Л. Набокова
В истории советского периода 1929 год отмечался как год великого коренного перелома, массового вступления середняка в колхозы. Этому процессу сопутствовало выселение из родных мест значительной части крепких крестьянских семей, признанных кулацкими. Около 32 тысяч крестьян, называемых тогда колонистами, спецпереселенцами, трудпоселенцами, принял, по данным на 1932 год, Остяко-Вогульский округ. Долю переселенцев испытала на себе и часть местного крестьянства.
В Самаровском районе в 1930 году в соответствии с отчётом райисполкома числилось 136 кулацких хозяйств, в 1931 — 121 (15 хозяйств были переведены в другие категории). По отношению к ним власть проводила политику ограничения, применяя ряд мер: лишение избирательных прав, продажу товаров по более высокой цене, исключение из членов колхозов, кооперации, обложение индивидуальными заданиями по заготовке рыбы, леса, пушнины, конфискацию имущества или его части за невыполнение заданий.
За три месяца 1931 года Самаровский райисполком оштрафовал 11 «кулаков» на сумму 10 791 рубль, передал в суд дела на 34 «кулака». К некоторым хозяйствам применялась особая мера — высылка, которую предваряла конфискация части имущества.
На шестом съезде Советов Самаровского района 21 января 1931 года отмечалось, что за отчётный период со времени пятого съезда (дата не выявлена) было выселено за его пределы 40 крестьянских хозяйств. По частично сохранившимся данным, с территории Базьяновского сельсовета выселили 16 человек, шесть семей: Каюкова Николая М., Башмакова Егора Пр., Хренова Льва Сем., Киселёва Степана Е., Киселёва Николая Ст., Губина Федора Гр.; Зенковского — три семьи: Киселёва Федора Андреевича, Змановского Василия Ивановича, Кононова Ефима Васильевича; Реполовского — шесть семей: Сургутскова Николая Ильича, Сургутскова Егора Петровича, Сургутского Валерьяна Ильича, Пономарёва Егора Петровича, Захарова Перфила Ивановича, Пономарёва Михаила Андреевича (первые четыре отнесены к кулакам первой категории, две последних семьи — ко второй категории); Селияровского — одна семья: Самоловова Ефима Афанасьевича; Кеушинского — три семьи: Сыромятова Алексея, Бочкарёва Михаила, Сдельникова Феофана; Коневского сельсовета — семья Лыткина Бориса Петровича. Списки конфискованного имущества сохранились также лишь частично.
Самаровский РИК в циркулярах от 26 декабря 1930 г., 11 января 1931г. указал сельским советам срочно выслать все ценные вещи, отнятые у кулаков, в районный центр. При этом к предметам роскоши были отнесены швейные машины, граммофоны, зеркала, стулья, диваны, шкафы, столы, сепараторы, железные кровати, часы, ковры, барометры, гармони. В архивном фонде есть список передачи райисполкому части имущества Тояркова Егора, в котором наряду с прочим внесены предметы первой необходимости: пара вёдер из белой жести, медный таз, семь подушек, умывальник. Самаровской и Базьяновской коммунам достались от кулаков жилые дома и надворные постройки, рыболовные снасти и упряжь, домашний скот и домашняя утварь.
По сведениям председателя Самаровского сельского совета Осиповой “О кулацких постройках» (1931 год), последние использовались следующим образом: дом, баня, два лабаза Шеймина Н.Н. были заняты райисполкомом; одну половину дома Шеймина А.А. получил председатель райисполкома, второй (больший по площади) дом Шеймина А.А. заселили колонисты, баню — административно ссыльные, в амбаре расположили бондарную мастерскую. Постройки Кошкарова Я. (дом, баню, амбар, погреб) поделили семьи рабочего и секретаря ВКП(б), такие же постройки Корепанова В. распределили между семьями рабочего и колониста; подворье Оленева Василия отошло коммуне.
В деле, ранее названном «О ликвидации кулачества как класса», есть наряду с другими документами заявления пострадавших от выселения семей. Вот фрагменты из некоторых ходатайств.
“Мой родной дядя Флегонт Иванович Звягин по постановлению якобы бедняцкого собрания, но в действительности под давлением председателя сельсовета, в числе остальных граждан д. Белогорской, оказавшихся под наметкой сельсовета, который руководствовался в данном случае не линией партии, а своими личными взглядами, чаще по своим мелким личным счетам, был намечен к высылке из пределов своего района. Его обвиняли в том, что он: 1) состоял церковным старостой при часовне; 2) собирал муку попу; 3) состоял башлыком в рыбной артели; 4) эксплуатировал чужой труд. На все эти обвинения я прилагаю при сем справки, которые говорят в его пользу, а если они не засвидетельствованы, то ясно, что председатель сельсовета не желает заверять то, что хотя и правда, но противно его решению. Мой дядя был 62-х лет… Семья его состоит из жены 57 лет и сына 16 лет. Он был болен месяца 4 и не мог ходить по комнате. Под руки его вывели из дому и посадили в сани. Через 90 верст он помер дорогой. Сын его, являясь нетрудоспособным и несовершеннолетним, не имея в месте выселки дома и хозяйства, необходимого для сносного существования, не будет в состоянии прокормить себя и свою мать, а посему прошу вернуть его вместе с матерью домой в д. Белогорскую Троицкого сельсовета.
От своей матери я остался десяти лет. С этого времени меня воспитывал дядя. От него я пошел в Красную армию в 1918 г. и вернулся в 1922 г. После этого с дядей я жил совместно 3 года, а потом разделился. Он дал мне половину дома и всё нужное по хозяйству добросогласно и безобидно, а посему я считаю своим нравственным долгом просить Тобольскую окружную прокуратуру вернуть из места высылки в д. Белогорскую семью моего дяди, в чём и расписуюсь, бывший красноармеец Степан Флегонтович Звягин. 20.05.30”.
“Дано настоящее удостоверение гражданам деревни Луговой-Деньщиковской Сивкову Ивану Константиновичу, Сивкову Петру Титовичу и Сазонову Игнату Васильевичу, высланным в Кондинский район, в том, что они высланы были в то время, когда нас приняли в коммуну насильно, и мы поднимали руки насчёт выселения, боясь каждый, что не поднявшим тоже будет наказание, а мы вреда никакого от них не видим и желаем, чтобы их возвратили обратно на своё место, в чём и подписуемся”.
“Настоящим прошу комиссию рассмотреть моё заявление в нижеследующем: 27 мая 1930 г. мне предъявлено выселение из пределов Самаровского района. Согласно поданной мной телеграмме окрпрокурору и копии Самаровскому прокурору с просьбой выселение приостановить до разбирательства моего ходатайства, как бывшего красного партизана и красноармейца, приостановлено до пересмотра моего заявления. Действительность моей службы партизаном и красноармейцем могут подтвердить мои товарищи, кои находились вместе со мной на службе в Красной армии и северопартизанском отряде: Сургутсков Алексей Михайлович, Пластинин Яков Петрович, Худяков Иван Андреевич (с. Реполово), Панов Василий Александрович (дер. Заводные), Шуклин Андрей Алексеевич (дер. Борки), Башмаков Илья Филасевич, Башмаков Петр Прокопьевич (с. Базьяны), Власов Павел Ефимович, Першин Самсон (с. Самарово), Башмаков Хрисанф Егорович, Лопарев Платон Ильич (г. Тобольск)”. (Из заявления Шаламова Степана Семёновича в комиссию по чистке советского аппарата Тобольскому окружному прокурору).
“Прошу тов. прокурора рассмотреть моё заявление о нижеследующем.
Причислен ко классу кулаков, как сын бывшего торговца, что и выясняю. Отец мой был мелкий торговец, в 1916 году убит с целью грабежа.
После смерти отца торговля была совершенно ликвидирована моей матерью. В 1915 году в марте месяце я был призван на действительную военную службу в царскую армию.
…В декабре месяце 1923 г. приехал домой, занимался сельским хозяйством совместно с братьями, в апреле месяце 1924 г. я разделился. Мне по наделу досталась одна четвертая часть дома, один амбар, одна лошадь, одна корова на двух братьев, предметы домашнего обихода. В июне месяце 1924 г. я поступил на службу в Реполовское агентство Всероссийского Кожсиндиката.
…С марта месяца 1925 г. меня выбирают в Реполовское сельскохозяйственное Кредитное Товарищество (беспрерывная работа в товариществе с 16 марта 1925 г. по 7 мая 1929 г.)
Принимая во внимание вышеизложенное, как при отце, а также и после отца, торговли совершенно никакой не вёл и патентов никогда не выбирал, а что касается эксплуатации наёмного труда, то временно держал батрака не с целью извлечения прибыли, а только для поддержания своего сельского хозяйства.
…Считаю вынесенное мне обвинение, как кулаку, лишённому избирательных прав, и противнику советской власти, ненормальным и прошу не клеймить позорным клеймом защитника советской власти и общественного работника кооперации, работавшего не за страх, а за совесть. Прошу тов. прокурора исключить меня из списков классовых врагов советской власти и из списков лишенных избирательных прав. Заявляю, что я готов выступить на защиту советской власти во всякую минуту. К сему и подписуюсь Шаламов Ст. 28.05.30” (Из заявления Шаламова С.С. Тобольскому окружному прокурору).
Ходатайство Шаламова С.С. было удовлетворено Тобольской комиссией по рассмотрению жалоб, принявшей 15 октября 1930 г. постановление о неправильном выселении семьи бывшего добровольца Красной армии и красного партизана, о необходимости вернуть её на прежнее место жительства с возвратом имущества. Одновременно разрешение вернуться на родину получил Савин М.Д., правда, без выдачи конфискованного имущества.
“Повезло” заявительнице Звягиной А., на жалобу которой дало положительный ответ закрытое секретное заседание Президиума Самаровского РИКа 28 ноября 1930 г. По отчёту Самаровского РИКа шестому районному съезду Советов в район было возвращено 13 ранее раскулаченных хозяйств.
Вместе с тем выявлены отказы в удовлетворении заявлений Захарова, Корепанова Ф., Медведева Ф.И., Пуртова М.С., Хренова, Захарова П.И., Елесина Е.М., Протопопова, Куклиной А.И., Левдина Т.П., Скосыревой И.М., Сургутскова Н.В., Сургутскова Е.В., Сургутскова И.В., Пономарева Е.П.
Президиум Самаровского РИКа, куда вернулось из Кремля для пересмотра заявление бывшей жительницы д. Нялино Киселёвой А.К., адресованное ею Надежде Константиновне Крупской (от редакции: опубликовано в окружной газете 22.09.2000 г.), настаивая на правильности отказа заявительнице, привёл следующие доводы:
“…Муж Киселёвой и она сама до 1927 г. имели рыболовные пески, которые использовали путём найма рабочих до 70 человек, имели свой пароход и моторную лодку, сдавали в аренду невода за пай, сдавали дома, склады в аренду за цену до 600 руб. в год, занимались торговлей разными товарами, давали бедноте натурой и деньгами под большие проценты.
До 1917 года имели 1-2 батраков в течение ряда лет. Муж Киселёвой принимал активное участие в бандитском восстании 1921 г., после чего скрывался и по задержании в 1925 г. был расстрелян. После смерти мужа сама Киселёва самостоятельно сдавала в аренду за пай невода, рыбоматериалы, учительствовала до революции 2 года и после революции тоже 2 года, в 1927/28 и 1928/ 29 годах, одновременно сдавая дома, склады в аренду и распродавая имущество, имела постоянного рабочего. За счёт торговли, эксплуатации, сдачи песков хозяйство Киселёвых получало большие нетрудовые доходы, которыми пользовалась сама Киселёва” (Выписка из протокола N9 4 секретного закрытого заседания президиума Самаровского РИКа 5 созыва 28 сентября 1930 г.).
Раскулаченные и высланные из родных мест семьи обрекались на скудное существование, что усугублялось действиями местной власти, не стеснявшейся нарушать инструкции по вопросам высылки, определявшие для этой категории граждан и без того незначительные нормы обеспечения жизни.
К примеру, некий Самоловов Ефим Афанасьевич, высланный в деревню Кеушки, обратился к уполномоченному ГПУ по Самаровскому району с просьбой наделить его как высланного по II категории лошадью, коровой, разрешить взять зимнюю одежду, швейную машину, лодку. На заявление наложена резолюция: “Сообщить: “Что полагается Вам — выделено”.
Комендант села Нахрачи по переселению кулачества Нестеров и начальник эшелона переселенцев-кулаков, высланных из Самаровского района в Кондинский, Дмитриев сообщили 29 марта 1930 г. в Самаровский райисполком и Тобольский ОГПУ о том, что они отказываются официально разместить прибывших ввиду их недостаточного обеспечения средствами на проезд и устройство на новом месте. Эшелон состоял из 18 семей, а это 80 человек, 19 лошадей с подводами, 11 коров. Лишь три семьи оказались обеспеченными мукой, в соответствии с инструкцией, по 1 июня. Из 656 рублей, изъятых у переселенцев, в документы были внесены 298 рублей, почти полностью израсходованных в дороге до с. Нахрачи. Для дальнейшего направления эшелона к месту переселения средств не имелось…
«Новости Югры», 20 октября 2001 года
