«…Остался яко был – в одних низиках…»

Ф. Зиньковский, «Подорожник» выпуск 13, 2012 г. 

На архивную папку «Материалы на лишенца села Сургута Прилуцкого Евстафия Михайловича за 1934-1935 гг.» я наткнулся случайно, когда просматривал в окружном архиве дела «кулаков» Самаровского района. Сургутские «кулаки» меня не интересовали. Дай-то Бог с самаровскими разобраться. Но эмоциональное письмо «эксплоататора» к вождю меня сразу же заинтересовало. Не часто встретишь в архивных делах такой самобытный стиль. Да и письму было ясно, что товарищ не из доморощенных, а из залётных закалённых революционеров. Потому и отважился выйти на самого товарища Сталина.

Дел на кулаков-лишенцев в Государственном архиве ХМАО немало. И все они как-то друг на друга похожи. Те же обвинения, тот же сценарий раскулачивания, те же жалобы в разные инстанции и те же отказы. И всё же дело Прилуцкого отличается от других. Может быть, тем, что человек, оставшийся гол как сокол, не теряет чувства юмора, ироничен и излагает свою жалобу не по установленной форме.

Мне подумалось, что и в сургутском архиве и даже у кого-нибудь из старожилов Сургута могут отыскаться еще какие-то лирические откровения поэта поневоле. Известно, что в 1934 г. в Сургуте по ул. Красных партизан, в доме № 8 проживала его дочь Буканина (Прилуцкая) Ольга Евстафьевна.

Евстафий Михайлович Прилуцкий родился в 1869 году в деревне Речица Минской губернии. В 1905 году имел неосторожность примкнуть к одной из революционно настроенных партий, за что и поплатился ссылкой на Север. С 1911 года был определён на поселение в г. Сургут первый год проживал в качестве работника у купца Клепикова. Освоившись и окрепнув, уже через 4 года политический ссыльный завёл своих лошадей и занимался извозом вплоть до 1925 года. Уроженец юга России, Прилуцкий явно не обладал промысловыми навыками сибиряков, но организаторско-предпринимательская жилка имелась. У местных рыбаков-туземцев Прилуцкий в зимнее время скупал рыбу, которую увозил на рынки Тобольска и Тюмени. На вырученные деньги покупал лошадей, перегонял их и продавал местным крестьянам, разумеется, уже по другой цене.

В 1919 году колчаковской властью был арестован за большевистскую пропаганду и этапирован на одной из печально известных «барж смерти» в томскую тюрьму.

В 1920 году вступил в ВКП (б). В 1926 году по болезни покинул Сургут, но спустя некоторое время вернулся.

«…приехал я в 1932 году на саврасой лошади из Томска. Эту лошадь я купил в Томске за 300 рублей, с упряжкой. В 1933 году по справке ветврача я её заколол. В 1933 году мною была куплена лошадь седой масти за 600 рублей. На банном променял Клепикову на карего мерина. Спустя некоторое время купил 3-летнего жеребца за 400 рублей».

Летом 1933 года Прилуцкий вместе с женой и сыном заготовил 1200 пудов сена, из которых 500 пудов продал по 30 рублей за воз сургутским односельчанам: учителю Знаменскому, монтёру Виноградову, почтальону Кушникову, сельчанам Пачганову, Пагилеву… Все они и многие другие жители Сургута впоследствии обратятся в сельсовет, защищая Прилуцкого. На вырученные от продажи сена деньги Прилуцкий в 1934 году покупает старенький дом за 300 рублей. В эти годы деятельность Прилуцкого попадает в поле зрения Сургутского сельсовета, в партячейку которого ещё в 1930 году поступило секретное указание из ОКРика: «Проведение мероприятий по переустройству сельского хозяйства возможно лишь при самой решительной борьбе с кулачеством. Практическими задачами в данный момент являются: <…> самая решительная борьба с кулаком, довершение работы по ликвидации кулачества, как класса».

Разнарядку надо было выполнять. 17 июля 1934 года сельсоветская тройка производит гарантийную опись имущества «кулацкого» хозяйства Прилуцкого. Нажитое бывшим политкаторжанином богатство состояло из старого четырёхстенного дома, несобранного сруба на дом, хлева, стаи для скота, огорода, засеянного овощами, двух рабочих лошадей, однолемешного плуга, деревянной бороны, смоляных дровней, лодки, двух деревяных кроватей с сенным матрасом, стёганным одеялом и двумя перовыми подушками, стола со стульями, глиняных чашек с чайником, а также ряда прочих предметов первой необходимости, сельхозинвентаря и крестьянской одежды. Всего было описано 62 наименования, включая кальсоны. Хозяин имущества под роспись обязывался сохранить своё добро до особого распоряжения властей. Наверное, поняв, что это начало конца, Прилуцкий в тот же день пишет в комитет бедноты заявление в оригинальной форме исповедальной баллады. Интересно, какого результата он ожидал? На что надеялся бывший каторжанин, инвалид 3-й группы по болезни ног. На то, что возьмут во внимание его возраст? Может, надеялся на снисхождение к его умению стихосложения?

Заявление

Обращаюсь к вам, товарищи беднота,

Вот большая у меня хлопота.

Прошу вас внимание обратите,

Как старика ни вертите.

Старость меня сгибает,

Постройка моя погибает.

Я не заливаю вином глотку,

Держу для услуг всем лодку.

Я уже старик и урод,

А вспахал людям 31 огород.

Конём я людям работаю,

Конь мой карий,

А я, видно, хуже твари.

Вот если ликвидируют моё имение,

Вот всем будет удивление.

Меня самого удивляет

Кто же так повелевает?

За личный мой труд и работу

Дают мне же заботу.

Я думал, всё это завожу,

Всем этим я и живу.

Без рабочих и батраков,

И помимо кулаков.

Вот старик дурак

Вам теперь — кулак.

Ну, до свидания, моё вам унижение

Всё ваше распоряжение.

Ну, дело будто видно –

Мои 65 лет, но обидно.

Прошу снять опись.

Товарищи из «бедноты» не поняли «одесский» юмор, но с незамедлительным пролетарским вердиктом не задержались. И уже 28 июля 1934 года бедняцкое собрание во главе с комбедом села Сургута слушали вопрос об обложении в индивидуальном порядке кулацких хозяйств. В список кулаков был занесён и Е.М. Прилуцкий. «…Всю зиму 1933-1934 гг. занимался скупкой и перепродажей сена, из чего извлекал нетрудовые доходы. Привлечь к сельхозналогу в индивидуальном порядке, а также просить Президиум РИКа лишить последнего избирательных прав, как лица, жившего на нетрудовые доходы».

Президиум Сургутского РИКа тут же оперативно, через три дня, утвердил решение комбеда по обложению сельхозналогом и лишил Е.М. Прилуцкого избирательных прав. Прилуцкий моментально реагирует на постановление РИКа и пытается добиться восстановления в избирательных правах, ищет поддержки у односельчан. Около 20 жителей Сургута подписываются в справке. «Мы, граждане сего села, у Прилуцкого просили: «Сена, дай сена! Дай сена! Прилуцкий выручал нас в этом. Мы им довольны. Жалоб не имеем». Один из подписавшихся (Пачганов) дописал: «Если б он не достал сена, то я бы был вынужден убить корову».

Но Сургутский РИК, прежде всего, берёт во внимание «нужные» документы, собранные сельсоветом, и веским аргументом считает справку гражданки З.: «Я жила у гражданина Прилуцкого работницей 1 год (1927-1928). Вместе с ним ходила на извоз до Омутинки. В то время он имел 8 рабочих лошадей». И еще гражданин Г. представил в сельсовет справку о том, что он действительно брал у Прилуцкого Евстафия 2 воза сена за 20 рублей и был вынужден дать 20 фунтов сеянки».

Рассмотрев представленные документы на «эксплоататора», Сургутский РИК постановляет: «эксплуатировал батрачку З., имея 8 рабочих лошадей, использовал батрачку на извозе… В течение всей зимы 1933-1934 систематически занимался скупкой и перепродажей (спекуляция) сена. Привлечь к обложению сельхозналогом в индивидуальном порядке как занимающегося систематически спекуляцией и наживающегося на этом за счёт трудящихся».

Сумму сельхозналога в сельсовете пересчитали сразу же на равноценную сумму из описанного имущества. И 3 августа 1934 года сельсоветская «тройка» пришла изымать имущество за неуплату сельхозналога.

Были изъяты телега 4-колёсная, кирпичей 350 штук, часы-ходики, стол со стульями, чугуны, лопаты, пилы, брюки суконные, женское платье, сапоги, пимы, полотенца, занавески, плащ брезентовый, вилы железные, самовар, платки головные, два полушубка и рубахи – верхняя и нижняя.

Той же осенью Прилуцкий пишет письмо председателю Остяко-Вогульского окрисполкома. «Прошу восстановить меня в правах. Отдать мне дом и все мои любимые заборы. А то вот-вот спилят на дрова <…> Я сено продал, легко было на душе у меня, что кое-кому спас корову, а за это всё у меня отняли. Нет у меня средств, [а то] ехал бы до Михаила Ивановича[1], по ссылке я [ему] товарищ. Ещё добавляю. По справке сельсовета в сентябре [19]33 года я средняк, а 3 августа [19]34 года я уже кулак.

Вот кулак, так кулак.

Коровы нет, постели нет, сундука нет.

А поставил хорошие ворота,

Поэтому кулак, а не беднота».

Но окрисполком слезам не верит, а ссылается на решение Сургутского РИКа. Прилуцкий не сдаётся, и как агитатор-революционер со стажем продолжает настойчиво «бомбить» округ. Как всякий одессит, не теряющий чувство юмора в любой ситуации, он обращается к председателю окрисполкома в присущей одесситам манере: «Я имею Вам сказать: шоб мы так жили, как хотели!»

Остяко-Вогульск

Председателю округа

Заявление

Пишу сие заявление,

Может, Вам будет удивление.

Когда описала меня из сельсовета «тройка»,

Остановилась вся моя постройка.

Телега моя со двора укатилась,

Нужда на меня навалилась.

Жена от меня удалилась.

Я не был никогда благородным,

А теперь и вовсе безродный.

По чужим домам валяюсь,

Полушубком одеваюсь.

И так сердце не на месте,

Жена уехала вёрст за двести.

И нет у меня денежного валюта,

И стар, и живу без приюта.

Я стар и политссыльный,

И такой бессильный,

Что зимой в морозы

Я не могу работать в колхозе.

Я хотел быть Советам друг,

Купил борону и плуг.

И хотя я стар и урод,

Вспахал 31 огород.

Вот за мои усердные работы

Сельсовет мне дал заботы:

За спекуляцию сена

Отобрали у меня всё смело.

Прошу вас, товарищи, усердно и убедительно

Возвратить мне моё хозяйство позволительно.

А мне будет удовлетворительно.

В своем дворе сострою хату,

Хотя б на клетку,

То ещё проживу пятилетку.

Куплю хлеба килограмм,

Буду жить как в раю Адам.

Вам, товарищи, и пишу, и прошу:

Всё не так сложно –

Возвратить хозяйство мне можно.

На лошади я ещё могу работать,

Что я о нужде не буду хлопотать.

Устройте для меня дело отлично,

То и моя жена будет жить

Со мной прилично.

Ну, заявление кончается,

Чем дело увенчается

Буду, буду ждать…

К сожалению, «председатель округа» не смог по достоинству оценить поэтические наклонности заявителя, не сумел прочувствовать эмоциональную оценку описываемых событий… Решение президиума окрисполкома от 27 января 1935 года было сухо официальное. «Гражданин Прилуцкий в течение ряда лет занимался скупкой и продажей рыбы и лошадей и последние годы сеном. Хозяйство было кулацкое. Наёмный труд применялся. В ходатайстве отказать».

Но старого бунтовщика, прошедшего закалку в сибирской ссылке, и это решение не остановило. Он решается обратиться лично к НЕМУ…

10 марта 1935 г.

Уважаемому вождю гражданину Сталину!

Не каждый гражданин [будет] писать Вам свою жалобу или биографию своей жизни. Вот Прилуцкий рискует, хотя кратко, но может описать, что в 1905 г. в г. Одессе 25 декабря я был арестован за агитацию среди царской армии по 129-й ст[атье] 2-й части. Военный суд приговорил [на] вечное поселение в Тобольскую губернию. В 1906 году в августе выдворили меня на жительство [в] [К]утарбитку Карачинской волости. В этой деревне идущим тов[арищам] в Тобольский каторжный централ и ссылку в Кутарбитку всегда была дневка идущей партии большевистских товарищей. Помня эту Кутарбитку, знают и меня<…>. Вы тоже, тов[арищ] Сталин, помните эту деревню, как в ней наших товарищей царские солдаты убили 23 человека. Я тоже за это дело несчастное был гоним царским правительством из Сибири в Сибирь, из ссылки в ссылку. Я в этой деревне 3 года жил мучительно. Мне надо было услужить товарищам всякой помощью. У меня была семья из 5 душ. Мы все оказывали услуги товарищам, идущим в Тобольск и из Тобольска. После всяких многих невзгод меня царское правительство забросило в Сургут.

С 1911 года стал жить в Сургуте. Дети мои трое выросли, поженилися. Я сам был здоров физически и способен по хозяйству. Меня 3 раза судили за разные преступления царские, но все-таки было у меня небольшое хозяйство вплоть до [19]25 года. Но жена моя одесская умерла, двое детей умерло. Хозяйство мое рухнуло на нет. Я с [19]26 года бросил Сургут, кое-где мотался 6 лет. Но все-таки явился в Сургут [в] 1932 году, вызвали меня внучки. Вот я давай работать по-большевистски. Работа у меня подается. Я и сбился на пару лошадей. Купил немудрый домик за 300 рублей, телегу сделал, заработал хорошо. Хозяйство мое растет. Меня поставили средняком. Я доволен, что [все] у меня появляется.

А от Сургута три версты большой поселок спецпереселенцев. Вот я в одну красавицу влюбился, на ней женился. У нее два мальчика 12-9 лет. жить с ней не скучно, но несподручно – паспорта у ней нет. В Сургуте ей нельзя жить. Я как директор к ней разъезжал. Меня штрафуют, я свое горе переношу. Вот [19]34 года июля 20 дня является ко мне сельсовет. [И на всё] мое хозяйство гарантийную опись делает. Я довольный мечтал, что [если] большое у меня хозяйство, то мне премию дадут за то, что старик 66 лет за два года [стал] средняк. Но мне скоро после гарантийной описи преподнесли сельхознаог, культсбор, самооблажение 1750 р., а мое хозяйство по описи 2500 р. Вот всё у меня и забрали. Я остался яко был – в одних низиках… и так вот, товарищ Сталин, как на Севере работают товарищи молодые.

Я имею копию Одесского военного суда, за что Прилуцкий сослан. Ничего, я могу смело сказать – по Сибири тысячи людей я вооружал против царизма. И вот так надо мной судьба подыграла. Мою любезную жену из Сургута отослали в другой поселок за 120 верст, а я ее бросить не могу.

По сему письму я прошу Вас, тов. Сталин, [c]делайте Ваше распоряжение – отдать мне мое хозяйство. Прошу вызовите меня к Вам в Москву, пошлите средства на дорогу. Такого рода письмо послал товарищу Калинину. Я просто говорю, чтобы мне не надо страдать в нашей власти. Я тоже ее жаждал.

Прошу передавать товарищу Сталину при ЦИК.

Уважаемый товарищ Сталин! Как видите, что я малограмотный. Но я был работник очень путний. [Если] я был перед Вами, я мог бы рассказать. По всей реке Оби, наверное, за 20 лет моего проживания, я все [1 нрзб.] знаю. Товарищ Сталин, я все понимаю, хотя Вы вождь нашей власти, Вы мне один не можете дать помощи. Я надеюсь, что в ЦИКе есть товарищи, [которые] знают меня, как я жил в д. Кутарбитке эти года. Я сотни тысяч встречал и провожал товарищей. Троцкий меня в своем сочинении поместил в книге «Туда и назад»[2]. Он пишет, что я одессит, профессию мою, семейное положение и как я ему рассказал пути-дороги в Сибири. Он был у меня на дому в Кутарбитке.

[И]так, одно мне недо[стает] от нашей власти – отдать мне мое хозяйство. Дать мне права, чтобы моя жена-спецпереселенка жила со мной вместе на Северу, как-то по реке Оби. Просто мне хочется хотя[бы] пять лет пожить свободно. Мне стыдно и больно, крестьяне смеются – за что я боролся? За что меня Колчак увозил в Томск? Как меня избивали и мучили. Нас сотни тысяч Колчак убивал по Оби. Все это на моих глазах. И я теперь никто. Звание кулак в корне неправда. Не имеет права никто из старых товарищей сказать, что я не был работник.

Прошу вас, вожди наши, Вы, товарищ Сталин, Вы, товарищ Калинин, в урну мои письма не бросьте. Можете меня вызвать, можете нет. Но дайте помощи и совета.

Известный политический ссыльный, живший в д. Кутарбитке. Е.М. Прилуцкий

Надеялся ли пожилой бывший ссыльный, что его послание попадет в руки вождя? Верил ли торжество справедливости? По крайней мере, это был его последний шанс. И он им воспользовался.

Далее все поехало по накатанной схеме. Особый сектор ЦК ВКП9б) переслал «исповедь» Прилуцкого в омский сектор, омские товарищи тут же заслали депешу в Остяко-Вогульский окрисполком – «Пересылается полученное на облисполком заявление гр. Прилуцкого Е.М. для рассмотрения». 22 сентября 1935 года Омский областной исполнительный комитет поставил точку в этой затянувшейся тяжбе: «Жалобу гражданина Прилуцкого отклонить».

Моя покойная матушка, сама пострадавшая от репрессий, в таких случаях добавляла: «Ворон ворону глаз не выклюет» и «Плетью обуха не перешибёшь».

Лишившись крова над головой и разуверившись в возможности найти правду, Прилуцкий, по всей видимости, вынужден был переехать на житие к любезной супруге, в посёлок Белый Яр. Именно там и настигла его карающая рука революции.

10 августа 1937 года Евстафий Михайлович был арестован органами НКВД. Какое обвинение было предъявлено бывшему революционеру? Наверняка, как и в царское время, за агитацию, только контрреволюционную, направленную против Советской власти… Наверное, не обошлось и без отголосков 21-го года.

37-й год для многих жителей округа явился расплатой за кратковременное и нередко подневольное (под угрозой оружия) участие в восстании 1921 года. Вполне вероятно, что к ним относился и Евстафий Прилуцкий. В характеристике, составленной Сургутским сельским советом, было указано: «<…> В период бандитского восстания был начальником арестного помещения, где содержались коммунисты…». по всей вероятности, участие Прилуцкого в восстании не было обременено отягчающими последствиями, и он в 1921 году был амнистирован. В то же время, как сообщал сельсовет, «сын его Стафей был ярый бандит, впоследствии расстрелян красными».

Из «Книги расстрелянных» (мартиролога погибших в НКВД) известно, что Евстафий Михайлович был осужден «тройкой» Омского УНКВД и расстрелян в Тюмени 29 ноября 1937 года. Реабилитирован 7 мая 1960 года.

Вот такой невесёлый конец получился у бывшего политического ссыльного, жаждущего новой власти.

Оставьте комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Яндекс.Метрика