистов не хватало, эти требования не всегда выполнялись. Согнанные в наш край люди работали на предприятиях, в учреждениях, в МТС, совхозах, колхозах, в школах и больницах. Инженерами и техниками, плановиками и бухгалтерами, председателями колхозов, бригадирами и агрономами, учителями, врачами и фельдшерами.
Условия жизни спецпереселенцев и выселенцев были разными. Около 50 тысяч, в основном «кулаки» и немцы, построили дома, завели приусадебные участки и скот. Они поняли: их ссылка — бессрочна. А другие еще надеялись когда-нибудь вернуться к родным очагам.
Нормальные жилищные и бытовые условия были созданы для ссыльных на Белоярском лесозаводе (Сургут), в Ханты-Мансийском леспромхозе, на судорембазе в Салехарде и на других предприятиях лесной и рыбной промышленности.
Но положение большинства этих людей было тяжелым. В документах отмечалось: «…В Урманном и других леспромхозах треста «Тюменьлес», Заводоуковском лесокомбинате и на лесозаводе в Байкаловском районе (сейчас это территория Ярковского района) спецпереселенцы размещены в неотремонтированных бараках, построенных наспех. Печей недостаточно. Одиночки-мужчины и женщины живут в одних помещениях с семейными. Есть случаи, когда в бараках рожают детей. Для освещения пользуются керосиновыми коптилками. Нередка завшивленность. Стирка и сушка производятся в жилых помещениях, здесь же готовится пища… В поселке возле Бочалинского лесозавода, в котором проживают ссыльные литовцы, нет колодцев, с реки вода не подвозится, поэтому рабочие употребляют воду из застоявшихся болот, зараженных туляремией… Продуктов и товаров первой необходимости в магазинах ряда поселков не бывает. 940 детей спецпереселенцев и выселенцев, занятых в лесной промышленности, в 1950-51 учебном году из-за полного отсутствия обуви и одежды не посещали школу».
И все же, несмотря на холод и голод, унижения и произвол со стороны спецкомендатур, изгнанные из родных мест люди в большинстве трудились добросовестно.
«…Выселенцы — калмыки Зунгуреев и Хазынов годовой план рыбосдачи выполнили на 284 процента. Спецпоселенец Ботов, рабочий Самаровского консервного комбината, за 4 года послевоенной пятилетки выполнил 10 годовых норм. Спецпоселенцы Гнусарев, Кацуба и Лепский, работающие в Ханты-Мансийском леспромхозе, выполняют нормы выработки от 200 до 300 процентов».
За это их не награждали орденами и медалями, не отмечали грамотами и ценными подарками, не помещали фотографий на Досках почета, не славили в газетах ‘И на собраниях. Не сокращался для них и срок ссылки. Видимо, по-другому, вполсилы они не умели и не могли работать.
И еще один примечательный факт: за все время в нашем крае ссылки не отмечалось сколь-нибудь серьезных разногласий между коренным населением и спецпереселенцами. Делить им было нечего: у тех и у других — одна нелегкая судьба.
После смерти Сталина началось постепенное восстановление прав репрессированных людей. 5 июля 1954 года Совет Министров СССР «снял некоторые ограничения в правовом отношении спецпереселенцев: детей освободили из-под административного надзора, разрешили им поступать в учебные заведения и выезжать к месту учебы в любой пункт страны».
Ежемесячную регистрацию в спецкомендатурах для взрослых отменили в декабре 1955 года, но пребывание на спецпоселении и работа в «трудармии» в трудовой стаж не включались. Потом о ссыльных вообще забыли, будто их и не было в нашей истории.
Несмотря на открытие в конце 50-х — начале 60-х годов в Ханты-Мансийском национальном округе крупных запасов нефти и газа и их промышленную разработку, наш край до 1982 года оставался местом ссылки неугодных руководству КПСС коммунистов и инакомыслящей интеллигенции.
В 1962 году в Сургут был выслан под именем Николая Николаевича Николаева Генеральный секретарь ЦК компартии Греции Никос Захариадис, ставший жертвой конъюнктурной международной политики ЦК КПСС. Захариадис протестовал против произвола и ограничений по идеологическим мотивам своих прав, объявлял голодовки, дважды пытался бежать из Сургута. Когда требования «секретного узника КПСС» о возвращении в Грецию не удовлетворили, он 1 августа 1975 года в 70-летнем возрасте покончил жизнь самоубийством.
В Сургуте в конце 70-х годов находились лидеры «независимых» профсоюзных и религиозных движений Ю. Гримм и П. Рытиков, в Ханты-Мансийском районе — украинский общественный деятель С. Красивский, в Кондинском районе — литовский студент В. Эйсмундас.
Только 18 октября 1991 года Верховный Совет Российской Федерации осудил многолетний террор и массовые преследования своего народа как несовместимые с идеей права и справедливости. Тогда же был принят закон «О реабилитации жертв политических репрессий», который распространялся на всех граждан России, других республик и иностранных граждан, подвергшихся различным мерам принуждения в виде лишения жизни или свободы, выселения групп населения из мест проживания, направления в ссылку, высылку и на спецпоселение с 25 октября (7 ноября) 1917 года.
60-летняя советская политическая ссылка на Тобольском Севере закончилась.
