Борис Карташов
Баско погулял
На лесопункте, наверное, не было человека, который — бы не любил громкие застолья, особенно, свадьбы. На ней можно от души попить водки, поесть вкусненького, поплясать и проорать песни. Гульба продолжалась обычно сутки, но с размахом. Если с вечера молодых чествовали приглашенные, то к утру – все, кто появлялся в доме жениха и невесты. Никто уже не помнил, в том числе и родители, был ли зван на торжество тот или иной гость.
О сервировке столов в таких случаях нужно сказать отдельно. У каждой тарелки обязательно стоял граненый стакан и бутылка водки или самогонки. Рюмки не приветствовались. Этот натюрморт дополняли блюда с холодцом и винегретом. Как только гость расправлялся с емкостью и съедал холодец, ему тут же ставилась новая бутылка, но уже с вареной картошкой и соленой рыбой.
Помню, справляла наша семья свадьбу старшей сестры. Торжество пришлось не только на воскресенье, но и красный день календаря. Поэтому гуляли два дня. Было добросовестно съедено и выпито все, что приготовили родители. Даже бидон браги не устоял, который обычно предназначался для уличных прохожих.
Но это было не главное. Родственники, гости, друзья молодых все сделали для того, чтобы строго были соблюдены свадебные традиции. Это не только приколы, шутки и матерные частушки, посвященные жениху и невесте, но и шествие ряженых по улицам с гармошкой, что придавало свадьбе особый колорит.
Отдельный разговор – опоздавшие на торжество гости. Их на нашей свадьбе оказалось несколько человек. У каждого была уважительная причина. Виктор Поливцев, холостякующий шофер, например, не успел к столу потому, что задержался в рейсе. Костя Ткачев, электрик – был в командировке. А Виктор Маракулин, технорук лесопункта, просто перепутал время. Эти люди сразу стали в подвыпившей компании предметом пристального внимания.
– Витьке, штрафную! – протянул граненый стакан водки Иван Руселик. – Давай за молодых!
– Поесть бы сначала…
– Потом!
– Поздравляй!
– Поздравляю, – растерянно произнес Поливцев, пытаясь в гудящем улье человеческих голосов разглядеть жениха с невестой.
– Пей!
К Ивану присоединились соседи.
– Пей до дна. Пей до дна. Пей до дна, – скандировали они.
«Штрафник» встал, сделал глубокий выдох и залпом осушил стакан.
– Молодец! Уважил!
– Занюхай, – Руселик протянул корочку хлеба.
Поливцев взялся было за тарелку с квашеной капустой, но тут неожиданно появился тамада.
– Опоздавшему санкции! За молодых! – и всучил гостю новую порцию.
– Да я… только что…
– Тогда за родителей!
Выпить пришлось опять. В голове у Витьки зашумело, пред глазами стало двоиться. Он попытался попасть вилкой в капусту, но не смог. Его стало клонить набок. Потом ему налили еще и еще..
Через полчаса со счастливой улыбкой на лице аккуратно сполз под стол. Через час его, как безымянную личность, затолкали под лавку. Здесь он никому не мешал. Примерно такая же участь была уготована и остальным «штрафникам», только в разных вариациях.
После свадьбы местные мужики и бабы дали событию отличную оценку. А Витька Поливцев всем рассказывал, как баско погулял.
Девятый барак
Он всегда был горячей темой для разговоров, вносил в размеренную жизнь лесопункта разнообразие и головной болью для начальства. Там проживала молодежь – выпускники ФЗО и ремесленных училищ, слушатели различных курсов, вербованные: все холостые.
– В воскресенье вечером в девятом бараке фэзэушники опять передрались со слесарями из гаража, стекла все повышибали, – докладывала комендант поселка начальнику.
– Чем закончился мордобой?
– Как чем? Совместным распитием водки.
– Помирились, значит?
– Вроде, помирились.
– Ну и ладно. Окна застеклить! За их счет! Проследить, чтобы прогульщиков не было. Об инциденте участковому докладывать не нужно.
Через неделю комендант доложила «наверх» о краже в девятом бараке: у помощника машиниста паровоза пропала майская получка вместе с костюмом. Вора нашли, набили морду до полусмерти.
Нередко случались там и всеобщие гулянки. Тогда, что называется, рекой вино текло, и музыка играла. А местные бабы цепко держали своих мужиков возле себя, зорко следили, чтобы никто из них не попал в этот «пчелиный» улей. От греха подальше.
Но не только такими «громкими» делами славилось это место. Вспоминали о нем, когда речь шла о каком – либо его выдающемся обитателе.
– Вот «Дизель» из девятого… Вечером у клуба подбросил к верху свою гирю тридцать пять раз, – сообщил новость во время перекура рабочий нижнего склада Виктор Печенев.
– Дурная сила! Лучше бы лес грузил, – упрекнули товарищи по работе.
Речь шла о Вовке Лазарькове – здоровенном парне, который постоянно демонстрировал свою силу. У него была трехпудовая гиря: противовес от железнодорожной стрелки. Так вот, с этой тяжестью он ходил по поселку.
– Что Дизель… Белобрысый Одегов на спор целый час чечетку отбивал, – вставил крановщик по фамилии Пепа.
– А Горбунов с Кокориным! Истинные артисты – и поют, и танцуют, и на гитарах играют. Такими талантами никто из местных не похвастает.
Девятый барак, вернее его постояльцы, словно магнитом, притягивали к себе и нас, детвору. У каждого там был свой кумир. Вокруг Вовки Лазарькова – «Дизеля», всегда крутилась лесозаводская ребятня. Он работал слесарем на пилораме. Пацаны гордились знакомством с ним, подражали ему.
Зареченские же, в отличие от первых, пропадали в комнате Леньки Одегова. Он прекрасно резал по дереву, конструировал, танцевал.
Взрослел с обитателями общежития и я. После занятий в школе с Витькой Ефименко, Сашкой Серебрянским и Петькой Фадеевым бежали к Кокорину и Гобунову. Они занимали отдельную комнату. Там мы осваивали гармошку и гитару, играли в карты, распевали блатные песни. Нам нравилось общаться с взрослыми: здесь ничего не запрещалось.
Шло время. Холостяки женились, переходили жить в барак для семейных. Их место занимали другие, постоянными оставались только новые группы поселковых ребят, крутящихся у девятого барака.
Честнее всех вождей
Самой распространенной клятвой для нас, детей послевоенной поры, была фраза «честное ленинское». Поэтому, если надо было убедить товарища в чем – то значимом, обязательно клялись: «честное ленинское». Врать или обманывать после таких слов уже не имел никто. Такова у каждого была вера в ленинский авторитет, которая в нас вколочена чуть ли не пеленок. Позже, с кончиной вождя всех стран и народов Сталина, к словам «честное ленинское» стали добовлять «честное сталинское». Клятва получалась значимее вдвойне.
Обычно клялись друг перед другом, когда оценивали или подтверждали свои поступки, когда убеждали товарищей в безусловной справедливости своих действий.
Со временем торжественный смысл этой клятвы стал утрачиваться. Слишком много вождей за последние годы появилось. К Ленину и Сталину прибавились Маленков, Булганин. Теперь многие из нас, говорили: «честное ленинское», «честное сталинское», «честное маленковское», «честное булганинское». Но, сколько бы не было вождей, всегда старались сдержать данное слово.
…Сашка Андреев, одноклассник, пообещал принести пачку пороха для стрельбы из поджигов. Его он должен был незаметно утащить у отца. Не поверив намерениям Сашки, мы заставили его поклясться. После того, как последний торжественно произнес: «честное ленинское, честное сталинское, честное маленковское и честное булганинское», мы успокоились – не подведет.
Прошел день, второй, третий. Пороха не было. И тут Андреев заявил, что красть у отца не будет, боится.
– Ах, ты, продажная шкура! – первым взорвался Витька Ефименко, – вождей предаешь! – и залепил оплеуху.
– Не предавал я вождей, – заревел Сашка, – просто отца боюсь. Узнает – убьет.
– Пусть лучше убьет, чем вождей предавать, не унимался Витька, – поклялся ведь!
С «предателем» не разговаривали целый месяц.
После прихода к власти Хрущева, еще некоторое время продолжали клясться руководителями партии и правительства, однако, уже поименно их не перечисляли. Говорили просто: «честное всех вождей».
Вскоре не стали верить ни одному политическому деятелю – повзрослели.
Крик Тарзана
Одно из развлечений у нас было кино». Крутил» его вечно пьяный Васька Круглов. Он вывешивал возле рабочей столовой объявление с названием фильма. Затем шел на конный двор выпрашивать лошадь. Кинобанки – то с лентами нужно было доставлять с узловой железнодорожной станцию. Путь не близкий, туда и обратно – двадцать километров. На это уходило полдня. Так что к моменту появления киномеханика, у клуба стояла толпа. Детей, как всегда, было больше, чем взрослых.
Билеты Васька продавал у входа в зал. Вместо стульев в помещении стояли скамейки, и каждый размещался там, где хотел. Нам, ребятне, обычно доставалось место на полу, у экрана.
Аппарат устанавливался в углу. Там же аккуратно укладывались и бобины с фильмом. Мигала несколько раз электрическая лампочка, подавая сигнал о начале показа картины, и зал погружался в темноту. Начинал трещать движок, на самодельном экране – простыне появлялись первые изображения. Все затихали.
Неизгладимое впечатление оставил четырехсерийный фильм «Тарзан». На фоне сценариев о гражданской и Великой Отечественных войнах, где белогвардейцы и немцы, в отличие от советских воинов, обязательно наделялись самыми отрицательными чертами характера, это кинолента не несла никакой политической подоплеки. За много лет люди, может быть, впервые увидели на экране свободного от всяких идеологий человека. Он жил в полной гармонии с природой. Привлекала нас его полуголая атлетическая фигура, прекрасные физические данные, умение вести диалог с животными. Дикий человек не знал фальши, страха. Ему было чуждо чувство неравенства и приспособленчества..
Каждую новую серию «Тарзана» жители ждали с нетерпением. Клуб набивался битком. В ходе демонстрации фильма, когда случались заминки в работе аппаратуры, рьяные киношники уже не кричали: «сапожник», не свистели. Народ балдел от увиденного. Всю следующую неделю только и были разговоры о просмотренном фильме.
Лучше, чем пятнадцатилетний цыган Ибрагим, по–тарзаньи никто не кричал. Голос у него был сильный и звонкий. Обычно зычно трубил он, когда возвращался с друзьями из леса или рыбалки.
Коронным номером местного «Тарзана» было купание в водоеме возле клуба. Ибрагим подходил к воде, издавал боевой клич, как его киношный кумир, и в чем был – нырял в пруд. Зеваки с восхищением смотрела на новоиспеченного свободного человека джунглей.
Окончание следует…
