Иван Каскин
Детские игры мои закончились. Мать сказала: «Ваня, ты теперь самый старший—помогай мне, а то одной трудно». Пришлось браться за более серьезные мужские дела. За лето надо было приготовить обувь к осени сестрам и брату, да и матери. Шил ее из кожи, которую мать выделывала сама. Раньше этим занималась вся .деревня. Хотя кожсырье обязательно нужно было сдавать в кооперацию и за этим строго следил заготовитель, мать ухитрялась делать кожи тайно. Квасила, дубила их в чану, скоблила шерсть литовкой где-нибудь подальше от посторонних глаз — в амбаре, стайке, бане. Дубье готовили мы, малыши. Ходили в лес, драли там таловую и ольховую кору, связывали ее пучками и дома сушили. Коровьи и конские кожи шли на обувь, овчины — на шубы, собачьи и кошачьи шкуры — на шапки, шубенки (меховые рукавицы), кенчики-носки.
Прежде чем сшить чарки с опушками (женская обувь) или бродни, надо сделать выкройки из кожи. Делал их по наметам-трафаретам, от отца их осталось довольно много на любую ногу.
Для будущих чарков кожаную выкройку передка нужно приметать в нескольких местах к подошве. По неопытности на первых порах исколол иглой все свои пальцы, а руки изрезал дратвами при затягивании швов. Научился делать дратвы. Скал их на колене из конопляных и льняных волокон. Конопляные дратвы лучше, прочнее. И вот первая пара чарков сшита. Замочил их в воде, натянул на колодку — поставил на печь сушить. Высохли. Снял с колодки, показал свою первую работу матери. Она посмотрела, повертела их в руках да как захохочет!
— Чарки-то твои, Ваня, похожи на дедка Чилина, носы в сторону воротят.
При натяжке чарков на колодку я так и сяк старался их натянуть правильно, но никак не смог справиться, потому что при шитье была допущена ошибка. Вот такая получилась обувь для Катюши. Чтобы освободить меня от дальнейших мук, мать, видимо, сходила к дедку Якову Потлину, чтобы он показал мне первые азы науки шитья деревенской обуви. Пришел к нам этот дедко, показал, как надо шить, в каких местах делать припосадку, чтобы обувь была некособокая, и у меня дело пошло. К осени всех обеспечил обувью.
Сенокос
Еще с обувью не закончил, подошла пора сенокоса. Во дворе у нас была корова с теленком да две овцы с приплодом — им надо на зиму сена заготовить. Повела меня мать на сенокосные угодья. Сено ставили у Кривого озера, около Омутка и Мамонтова озера. А трава какая была! Хоть сам ешь! Осочка молоденькая с пырьем. Погода отличная, солнце с ветерком. Беда только в том, что силенок не хватало.
Первый раз за косьбу берусь. Мать начала меня учить. Взяла в свои руки мои с литовкой и начала махать, захватывая траву под корень.
— Вот так. Делай полный мах! Носочек литовки держи повыше, пяточку ниже, она будет собирать траву с прокоса в валок.
Так прошли прокос. Следующий прошел самостоятельно — половина травы срезается, половина остается. У мамы прокос чистый, как метелочкой подметен, у меня весь засорен травой. Мать далеко уйдет от меня, а я почти на одном месте. Злость возьмет, заплачу. Кошу и плачу. Мать снова меня учит. Литовку поточит. Так вот и маялся до вечера, кое-как его дождался. На другой день дело пошло лучше, на третий — еще лучше. Косить стало веселее. Литовку все время точила мама, мне не доверяла. Говорит: быстро заточишь — потом ее нужно на наковальне отбивать. Литовки были добротные, еще дедовские и прадедовские. До того износилось полотно, что стало не шире пальца. Выбирали литовки при покупке по звуку: если голос тонкий, звонкий, протяжный — значит литовка хороша. Отбивали и насаживали их на черенки тоже специалисты-практики, мастерами этого дела были дед и отец. Правильно отлаженной литовкой косить легко, одно удовольствие, неправильно — мучение.
Попробовал я точить литовку. Точил-точил с обеих сторон, потом нечаянно чиркнул большим пальцем по лезвию. Кровь полилась. Мать быстро оторвала от чистой тряпочки лоскут, наложила на рану листочек подорожника, завязала. С этих пор стал точить осторожно.
Однообразие работы скрашивала моя собачка Дружок. Влезет в воду и плавает за утками, а то стоит у воды и лает на них. Намучается, прибежит вся мокрая, ляжет отдыхать, высунет свой длинный язык и дышит — не надышится. А то назойливых мух ловит. Вот и забава.
Сухое сено сгребли в валы, а потом копнили — складывали в копны. Копны еще нужно сметать в кочуги или в стога (кочуга — до двадцати копен, стог — двадцать и более). Тут уже требовалась конная тяга и мужская сила.
Учеба
Первый звонок в начале учебного года, и все разбежались по своим облюбованным местам за партами, после чего Татьяна Константиновна рассадила нас по своему усмотрению.
Урок русского языка. Учительница, проходя по рядам, подошла к Белкину:
— Алеша! Ну, почему у тебя все руки и лицо, и даже тетрадь в чернилах?
— Лицо в чернилах — так я головой ведь думаю, правила вспоминаю. Да и чернила еще виноваты.
Действительно — это же сажа. Настоящие чернила были редкостью. Писали брусничным соком, отваром чаги. Чтобы буквы блестели, примешивали еще сахарку. Настоящих чернильниц тоже не было, чернила заливали в разные пузырьки — широкие и узкие, высокие и низкие. Эти пузырьки часто падали, заливали парты и тетради.
В школе был свой ларек по продаже школьных принадлежностей и книг. Состоял он из одного деревянного шкафа, втиснутого в угол класса. Ассортимент товаров был бедноватым: в основном только то, что необходимо для урока — тетради, ручки, перья, карандаши, чернила, резинки. Продавали сами школьники из старших классов. В ходу были старые серебряные и медные монеты с орлом. Эти деньги в кооперативе не принимали, а только в нашем ларьке.
После уроков учительница объявила:
— В шесть часов вечера в школе буду проводить беседу о домашних и диких животных южных стран. Приходите с родителями!
К назначенному времени класс был заполнен учениками и взрослыми, сидели на партах и на полу. На стене натянута белая простыня, а посреди класса на столе какой-то невиданный фонарь. Внутрь его учительница поставила горящую керосиновую лампу со стеклом, стала наводить фонарь на полотно. И тут мы увидели чудо! На полотне появились невиданные звери и птицы: тигры, львы, жирафы, бегемоты, слоны, страусы. Учительница объяснила, где эти животные живут, в каких странах. Вдруг начался переполох в зале! На полотне появились страшный зубастый крокодил и большая толстая змея-удав. Все закричали, повскакивали с мест и бросились к выходу:
— Смотрите! Смотрите! Змея шевелится! Ползет к нам!
Учительница стала всех успокаивать:
— Они ведь не живые, не бойтесь! Это же картинки! Не змея шевелится, а полотно колышется.
Мало-помалу успокоились.
В конце недели в школе Колька Мамыкаев распространил по секрету слух, что его брат Мишка в воскресенье будет стрелять из ружья в мету. Утром Тишка и я пошли к Мамыкаевым, там уже были соседские ребятишки. Отца дома не было. Мать Мишкина спросила: «Куда это вы собрались?» Мишка ответил, что играть в войну. Сам вышел во двор, сходил в амбар, взял бердану с патронами и запихал ее под полу шубы. Все пошли на остров к кооперативному складу, подальше от людей. На берегу были большие сугробы. На ветле сделали затес-мету, распределили, кому за кем стрелять. Мишка, конечно, первый. Отмерял от меты двадцать шагов, в бердану заложил патрон. Долго целился. Осечка! Еще прицелился. Опять осечка! Решили сменить патрон, а он застрял в казеннике. Стал выбивать патрон шомполом. Вдруг грохнул выстрел! Около моего уха что-то прожужжало. У Кольки вырвало клок шубы, у Гришки Чагорова с головы слетела шапка, Васька Шатин лежал на снегу, потом быстро вскочил на ноги. Опомнились, осмотрели друг друга. Васька был цел и невредим. На этом наша стрельба закончилась.
По счастливой случайности все обошлось благополучно.
Ледоход
— Тишка, смотри: халеи летят!
Они летели высоко в небе, выдавая себя перекликиваньем. Халеи — первые разведчики ледохода, если они появились, жди скорого вскрытия реки. Летели они друг за другом, сливаясь с серым небом, чуть заметные. А утром — первая подвижка льда. Огромная льдина величаво двинулась по течению, вместе с ней поехали водопойная прорубь с таловой изгородью и черная ямщичья дорога с хвойными вешками. Все это отслужило свою зимнюю службу и отправилось в неизвестность. В Коротком плесе льдина уперлась в берега, расшеперилась и встала. А на хвост ей налетела другая льдина. Началось столпотворение! Льдина налезает на льдину, друг друга крушат, мелют в мелкую крошку. Одна подминает под себя другую, топит ее. Шум! Треск! Обломки льдин полезли на берег, как сказочные чудовища с разинутыми ртами — черные, вымазанные глиной и песком. На глазах образуются целые речные айсберги. Вот подошла Чембакчинская прорубь с серым вороньем. Им хоть бы что — не тушуются, не беспокоятся и внимания не обращают, что идет такая быстрая смена времен — зима сдает свои полномочия, а лето их принимает. Знают свое дело — роются в навозных кучах, заполняя желудки.
Затор! Короткое плесо забито льдом до самого дна. Вода лезет и лезет на берег прямо на глазах, затопляя новосозданные «айсберги», быстро подходит к домам. Объявлена тревога! Жители села стали делать со стороны полей дамбы, преграждая путь воде. Из тальника . плетут плетень, к плетню наваливают землю. В одном месте запрудят, в другом прорвало. Весь труд впустую! Ледоход — зрелище интересное, но иногда приносит много бедствий.
Я сделал первую попытку заловить какую-нибудь рыбешку. На протоке поставил два фитиля. Всю ночь не спал, думал: что же попадет на уху? Утром пошел смотреть, и глазам своим не поверил! Протока-то обмелела, один ручеек остался, мои фитили стоят на сухом месте, конечно, пустые, без рыбы. Еще чья-то сетка тоже стояла на сухом месте с двумя-тремя чебачками. Ночью, видимо, затор прорвало и лед двинулся без остановки, а следом за ним спала и вода.
Сразу после ледохода нахлынула черная водяная крыса. Шла сплошной массой, целыми стаями из-за реки на нашу сторону. Наш огород на берегу у часовни весь был вспахан, изрыт крысиными норами. С огородов крыса переселилась на поля и луга, в леса, причиняя большой ущерб сельскому хозяйству. Стали ее ловить капканами, давить собаками. Шкурки сдавали в кооператив, самые удачливые крысоловы по нескольку тысяч штук. Занимались этой ловлей не только мужчины, но и дети, и женщины. Я на своем огороде тоже расставил в норах десятка два капканов, за день добывал до полусотни крыс. Сам обрабатывал шкурки, на вырученные деньги мать покупала в магазине себе и нам обновки.
Самостоятельный лов
Около пруда и в заливных лощинах на поле скапливалась разная рыба, особенно чебак и мегдым разных размеров. Она ходила большими косяками в поисках мест на мелководье для икрометания и кормежки. Я и Тишка любовались этими рыбками. Вот стайка окуньков подплыла. Чебаки от них дали тягу: боятся, держатся в отдалении своей компанией, подчиняясь инстинкту самосохранения.
Вдруг Тишке пришла идея: «Давай половим чебаков!» Дома быстро разыскали удилища, накопали червей и снова пошли на пруд. Дело было уже под вечер. А рыбы-то не оказалось, куда-то ушла. Вот мы ждать ее, ждать, ходим по всему берегу пруда. В одном месте появился косячок. Тихо закинули удочки, начался клев. Чебачки быстро хватали наживку, ловля шла удачно.
Потом клев прекратился. Поплавочек чуть пошевеливается, va в воду не ныряет. Надоело ждать — поднял удилище, а удочки-то нет! Подошел к Тишке, а он говорит: «Это щука откусила крючок. У меня тоже так бывало». На этом моя рыбалка закончилась, но домой пошли все же не пустые, наловили чебаков и окуньков. Утром мать их сжарила со сметаной на сковороде. Как вкусно! Ведь это свой улов! Мать похвалила меня.
Аппетит, как говорится, приходит с едой. На этой же неделе я и Тишка взялись за дело покапитальнее — собрались за карасями. Поехали с ночевкой на Кривое озеро к Чугасу. Я взял с собой сетку и два фитиля. Поехали на двух лодках, каждый на своей. Выехали на Кривое озеро — тишина! Водичка не шелохнется. Чугас весь утонул в озере, упираясь своей вершиной в дно. Тишка поехал в дальний тупик, к Чугасу, я остался в ближнем. Расставили ловушки, съехались около высокого берега, развели костерчик.
Солнце уже закатилось, и началась ночная сказочная жизнь. Водичка забулькала, карасики зарезвились, заиграли, водяные крысы буровили водную гладь, лягушки заквакали, а совсем рядом в кустах птичка нас убаюкивает: «Спать, спать». Бабушка мне говорила о таких ночных чудесах, а теперь сам увидел и услышал все это наяву.
К утру появился туман, белым пологом застелил все низины и лога. Нехотя солнце высовывает свою макушку. Откимарив ночь у костра, с тяжестью недосыпания поехали смотреть ловушки. Утренний холодный ветерок приободрял, прогонял сонливость. Я добыл два десятка желтеньких карасиков. Подъехал к одному фитилю — пусто! Подъехал к другому, что такое? Фитиль плавает на поверхности вместе с кольями, только бережной кол чуть торчит из воды. Неужто я плохо воткнул колья? Только стал браться за фитиль — в нем что-то как фуганет! Вода забурлила, закипела, полетели брызги. Фитиль потянуло под лодку. Я чуть не вывернулся, а под лодкой идет бой. Потом он стал стихать и совсем прекратился, начал я помаленьку вытаскивать фитиль. В нем оказалась огромная щука! Тут подъехал Тишка, с его помощью завалил щуку в лодку. У деревни пропустил палку через жабры и рот щуки, кое-как взвалил на плечо, она висела до самой земли. Сколько было радости, когда пришел домой. А мать стала ругать меня: где был целую ночь?
Этим летом мы ставили сено у Кондинских озер. Назывались они так потому, что возле них проходила дорога на Калмадай и Конду. Озера были богаты карасями — длинные, узкие, заросшие камышом. Еще было озерко между Кондинскими озерами и Борком. Маленькое, круглое, как лепешка, мелкое, камышистое. Теперь оно высохло, оставив ровную чистую площадку. На этих озерах я ловил карасей и пленицами — уток. Возле нашего покоса росла старая дуплистая осина. В дупле поселилась беленькая уточка-луток с остреньким носиком, она ревниво охраняла и скрывала свое гнездо, ухитряясь каждый раз вылетать и залетать незаметно.
Снова школа
Третий учебный год. Приехала вторая учительница — Серебрякова-Декова Анна Фоминична, в школе появилось четыре класса. Школьная обстановка была бедная, скромная. Стиль и уклад школьной жизни — примерно такой же, как на картинах художника Богданова-Бельского.
В один из будничных дней я, как всегда, пошел с Тишкой в школу. Утро было морозное, ясное. Шли весело, играли дорогой в догонялки, чтобы не замерзнуть. Подходим к дому Чагоровых. Вдруг из ограды выскакивает с лаем большая лохматая собака. Мы побежали от нее — собака за нами. Вмиг догнала, набросилась на меня, свалила, схватила за валенок, стащила его с ноги. Тишка уже убежал далеко. Меня собака оставила, а валенок утащила к себе в ограду. Как я узнал потом, это было ее любимое занятие.
Я вскочил и со слезами побежал в школу в одном валенке. Хотя школа была не так далеко, но ногу я признобил. Ребята стали натирать ее снегом, а учительница напоила меня горячим чаем. Кто-то сбегал к Чагоровым и принес мой валенок. С этих пор я осторожно проходил их дом, имея при себе всегда палку.
Кроме своей основной работы в школе, Татьяна Константиновна и Анна Фоминична помогали избачу в культурно-массовой работе на селе. Часто проводили беседы с населением, используя для наглядности проекционный фонарь. Это была в то время новинка. О кино мы и не знали, поэтому на беседы собирались все — стар и мал. Занимались по вечерам со взрослыми, учили их азам грамоты.
В эту зиму учительница с помощью проекционного фонаря рассказала нам о звездном небе, показала различные созвездия, Полярную звезду, объяснила, как по ней можно определить стороны горизонта. По дороге домой мы стали наблюдать за небом, нашли эти созвездия. А небо было ясное-ясное, как будто его специально почистил боженька снежком. Старики говорят, боженька на небе живет, в раю. Хорошие люди после смерти попадают в рай, а плохие в ад. А как отличить доброго человека от плохого, если в обоих есть и добро, и зло?
Вдруг одна звезда сорвалась, полетела в бездонную пропасть и потухла. Нет ее, куда она девалась? Вот так и с людьми получается: мои дедушка, бабушка, отец жили-жили и нет их. А для чего они жили? Для чего вообще живет человек?
