Автобиография ссыльного жителя спецпоселения Лапоры Пашнина И. М.
«Я, Пашнин Иван Михайлович, уроженец Пермской губернии Шадринского уезда Сугоякской волости деревни Кошкуль. Рождения 1886 года 30 марта с/ст. в семье зажиточного крестьянина, хлебороба и животновода Пашнина Михаила Степановича, а мать моя Наталья Архиповна.
С малых лет отец начал приучать меня работать вместе с собой в сельском хозяйстве давая мне посильную работу, за непослушание строго взыскивал вплоть до порки. Мне это не нравилось. Но волей — неволей приходилось выполнять. Семи лет я уже боронил целыми днями на переменных лошадях, а осенью был пастухом отцовского скота. На восьмом году отдали меня в церковно-приходскую школу, способности у меня были хорошими, учился хорошо. По окончании экзамена этой трехклассной школы учитель предложил родителям отдать меня в городское училище. Но мой отец категорически отказал, говоря, что если все будут большограмотны, жить будут в городе, наденут галоши да часы, а кто же будет сеять хлеб и выращивать скот для страны? Если пахать не будет наш брат мужики, дак городские люди с голоду подохнут. Нет, говорит, не отпущу в город, пусть живет в деревне, пашет, сеет хлеб, держит скот – будет сыт, если лениться не будет. У лентяев ничего не бывает, а кто усердно трудится — всегда много хлеба и скота.
Вот такова мне дана была нотация родителей, считаю ее справедливой, когда сам стал отец.
Восемнадцати лет меня родители женили, а двадцати лет взяли на действительную военную службу. Остались жена и двое детей.
Служил я в г. Иркутске в 7 роте 2-го Сибирского стрелкового полка 7-й Сибирской стрелковой дивизии 3-го Сибирского армейского корпуса. Служил три года, окончил учебную команду, был старшим сержантом.
Пришел домой и опять занялся земледелием. Но пожил спокойно с семьей не долго, разразилась 1 Мировая война с Германией. Был призван на защиту Родины. Сразу на фронт, пробыл на фронте около трех годов, неоднократно ранен, вылечат и опять на фронт, но в 1916 году был очень серьезно ранен под Черновицами в Молдавии. После этого ранения меня подлечили и назначили в запасной полк кадровым, в Ростове-на–Дону кадровым. Тут и застала меня Февральская революция, свержение Царизма и Временное правительство. Были объявлены свободы в стране, легализация политических партий, свобода слова и печати, свободные выборы при тайном голосовании. Снизились репрессии, брали под контроль фабрики и заводы у капиталистов, а крестьянам обещали землю, в бесплатное и бессрочное пользование. Но это Временное правительство продержалось всего 8 месяцев, его свергнули большевики под руководством Ленина и др. Я был по болезни уволен по чистой отставке.
Жил в деревне, была советская власть и хорошо начала внедряться. Пришли чехи и казаки в нашу деревню, разогнали Совет, поставили старый режим, но обошлось без кровопролития, даже никого в деревне не арестовали. Потом Колчак мобилизовал меня и других в армию. Увезли сначала в Свердловск, а потом в Воткинский завод. Фронт был с Красной армией в Вятских Полянах. Мы тут жили недолго, здоровых отправили на фронт, а мы несколько человек еще никуда не были определены. Когда красные прорвали фронт белых, нас таких человек 15 отправили в Пермь под командой поручика. Приехали мы в Пермь, а она точно эвакуируется. Наш офицер видать сдрейфил, отдал нам пакет, адресованный в военную часть, а мы по-своему решили бежать. Все были согласны, кое-как забились в поезд и поехали в Свердловск, до станции Аргаяш. Там мы сошли с поезда и домой пешком. Три человека из одной деревни шли 60 км. Пришли, увидел нас староста, спрашивает, есть ли документы, если нет, то вас урядник заберет. Нам пришлось скрываться в лесах и камышах до тех пор, как Красная армия займет нашу местность. Но нам ждать долго не пришлось, через полтора месяца Красная армия выгнала белых и заняла нашу деревню. Мы сразу вышли из подполья и явились к командиру батальона. Он сказал живите дома до распоряжения, а сам повел батальон преследовать противника который бежал без оглядки. Дожили мы до 20 июля 1920 года. Нас мобилизовали в Красную армию. Служба была в тылу, на угольном производстве Челябинской области, в конвойной роте. В феврале месяце была демобилизация наших годов, мы уволились домой.
Жили в деревне, но ведь все знают, 21-й год он был голодный, хлеба нигде не было. Люди шатались по деревням в поисках работы только за хлеб, но никто не нанимал. Люди умирали с голоду при переходе из деревни в деревню. Отцовского хлеба я сдал в государство не одну тысячу пудов, наш местный совет мне, хотя бы нормой, хлеба оставили для пропитания с семьей. С трудом этот год пережили, а многие и умерли с голодаю В 1922 году советское правительство обнародовало закон новой экономической политики. К счастью нашего народа пошли урожайные годы. Налоги стали маленькие, сделали во многом по-старому, торгуй. Патент не дорогой, выгодно покупать и продавать землю, нанимать работников. Стали чуть не в каждой деревне базары, торговцам-спекулянтам это на руку. На базаре все появилось. Мужики опять расширили посевные площади, стало много хлеба, скота, птицы. Голодных не стало, люди зажили в стране.
Но вот в 1930 году Сталин увенчался успехами и решил, как видно, провести новую реформу. Выпущен был закон о ликвидации кулачества как класса, на основе сталинской коллективизации. Вот здесь порядка много не получилось. Зажиточных и середняков сослали на Север миллионы, а бедняки в колхоз идут неохотно. Вместо того, чтобы им объединяться в коллективы и дружно работать, они не хотят и многие убегают в город на производство или ездят по стране искать счастья. С нами долго не разговаривали. Собирайся со всей семьей, бери рубаху с перемывахой, по чашке, по ложке, не забудь топор и пилу взять. Ну что же, раз закон, противоречить нельзя. Дали подводы. Семью семь человек в одну подводу, тут же и наш несчастный багажишко. Вот и везли до станции Каясан 70 км. Два раза на кормежках проделали тщательные обыски, как говорят, искали золото у вшивых мужиков, но не обнаруживали его. Привезли в Тобольск. Уже начало таять, нас отправили жить по окрестным деревням до навигации. Поставили на квартиру, давали нормой муки и других продуктов, голодовки не было. Перед навигацией собрали в Тобольск для отправки на Север, кого-куда.
Широка и обильна матушка Тюменская область, район Березовский, Сургутский и другие районы, начиная от Тобольска и кончая Ямало-Ненецким округом. На больших и малых реках везде оказались деревни выселенных тунеядцев. Нас высадили на горной Оби в юрты Вежарские – 16 семей. Сдали члену совета этой деревни остяку годов под пятьдесят, Костину Тимофею Петровичу. Велели разместить в их зимних квартирах. Хозяева их весной уходили жить в летние квартиры, т.к. из зимних их выживают насекомые – тараканы, клопы и блохи, которых очень много. Вот нас и поселили в такие квартиры. Прямо заедают клопы, а на дворе комары. Палатки редко у кого были. Жителям юрт было наказано с нами не разговаривать, ничего нам не давать. Но коменданта тут не было, а каждый хозяин своих квартир квартирантам каждый день дает безплатно рыбы, малышам давали молока. Ханты, они люди гостеприимные.
Из Березово приехал к нам из заготконторы Ануфриев Ефим Никитич, молодых и бездетных переселенцев отправил в Устрем, на рыбный промысел. В том числе уехал мой сын со снохой, а мы с женой, тройкой малолетних девчонок остались тут. Потом приехал к нам этот же агент, начал формировать из нас рыбацкую артель. Меня люди избрали звеньевым, т.к. я был всех старше и умел на лодке плавать и сети ставить. Привезли нас на Малую Обь, километров за сорок на стрежевой песок, быв. купца Новицкого, под названием Аренинский. Тут поставили 3 звена, а наши люди многие воды не видели, на лодках плавать не умеют. На три звена поставили опытного бригадира, старичка лет 60. Башмакова Елизара Ивановича. Хороший старик был, очень доброй совести и прекрасно знал рыболовецкое дело. В каждое звено были поставлены тоже опытные мужики, которые учили нас ловить и обрабатывать добытую рыбу. Мы ее потом солили тут же в чане теплым посолом. Только одних осетров сдавали живыми, остальные породы рыбы высаливали, клали в ящики и отвозили километров за 20 на пристань. Там жил приемщик Печеркин, он сдавал нашу рыбу на пароходы, увозившие её в Тюмень.
Рыба, на наше счастье в 30-м году ловилась хорошо. Осетр, муксун, нельма, стерлядь, сырок, язь и другие «черные» рыбы. Муки ржаной давали 18 кг в месяц на рыбака, обработчики рыбы – 16 кг в месяц, 1 кг. сахару в месяц на рыбака. Тут же сами примитивно стряпали хлеб, а рыба своя, ешь сколько влезет, не запрещали. Жили и питались на промысле не плохо, но плохо, что жена с ребятишками далеко. До самых заморозков у семьи не был.
Зимой все приехали в эти юрты, где наши семьи. Тут ловили рыбу подледным ловом. Жили по две, по три семьи в одной холодной юрте, было не жарко. Рыба зимой ловилась плохо, а бригадир был идиот, астраханский татарин. Рыбы рыбакам не давал, а сам нашу рыбу транжирил туда-сюда. Но жаловаться было некуда, кто нам поверит? Мы тунеядцами назывались, лишенные гражданских прав. Не имели права без визы коменданта сходить в другую соседнюю деревню. Считалось самовольной отлучкой и за это награда 20 лет, а кто способствовал самовольной отлучке, тому 5 лет. Вот таковы закончики были для нас состряпаны. Ну, ведь и жили. Пуганая ворона куста боится, человек не скотина, ко всему привыкает, и многое может перетерпеть.
В марте 1931 года я заболел и пошел пешком в Березовскую больницу. Шли двое, зав. пунктом дал нам направление в больницу. 90 км надо пройти слабому человеку. На 4-й день пришли. В первую очередь надо явиться к районному коменданту. Это был Царь и Бог переселенцев. Ну, что же, пришли. Он принял недружелюбно, что шляетесь, куда, зачем, где ваши документы. Подали, ну идите, после больницы явитесь ко мне, я с вами поговорю, симулянты. Пришли к врачу Вальтеру, тот нас осмотрел тщательно. Пишет мне справку, от рыбалки вовсе освободить, дать работу на сухопутье, с отдыхом не менее недели каждый месяц. Товарищу моему тоже дал освобождение. Пошли мы к коменданту Седычеву, пришли, давайте справки, подали, прочитал, разгорячился, закричал, врача Вальтера надо под суд отдать, всем тунеядцам дает справки, а нам сказал сегодня же, туда, откуда пришли.
Пришли к зав. Нашим рыбацким пунктом Слобоцкову А.М., подали справки, прочитал, ну хорошо, ты Пашнин будешь приемщиком и засольщиком рыбы на приемном пункте Елка в шапке. Все лето я со своей семьей жил там. Жена и девчонка 13 лет были на обработке рыбы, а я сам принимал от 6 рыбацких юрт и солил. Соленую рыбу отправлял в адрес Тюмени, сдавал на попутные пароходы, которые постоянно приставали к нашему пункту. В 1932 году этот из Березовского р-на в другой район Перегребнинский перевели вместе с людьми. Приемочный пункт ликвидировали, тут делать стало нечего, семья уехала в Лапорский спецпоселок, а потом я переехал к семье. Но к несчастью нашему весь наш поселок людей переместить в Перегребнинской поселок, вверх по Оби 75 километров. Сказано-сделано. Но весь то поселок не вместился, не хватило квартир.
Нас семей 7 мало трудоспособных оставили на месте. Меня комендатура назначила старшим поселка. Мы жили тут до 1935 года. Своими силами построили смолокурку, вырабатывали на ней из соснового корня смолу и из бересты – паровой деготь и уголь. В этих веществах очень нуждались рыбные промыслы, т.к. больше взять их было негде. Потом мы стали делать для промысла кибас к неводам и сетям, а потом построили тут же на поселке гончарный. Стали вырабатывать горшки, кринки и маленькие чашки для чаепития. Посуда эта шла в магазины интеграла во все стороны, но заработки были ничтожные, чуть хватало на выкуп месячной нормы, которая составляла на рабочего 18 кг ржаной, 500 граммов сахара и 1 килограмм крупы и все. Иждивенцы взрослые получали 12 кг муки, а дети 8 кг муки. Хотя цены на продукты в это время не высокие.
Коров ни у кого не было. Между делами раскорчевывали лес около домов для огородов. Инструмент топор и лопата. Работа не спорилась, а земля, верховая глина, удобрений никаких. Картошка росла плохо. Но мы этой маленькой кучкой жили много лучше других больших поселков, где люди сотнями умирали с голода, как в Перегребном вымерло 800 человек от голоду и цинги, и в Нерге то же.
Мы были счастливы тем, что у нас за полтора километра была пароходская дровенная пристань. Летом приставали все обские пароходы. Нам можно было продать втихоря на пароход грибы, ягоды, кедровые шишки и приобрести что-нибудь с парохода. Какие-нибудь клочки мануфактуры или продовольствия, т.к. у нас коменданта не было. Он приезжал к нам редко. Хотя мы все не имели гражданских прав, но все же более пользовались свободой, чем другие большие поселки, где существовали коменданты. Они никого из поселков не отпускали на поиски продовольствия, а если кто ночью, после работы в соседние юрты достать рыбы или муки у нац.мен. охотников, им приписывали побег и наказывали немилосердно. В Перегребном, я сам был очевидцем, всех мертвяков сваливали в одну общую яму, без всяких гробов. Все трудоспособные увезены из поселка на заготовку кормов и рыбную ловлю. Оставались дома дряхлые старики, дети и умирали на почве голодовки и цинги. Некому их увезти в общую яму. Вот такие тяжелые пережитки терпели люди. Позднее дело стало налаживаться, смертность стала меньше.
В 1936 г. к нам в Лапорской поселок переместили Нергинский поселок, дома пустые были все заполнены. В одной комнате жило две и три семьи, стало тесно. Нергинцы привели двух незавидных серых кобыленок, одной кличка была сорока, а вторая Тырданиха. Жили плохо. План посева 20 га, а у нас земли раскорчевано всего 10 га, которые раскопали лопатами. Я план 20 га не принял и меня с председателей артели сняли. Председателя послали из Ванзетура Колобова Д.И.
Я ушел работать сторожем на пароходской пристани, проработал 36 и 37 годы. В 1938 году колхоз меня отозвал, работал в артели на разных работах. В 1940 году был на рыбалке вместе с сыном В. и дочерью Женькой. В 1941 г. вода была большая, все залило, кроме горы. Скот весь был в горе. Меня заставили пасти скот в лесу, всех лошадей и рогатый молодняк. Вот я лето промучился, а все же скот весь сохранил. Вода ушла в сентябре, кормов не заготовили, мне пришлось лошадей пасти на жебеневке в сорах пешком, ну все же зиму пропас. Только одна пропала, а остальные как-то пробились до весны.
В 1941 году началась война, мужчин всех взяли в армию, остались старики да женщины. Меня с пастухов сняли и поставили бригадиром полеводом. В тот год выросла хорошая картовь, меня, как полевода восстановили в правах гражданства и наградили медалью «За доблестный труд». До 68 годов я работал бригадиром и зам. председателя колхоза 13 лет. В 1955 кое-как отказался. Мне стало тяжело. С того времени я работал конным пастухом зимой и летомдо семидесяти с лишним годов. За работу получал матер.премии, часы, плащ и пр., удостаивался московской выставки.
В 1957 году я овдовел, жену похоронил, жил год один. Дети все были в разных местах на рыбной ловле. Жил в поселке один, а потом женился на одной вдове, жене погибшего на фронте воина Дьяченко Петра Григорьевича. Сошлись мы с Первушиной А.И. у ней три дочери дошкольного возраста, прижили четвертую дочь Нину. Хотя семья мало трудоспособная, мы жили по-среднему. Колхоз наш объединился с Ванзетуром, Чианелью и Новыми. Центром стал Ванзетур. Людей после войны стало мало. Наш Лапорский поселок ликвидировали, все переселились в Ванзетур и нам последним пришлось уехать из Лапор в Ванзетур.
В 1961 году наш колхоз перешел на совхоз, в совхозе я работал мало, т.к. мне было 75 лет. Жили в Ванзетуре до 1968 года, жена вышла на пенсию. Дочь Нина закончила строительное училище, стала работать. Я решил выехать умирать на родину, в Челябинскую область, Красноармейский район, село Бродокалмак, ул. Базарная, д.14. к сыну.
В заключении прошу дочь Нину жить честно, работать везде и всегда добросовестно, чужого и казенного ничего не бери, трудиться не ленись. С матерью всегда держи тесную связь и слушай её наказы. Никогда не лги, говори только правду. Никогда, никого не обманывай, все это войдет в привычку, и жить будет легче, никогда не попадешь под опалу. Ведь я прожил 38 лет безукоризненно, за все время не записано ни одного выговора и ты, Нина, живи так же.
В заключении вышеизложенного с горечью разлуки ставлю свою подпись. Пашнин Иван Михайлович. 16.08.1968 года. Год моего рождения 1886-й 14 апреля».
