Ольга Маслова
Дрались девочки. Врукопашную сражались завтрашние учителя, сестра милосердия, а на сегодняшний момент — учащиеся Ханты-Мансийского педучилища и медучилища. Вернее, дракой то побоище во дворе общежития назвать трудно — четверо дружно избивали одну. Жертва не сопротивлялась.
Теперь, когда суд сказал свое слово, картина происшедшего в тот сентябрьский вечер вырисовывается довольно четко.
Итак, 18 сентября подружки Лена Тихонова, Таня Егорова, Ира Храмова, Света Теренникова встретились у общежития №1 педучилища. Сразу скажем, Лена с Ирой готовили себя к святому поприщу — учительскому делу. С этой благородной целью и перешагнули они первого сентября порог училища. А Света, не проучившись и полгода, была из него к тому времени исключена. Таня вот уже второй год осваивала азы медицины. Хоть осваивала неважно, но в будущем представляла себя, видимо, в белом медицинском халате. Но раньше, чем получить дипломы, девочкам суждено было совершить преступление.
В тот самый момент, когда подруги были в сборе, на крыльцо общежития вышла однокурсница Храмовой и Тихоновой Лена Тарарина. С ней-то и хотела разобраться Лена Тихонова. Тезку свою она недолюбливала, хотя и была с ней в приятельских отношениях. Тарарина задавалась, высокомерно держалась. Этого Тихонова не любила. А тут еще на уроке назвала Тихонову «салагой». Такой смертельной обиды Лена уж никак не могла простить.
У Иры Храмовой с Тарариной были свои счеты.
Девочки жили в одной комнате общежития. Кто-то порезал любимые Ирины кроссовки. Кто? Конечно же, она, Тарарина. Именно она была в комнате, после чего хозяйка кроссовок обнаружила это злодейство. А как было простить Тарариной прожженную чужую курточку?
Для читателей поясню: у девочек в педучилище так уж заведено: кто шел на дискотеку, собирал новомодные наряды по всему общежитию. Сегодня на танцах форсили одни, завтра в почете были другие модницы. К чужим вещам привыкали быстро. И расставаться с ними было ой как трудно. Разумеется, фраза «дай поносить!» срывалась не со всех уст, но звучала в общежитии часто.
В начале сентября на сельхозработы уехали старшекурсницы, оставив свои вещи на сбережение новому пополнению. Бойкие первокурсницы не осторожничали, не робели перед чужим имуществом. Вмиг распотрошили сумки. Тарариной с Храмовой понравилась курточка. Ее и носили попеременке. Через некоторое время Храмова обнаружила, что курточка прожжена сигаретой. И с ее законной обладательницей назревает скандал: скоро старшекурсники вернутся в родные стены общежития. В том, что прожгла курточку Тарарина, Храмова не сомневалась.
— Надо разобраться, — поддержала Храмова Тихонову. Егорова и Теренникова подруг не отговаривали от бурного разбирательства. Вечер бея свободен. Не пропадать же ему впустую? На том и порешили,
Выяснять отношения с четверкой сильных и смелых Тарарина не хотела. Тогда подружки отвели ее в угол двора, чтобы народ не видел технологию разбирательства. Нервы прохожих девочки щадили.
Лена первой ударила Тарарину ладонью по лицу. Та на удар не ответила. Неслыханная дерзость! Тарарина должна была подраться с Тихоновой! Кодекс чести пятнадцатилетних включал умение постоять за себя. Разумеется, на кулаках.
Сургутянка Егорова пояснит потом на следствии, что и в ее родном городе в компанию принимают тогда, когда испытают в драке. Уж так принято.
Тарарина заплакала, просила не бить, говорила «больше не буду». Но слезы жалости у подруг не вызывали. Слезы вызывали злость, а злость — новые удары. Били по голове, пинали в живот, в грудь.
Мщения жаждали не только Тихонова и Храмова, кому был нанесен «непоправимый» нравственный и моральный ущерб. Мщения жаждала и Таня Егорова, первый раз видевшая Тарарину, но уже воспылавшая к ней лютой ненавистью.
Не оставалась в стороне и Света Теренникова. Драться Света умела. Еще в Крыму, откуда приехала вместе с мамой, увлекалась спортом. «В проводимых соревнованиях по школе и городу занимала призовые места по легкой атлетике» — записано в ее школьной характеристике. В общем, спортивная девочка. Ничего не стоило бывшей чемпионке в содружестве с тремя не обделенными здоровьем подружками разобраться с какой-то там Тарариной. Вот и разбирались.
Попутно сняли с провинившейся подруги брошь, сережки, кольцо. Добыче «драгоценностей», снятая с Тарариной, едва тянула на пятерку.
— Нужно было проучить Тарарину, чтобы не брала чужие вещи, — потом в один голос будут объяснять на суде мотивы хищения юные преступницы.
Но это потом. А пока хрупкие девочки работали нехрупко и однообразия в работе не терпели. В один из перекуров Ира предложила потушить сигарету на лбу жертвы. «Как у индианки», — пояснила она. Предложение получило живой отклик в отзывчивых сердцах подруг.
Девочки прижигали сигаретой ладони Тарариной, об ее юбку вытирали свои сапожки, кроссовки. Под конец разрисовали лицо губной помадой. Всем было смешно. Еще бы! Тарарина в грязной мятой юбке, рваных на коленках колготках, с разбитыми в кровь губами выглядела плачевно и униженно. Цель была достигнута. Кто-то сказал: «В таком виде провести бы тебя по городу и показать нашим мальчикам!».
Повели. Но у крыльца общежития Тарарина все-таки вырвалась.
Вот что произошло 18 сентября.
А потом был суд. И вчерашние победительницы без страха и упрека назывались на нем жестким словом «подсудимые». Тем сентябрьским вечером девочки и не подозревали, как перековеркали они свои судьбы. И сейчас жизнь их, наверное, будет делиться не то, что было до суда, и что после. Потому что суд приговорил их к трем годам лишения свободы с содержанием в воспитательно-трудовой колонии строгого режима.
Но был ли случаен тот вечер? И кто даст гарантию, что если бы не тот конфликт с небезгрешной Тарариной, девочки не оказались бы на скамье подсудимых? Уж слишком много побочных, мелких на первый взгляд фактов и фактиков накручивалось вокруг этого преступления. И обвиняемые, и потерпевшая особым прилежанием не отличались. Посещали занятия по вдохновению, а оно, как известно, приходит не каждый день,
За нарушение режима проживания в общежитии Храмову и Тарарину несколько раз обсуждали на совете общежития. Но предупреждения, выговоры — все-таки мелочи жизни для вполне самостоятельных и независимых девочек.
Да, вчерашние школьницы быстро почувствовали себя взрослыми, распрощавшись с родителями. В училище они могли жить, как хотели. И в этом им ни преподаватели, ни родители особо не мешали.
«В декабре 1985 года участвовала в распитии спиртных напитков, о чем было доложено родителям. Разбиралась на педсоветах, проводились систематические собеседования… Девочка лжива, груба, курит».
Это из характеристики, данной в медучилище на Егорову Таню.
«В июне 1986 года за нарушение дисциплины, неуспеваемость, аморальное поведение исключена из педучилища». А это о Светлане Теренниковой.
Не лестно характеризовали в училище и Храмову с Тихоновой.
Достойно дополняла своих однокурсниц и потерпевшая.
— Тарарина вполне могла оказаться на скамье подсудимых, — сказала мне воспитатель общежития Г.М. Вишнякова. — Вскоре после избиения она была исключена из общежития.
Да, за восемнадцать дней девочки прочно зарекомендовали себя в, мягко скажем, беспокойных учащихся.
Только родители никак не могут поверить, что их дочки смогли совершить преступление.
— Она у нас жалостливая, детей любит, — говорила на суде мама Иры.
Но жалостливая девочка прижигала сигаретой живое тело. А ласковая, со слов мамы, Танечка, натянув рукав на ладонь, наотмашь хлестала свою сверстницу. И как могла Лена Тихонова затеять это разбирательство?
Не все благополучно в этой семье. Мать в ЛТП, отец, капитан судна, постоянно в рейсах. Фактически маленькую сестренку воспитывала Лена. Девочку нужно было водить в садик, а потом на лечебную гимнастику. Из-за этого Лена часто опаздывала на занятия. Но об этом никому не говорила, Сестренку Лена любила, жалела.
Но будем помнить, что первой ударила именно Лена.
— Жалости во мне тогда не было, — честно скажет на суде Тихонова.
Откуда эта жестокость у пятнадцатилетних? Бить за оскорбление, бить за то, что кто-то кому-то не нравится. Бить просто, чтобы бить. Бить — значит, уметь за себя постоять. Не будем снимать ответственности с родителей: жизнью своих детей они мало интересовались. Однако не думаю, что твердости кулака девочек специально обучали в семьях. Но кто из взрослых не учил своих детей: тебя обидели — дай сдачи. Может быть, эти немилосердные удары подростков — отголоски нашей житейской педагогики?
— Не надо было выносить сор из избы. Сами бы разобрались, — сказала мне одна из мам осужденных.
Но как сами разбираются подростки, мы уже представляем. И кто знает, к чему бы привело сохранение сора в «непроветриваемом» помещении педучилища?
В последнее время работники милиции что-то часто стали знакомиться с прекрасными представительницами этого училища.
Попадание в медвытрезвитель, кражи в общежитии, драки — все это в арсенале будущих педагогов. Трудно себе представить, что именно они будут учить «разумному, доброму, вечному». И еще труднее согласиться, что в Ханты-Мансийское педучилище идут по призванию. Больше сюда влечет конкурс. Вернее, отсутствие его. Берут здесь всех. Что поделаешь? Недобор. Так здесь случайно оказалась Теренникова, которую приняли даже без документов.
С нерадивыми учащимися тоже не спешат расставаться. Все та же причина — недобор. А расставаться надо. Что мы от этого теряем? Скорее приобретаем. А вот что мы приобретем, если в школу придет педагог с гнилой душой?
За несколько дней до суда я встретилась с учащимися группы, где учились Храмова, Тихонова и Тарарина. Нет, коллективного прозрения среди подростков не произошло, тем более яростного осуждения поведения сокурсниц. Тогда еще группа даже не думала исключать их из комсомола.
— Дерутся девчонки часто. Особенно на танцах. И не только в нашем училище.
— Конечно, это садизм — прижигать сигаретой. Но постоять за себя должны были.
— Надо было разобраться.
Вот такой у нас был разговор.
«Ленинская правда», 5 января 1987 года
