Рассказ Антонины Митрофановны Конзыновой
В том году работали мы от Урайского аэропорта. Рыбаками с мужем были оформлены. Жили в заброшенной деревушке на Шамье. Вот однажды собралась я в Урай за продуктами.
Готовлюсь, жду. А хозяин ушел далеконько — на второе озеро — ловушки поглядеть и сено привезти. У нас тогда корова была, нетель, овцы, пуховые кролики.
Вертолет шумит, сел. Я говорю:
— Рыбу пакуйте, я с вами полечу.
Летчик говорит: «Вы, тетя Тоня, сегодня не собирайтесь в город. Сегодня к вам на стан большого гостя привезут. Похлопочите, чтобы принять как полагается».
Я говорю: «Напиши, милый, кто будет. Мужу покажи бумажку. А то не поверит».
Вертолетчик пишет: Гречко.
Улетели. Дед мой является. Сено привез, рыбу.
— Ты что не улетела?
Я толкую:
— Гостя привезут.
— Кого? — дед спрашивает.
— Гречко.
Дед как понял, что космонавт прилетит, зазаикался от волнения.
Но я поняла, дед хочет уйти в избушку на зимовье, потому что стесняется — одно, а другое, дома-то у нас маловато места. Чтобы не мешать.
И пошел на лыжах в охотничью избу. Ну, а я хозяйка. Надо принять гостя. Давай доставать, что у меня есть: ягоды, грибы, рыбу, свежий каравай, который утром пекла. Да! Дед еще взглянул на это и говорит: «Думаешь, космонавт твое угощение станет есть?» И ушел.
Поставила я морс, стопочки. А на подоконник кладу денежки: копейку, две, три, пять. Это мансийский обычай. Как в избушку приедешь, кладешь денежки вотчиннику — хозяину тайги, духу урмана. А раз космонавт большой человек, я его так же принимаю, как хозяина тайги. Обычай!
Я все обтерла, освежила. А крыльцо у нас нестрогано, некрашено. Надо, думаю, половичками застлать. В кино-то и в телевизоре видела, ковровую дорожку часто стелют. Я тоже решила постелить. И по снегу постелила. И в избе половики.
Вертолет шумит. Ой, батюшки! Близко. Круг дал, другой. К вертолету бежать? Или у дома дожидаться? Никто не подскажет. На посадку пошел вертолет.
Стою у дома.
Космонавт сошел со ступенек. Мужчина полный, солидный.
Космонавт говорит:
— Будем знакомы! Здравствуйте!
— Добро пожаловать, — говорю. — Тут вы как дома будете. Никого нет, кроме меня.
Вот мы пошли в один ряд. Я дверь отворила. Гость мой еще на крыльце:
— Ой, как вкусным пахнет! Хлебом печеным. (Хлеб и правда получился пышный, хороший).
Сразу Георгий говорить стал, как он в деревне рос. Как ему бабушка хлеб пекла.
Простой. Сердечный. Я скоро забыла, что он космонавт.
Сели за стол. Стали кушать. Пирог из щуки горяченький. Грибочки. Брусника кондинская.
Я оговорилась: «Вы уж извините. В городах-то вон! А у нас что за еда?»
А гость отвечает:
— Я давно такой стол не видел. Давно за деревенским столом не сидел. Так мне тут хорошо и спокойно.
Рано зимой темнеет. Прилегли отдыхать, а волки завыли. Каждый вечер выли и этот не пропустили. Прямо к дому подступают.
Ну, мужчины поднялись. С ними был охотовед. Добыли волка. И на улице костер разложили. Ободрали зверя. Потом уху на костре варили. Долго на воздухе находились. И гость все рассказывал. И все дымок нюхал.
Я тоже расспрашивала про космос. Говорю: «Ране там у нас в небе были Илья-пророк да Семен-праведник. Вы не видали?»
Он засмеялся.
Я спрашиваю: «Как вы там долго бываете, ведь уснете, можете со сна дверь корабля отворить нечаянно и упадете в бездну?» Он опять улыбается:
— Там не упадешь. Там все плавает. И есть садишься, еда летает на воздухе.
Я спрашиваю:
— Голова у вас не кружится, когда долго в корабле находитесь?
— Нет, — отвечает, — мы ведь здоровые и тренированные для полета.
…Ночь пришла. Я ему постелила, и он спокойно заснул.
И вот он проснулся. Встал.
— Как я спал! — говорит. — Даже не знаю, сколько бы я тут прожил, если бы не служба.
Очень место понравилось.
Оделись. Позавтракали. Рыбачить на озеро пошли. А завтракали ухой. По-местному, нашему, сварила. И он с удовольствием поел.
Вечером сидели за ужином. Гречко Моисееву (начальнику Урайского аэропорта) наказывал:
— Антонина Митрофановна пойдет на пенсию, вы ее с почестями проводите.
Полетели они, я заплакала. Как родного проводила. Пообещала шкуру волка приготовить на чучело. Сделала. Он мне адрес оставил, куда выслать. И я послала. Как наш мансийский подарок.
Потом он еще раз приезжал. Весной. С сыном. Побывали у нас. Сын-то хороший, тоже летчик, наверно. Угощала их. И они мне гостинцев привезли. Ягоды какие-то круглые.
Прощались, я сказала: «Больше я вас не встречу. У меня годы, а вы молодые, живите».
Берегу его карточку, на обороте он написал: «Спасибо за гостеприимство».
Записала в июле 1988 г. Г. Слинкина
«Ленинская правда», 11 апреля 1989 года
