Борис Карташов
Грибы
Николке семь лет. Отец его работает в леспромхозе, а мать дома, по хозяйству. Она все время болеет. Идет тяжелый и голодный послевоенный 1946 год. Деревню сожгли фашисты, поэтому отец сутками не бывает дома – все время на лесосеке.
Мальчишке всегда хочется хлеба. Кусочек белого или черного, пахучего, который тает во рту. Но его нет. Иногда отец приносит краюху, однако ее хватает ненадолго. Поэтому мать с утра уходит в лес, собирает грибы: их в этом году много. Они разложены по всей хате: сушатся. Есть соленые, маринованные, жаренные. А мальчонка хочет кусочек хлеба, которого нет.
Вечером все садятся за стол ужинать. Мать достает маленькую краюшку хлеба, похожего на кирпич. Делит его на три части. Николка вмиг проглатывает, не дожидаясь грибницы. У него на глазах появляются слезы. Знает, что сейчас придется, есть грибы, которыми он постоянно давится. Мальчик смотрит, как родитель степенно съедает ложку за ложкой и начинает плакать.
– Мама, не могу я их кушать, дай хлебушка.
Но хлеба нет, и ребенок, со слезами, тоже приступает к еде. Через несколько минут он выскакивает из-за стола. Его сильно рвет. Мать с жалостью смотрит на сына.
– Потерпи, сынок, скоро будет много хлеба, а пока вот грибы.
– Не хочу их, они скользкие и противные, – плачет Николка.
Потом пьют чай, настоянный на чаге, горький и без сахара. Полуголодный, вернее, всегда голодный, мальчик ложится в кровать. Спит он беспокойно, постоянно вскрикивая, обливаясь потом. Мать стоит возле него и, тяжело вздыхая, плачет.
– Господи, когда все это кончится, – поправляет спадающее одеяло и уходит чистить грибы, собранные днем.
А Николке снится хлеб. Он растет на деревьях, лежит на лавке в доме, на столе. Хлеб разный – белые булки, о которых он только слышал от матери, буханки ржаного, пряники. Мальчик ломает его большими кусками и глотает, не жуя. Вдруг… давится. Он вытаскивает хлеб изо рта и видит, что это грибы. С плачем бросает парнишка их на пол… и просыпается…
Подушка вся мокрая от слез, а в кухне мать при свете керосиновой лампы чистит грибы.
Слово о матери
Мама… Какое нежное, емкое слово. Ребенок произносит его самым первым, едва научившись говорить. Мама, это тепло рук, совесть и гордость детей. Проходят годы, мы сами становимся взрослыми, но, невольно услышав слово «мама», повлажнеют глаза, и ты переносишься в детство.
…Помню, как нашалив на улице, я, прибегая домой, залезал матери на колени. Она ласково улыбалась:
– Ну, рассказывай, что опять натворил?
Выскажешь ей все, поделишься своими мальчишескими заботами, обидами и… не заметишь, как уснешь, уютно пристроившись у мамы на коленях. Потом сквозь сон слышишь, как заботливые руки укладывают тебя в постель.
Помню, как первый раз принес заработанные деньги. Мама светилась от радости:
– Вот еще один помощник подрос.
И, по – своему, по – матерински, рассказывала об этом соседкам, знакомым. Приходя с работы, уставший, но довольный, степенно ужинал, рассказывая ей о производственных делах.
По ночам чувствовал, как мать поправляет на мне спадавшее одеяло. Утром она будила:
— Сынок, вставай, на работу пора.
Вскакивал, в кухне пахло чем-то вкусным – время было шесть утра.
– Когда же ты успеваешь? – интересовался.
– Такая уж материнская доля, – улыбалась она.
А как она играла на гитаре! Тихонько перебирая струны, напевала старинные романсы. И мы, ее дети, слушали затаив дыхание – ведь играла наша мама!
Когда в доме собиралась вся семья (без малого 20 человек), мама с гордостью говорила:
– Дети мои, как я рада, что вы все выросли, выучились, стали самостоятельными людьми, обзавелись семьями. Теперь и мне можно отдохнуть.
Но это были только слова. Она просто не могла сидеть без дела, без работы. Мы разъезжались, пустел дом, а мать ходила по комнатам, что-то протирала, убирала. И только болезнь, когда было уже невмоготу, укладывала ее в кровать.
Шло время, мать старела, больше появилось седых волос, и только глаза по-молодому поблескивали, когда она что-то делала для нас. Мы оставались для нее всегда маленькими, и иногда, глядя на мать, хотелось, как в детстве, забраться на колени, уткнуться в грудь и заснуть.
Мама – великая, русская женщина, которая дала нам жизнь и отдала часть своей для того, чтобы ее дети были счастливы. Это святое имя пронесет каждый сын, каждая дочь через всю жизнь. Ведь нет большего счастья, когда протянет ручонки ребенок и скажет:
— Ма-ма.
Враг народа
Мамин родственник — дядя Леша – в ссылке сразу же попал на металлургический завод, где проработал до пенсии. Однако, в страшном 37-м на некоторое время работу пришлось оставить. На него написали донос, что было обычным делом тогда. Вызвали в НКВД. Следователь предложил:
– Подписывай бумаги быстро. Ты, враг народа, должен сознаться, что украл два мешка пшеницы и поджег кузницу.
Дядя Леша заартачился: не делал, не совершал. Его сильно избили, бросили в карцер, где можно было только стоять, причем по щиколотку в ледяной воде. Сколько там пробыл, не помнил. Очнулся в камере, перед ним люди в военной форме и белых халатах. Слышит голос:
– Не жилец, крупозное воспаление легких. Дня три протянет.
– Ну и выбросите его на улицу, пусть там подыхает,– кто-то поддерживает разговор.
Как дядя Леша оказался на воле, как шел к племяннице (моей маме) на поселение не помнит. Мой отец нашел его в нескольких километрах от дома без сознания. Мама видимо чувствовала это, послала в это время в город передать посылочку дядьке в тюрьму.
Дядя Леша несколько месяцев выздоравливал. Мама говорила, что его спасло горячее молоко. На завод он вернулся. Никто не задавал ему никаких вопросов. Все и так было ясно.
Анна Каренина в портфеле
До четвертого класса Вовка учился плохо. Не потому, что не делал уроков или являлся отъявленным шалопаем, просто, как говорят, был запущенным ребенком. До школы, кроме мячика и рогатки, других игрушек не было, азбуке и цифрам не учили, карандаша или кисточки для рисования в руках не держал. Обвинить в этом только родителей – было бы несправедливо. Семья большая, дети: мал, мала меньше. Мать целый день, как белка в колесе. Не до занятий с дошкольником, не до акварелей. Работник один – отец.
Таких слабых учеников в школе было большинство. К этому равнодушно относилась не только наша учительница, но директор школы. Не было ученика, который бы стремился учиться на «отлично», быть школьной гордостью. Наоборот. Многие ставили себе в заслугу плохое поведение и плохую учебу.
В отличие от сверстников, брат хотел быть отличником, но не получалось. Не хватало ни мозгов, ни усидчивости. А как желал лестных отзывов старших по поводу своей учебы! Даже фантазировал.
Как-то, укладывая перед школой учебники в сшитый из кирзы портфель, обратил внимание на несколько толстых книжек, появившихся в доме. Их старшая сестра принесла из библиотеки. Название одной из книг «Анна Каренина». Не раздумывая, запихал книги вместе с учебниками. Портфель раздулся. Вовка вышел на улицу и медленно побрел к школе. Груз неимоверно оттягивал руку, заставлял изгибаться, но он не сдавался. В голове пульсировала одна мысль: «Вот сейчас увидят меня взрослые, и непременно скажут, какой умный мальчик – толстые книги читает».
К его огорчению, никто из прохожих не обратил внимания, никаких лестных слов не сказал. В классе, на переменах, горе-ученик демонстративно вытаскивал толстые книги из портфеля, вертел их, затем укладывал на место. Ребята, учительница – ни малейшего внимания. Первые – в перерывах носились по школе, как угорелые, вторая – уходила сразу в учительскую после звонка. Один раз только Витька Ефименко устремил взор на одну из книг. Он выхватил «Анну Каренину» и ударил ею по голове соседа по парте за обидное слово.
Еще пару недель мальчик упорно носил толстые книги, испытывая физические нагрузки, но, ни один из взрослых или приятелей не остановил его по дороге в школу: просто не замечали.
…Брат с облегчением вздохнул, когда сестра отнесла книги в поселковую библиотеку.
Банка алычового варения
Поселковские любили собираться вместе. Охотно принимали участие во всех мероприятиях, проводимых руководством. Особое предпочтение отдавали выборам в Советы депутатов трудящихся. Знали, значимее политической кампании для них нет и то, что в этот день будут продавать дефицит. Поэтому с 6 утра на ногах не только избирательный участок, но и жители. Люди, едва продрав глаза, по — одиночке и группками спешили в клуб, стараясь проголосовать первыми, а значит получить возможность отовариться дефицитными продукции в клубном буфете и магазине. Купить можно было сухое вино, шоколадные конфеты, колбасу, сгущенное молоко. После обеда этих деликатесов уже на прилавках не было.
…Клуб, как никогда, наряден. На его фасаде различные транспаранты и лозунги. Герб СССР. Торжественным выглядит зал голосования. На видном месте – портреты Ленина, руководителей Советского правительства. Оформлен «Уголок избирателя». Бросаются в глаза красивые напольные дорожки, кабины для тайного голосования, строгие лица членов избирательной комиссии. Это создает праздничную торжественность.
Проголосовав, люди – прямиком в буфет. Здесь уже яблоку негде упасть. Вокруг шум, звон граненых стаканов, подвыпившие голоса. То же самое в магазине и столовой.
К 21.00, за исключением лесника Ивана Северина, проголосовали все жители. Последний наотрез отказался выполнить свой гражданский долг: вчера его жене в магазине не досталось алычового варенья.
После долгих уговоров, Лесник выдвинул ультиматум: Отдаст голос только тогда, когда купит сладкий дефицит. В поселковой избирательной комиссии инцидент отнесли к чрезвычайному. Доложили в район. Оттуда поступила директива: требование избирателя выполнить любой ценой!
Тут же состоялось экстренное совещание триумвирата в лице начальника лесопункта, начальника отдела рабочего снабжения и участкового милиционера. После упорных поисков, алычовое варенье все же нашлось в подсобке столовой соседнего поселения. Через сорок минут председатель избирательной комиссии с несколькими банками злополучного варенья стоял в прихожей дома Ивана.
– Жалко, что выборы не каждый месяц, – проворчал довольный лесник, пряча принесенное в шкаф.
Москвичка
Мы, подростки, практически не носили магазинной одежды. Ходили в перешитых из старых солдатских шинелей пальто, штаны и рубашки шила мама. О теплой обуви вспоминали, когда наступала глубокая осень или зима. Были кирзовые сапоги на несколько размеров больше, чем нужно (на вырост), или армейские ботинки с заклепками (их почему – то называли «рабочими»). Как – то пошли весной на речку рыбачить. К нам напросился соседский пацан. Проходя мимо бурного ручейка, он решил помыть сапоги. Опустил их под струю воды. Неожиданно сапог слетел с ноги: были очень велики, и поплыл по течению. Больших трудов стоило выловить обувку.
Одежду из магазина я надел, когда пошел работать. Накануне отец справил красивое полупальто с цигейковым воротником. Оно называлась «москвичкой». Сколько было радости! Я — то снимал, то надевал его, беспрестанно вертелся перед зеркалом.
Купил папка и новую обувь – боты, которые в народе назывались «прощай молодость» (почему так до сих пор не знаю.) В них было тепло и удобно. Ботинок заталкивался в войлочный полусапог, окаймленный резиновым ободком и закреплялся специальной застежкой. Эти вещи носила практически вся молодежь.
Конечно, в этих обновках красовались в клубе, на танцах. Чтобы все видели, «москвичек» не снимали даже в помещении. У кого их не было завидовали, девчонки становились внимательнее.
Прошло более двух десятков лет. Как – то во время отпуска решил помочь родителям навести порядок в чулане. Избавляясь от старых тряпок и хлама, неожиданно наткнулся на свою «москвичку», скромно висевшую в углу. В душе шевельнулся теплый огонек воспоминаний. Старую, уже не модную, никому не нужную вещь, я не выбросил. Отряхнул от пыли. Попытался примерить – маловата, и аккуратно повесил обратно, как память.
Зелень
Как-то спросил у своего у своего сына: играл ли он в детстве в игру под названием «зелень»? Тот удивленно посмотрел на меня и спросил:
– В доллары, что ли?
– Да нет, это совершенно другое.
Продолжать разговор на эту тему не имело смысла: не знал отпрыск этой забавы.
Игру в «зелень» мы, пацаны 50-ых, обычно начинали с весны, когда природа оживала. Смысл ее заключался в том, чтобы каждый играющий по просьбе товарища смог показать ему зеленую растительность. Это могли быть листик березы, травинка, мох и т.д. Не предъявил – значит, должен отдать все, что находилось в карманах и представляло определенную ценность.
Хранили «зелень» обычно в кепках, потайных карманах брюк (их называли пистонами). Более изобретательные ребята – прятали в гульфики или ширинку.
Часто можно было увидеть такую картинку: подходит парнишка к другому и говорит:
– Ни рвать, ни щипать, вашу «зелень» показать!
Тот расстегивает ширинку и достает из шва травинку. Через минуту уже он с той же речевкой подступает к следующему.
С наступлением зимы игра в «зелень» затухала, появлялись новые увлечения.
Продолжение следует…
