Евра

Е. Кузакова. На фото: дети п. Леуши

Деревня Евра — Ивыр пывыль по-мансийски. Деревня уже давно бывшая. Мой мансийский край, моя малая родина. С любовью и нежностью о ней вспоминает моя землячка, сказительница Анна Митрофановна Конькова (урожденная Картина) в книге, написанной в соавторстве с Г.К. Сазоновым, «…И лун медлительных поток…»: «В глухоте кондинских урманов, в краю сотен оперенных лебедями озер затерялось крохотное, из сорока дворов, мансийское селение Евра. Никто не помнит, когда появились и расселились здесь манси — рыбаки и охотники. Из древних преданий дальним громом донеслось, что сюда, в дремучесть Кондинской земли, небольшое гордое племя привел вожак, богатырь Ивыр».

Река Конда в своих верховьях принимает воды небольшой, но стремительной речушки Евры, протянувшейся примерно на 200 километров. Прежде чем влиться в Конду, Евра «…протягивает себя, как иголка нитку, через пять-шесть озер», образуя Сатыгинский, Ягодинский и Леушинский туманы. Вот здесь в верховьях, и была деревня Евра.

История свидетельствует об активной миграции манси в направлении с запада на восток, и с юга на север.

В период их миграции происходил процесс «вогулизации» соседних народов. Так в ХVII-XIX веках манси появились в Ляпинской, Сосьвинской, Казымской и в некоторых других волостях Березовского уезда, где до их прихода жили ясачные ханты. Пришлыми были и кондинские манси, до них здесь также жили ханты.

Тесные контакты с русскими и татарами, христианизация и другие факторы издавна вели кондинских манси к утрате своего родного языка. Шел процесс их обрусения. Особенно ярко это было выражено у манси, живших по рекам Конде, Тавде, Туре, Пелыму и другим, протекавшим по территории, которая в ХVII-XIX вв. относилась к Туринскому уезду.

В нашей деревне, находившейся в верховьях р. Конды, жили преимущественно манси по фамилиям Картины, Молотковы, Чейметовы, Лозьвины, Кентины, Конзыновы, Албучевы, Софроновы, из русских — Кузнецовы, Чернавские, Смернягины, Фирсовы. Но уже в 20-е годы некоторые семьи по национальному составу были смешанными. Мужчина манси нередко женился на русской женщине из соседней Свердловской области. Наши манси эту территорию называли «русское место». Помню, как через нашу деревню зимой шли целые обозы с рыбой в «русское место», чтобы там ее продать. Расстояние от Евры до населенных пунктов Свердловской области зимником очень небольшое (50 км), что позволяло широко общаться друг с другом.

Вот и наша мама — Мария Тимофеевна Дворникова — была родом из д. Пашня Гаринского района Свердловской области. В Евре она батрачила у кулака И.И. Кузнецова и здесь вышла замуж за манси Александра Ивановича Чейметова. Но и он, как свидетельствует родословное древо, был уже метисом: от матери манси и от отца русского.

Мы, их дети, стали уже двойными метисами. Никто из нас не знал родного мансийского языка. Только в процессе обучения в Ханты-Мансийском педучилище, затем в Ленинградском университете, в аспирантуре я овладела северным диалектом, принятым за основу литературного мансийского языка и значительно отличающимся от верхнекондинского и юкондинского (восточного) диалектов. Потом познала восточный диалект, носители которого жили по р. Юконде — притоку р. Конды в нижнем ее течении, и защитила кандидатскую диссертацию по данному диалекту.

Наш папа знал мансийский язык и со своими земляками говорил по-мансийски как на работе, так и в быту (в 30-х годах он был первым председателем колхоза «Молодой активист» в д. Евра), однако в присутствии своих детей говорил по-русски. Когда мы спрашивали его, почему он нас не учит родному языку, он отвечал: «Зачем вам ломать свой язык».

Помню, в нашей деревне, где все население было крещеным, долго бытовали три шайтанских амбара на высоких ножках, а рядом с ними стояла шайтанская лиственница. Манси поклонялись им и приносили дань, верили в привидения и различные колдовства.

В этом отношении очень показательным является упоминание о древних мансийских капищах, расположенных в былые времена неподалеку от Евры, в указанной выше книге: «…В истоках Конды изначала веков обитает Старик — в обличии медного идола —покровитель Кондинского края, неусыпный хранитель всех зверей и птиц…». «…Близ Шаима почитается Лопанзюк — Человек-Лягушка, он же покровитель рыб. В Песярах Павыл на высоком берегу поднимается Санг-Пупий — Птичий Шайтан, сотворенный из семи разноперых уток…». И далее: «…Много капищ запрятано в верховьях Конды, и хранителем самого древнего капища Канталья был Максим Картин» (житель д. Евры. — Е. К .). «…А сюда, в Канталью, стекались манси от деревни Емас-Павыл до истоков Конды. Вот почему в древние времена Евру так охраняли от татарских набегов. Когда сибирские татары дошли до Леушей (по-мансийски Лувс — Лошадиный город), воины манси небольшими отрядами, тайными тропами, непроходимыми урманами стянулись к Евре и на реке подняли семь высоких неприступных завалов, опрокинув наземь живые деревья. Они так и назывались — Первый лом, Второй лом, Седьмой. Корни, ветви, стволы деревьев переплелись так туго, как проросли насквозь молодым березняком, что ни один зверь — ни медведь, ни волк — не мог преодолеть лом-засеку. Уже на памяти Максима (Картина. — Е. К .) князец Сатыга сгонял людей, чтобы расчистить эти завалы». Таковы мансийские сказания и предания, такова и действительность.

Старики манси говорили: «…Манси (кондинские. — Е. К .) пришли с полуденной стороны, из просторных мест, где зеленым пожаром полыхали травы. Манси шли оттуда и впереди себя гнали табуны коней, гнали стада коров и овец. А в повозках везли зерно — ячмень, овес, рожь. Тогда дети сосали кобылиц, а мужчины хмелели от молочной винки» (там же ).

Да, конь у евринцев, как, вероятно, и у всех кондинских манси, в отличие от северных, был издавна. В жизни евринских манси он был главной силой в хозяйстве. Не случайно в языке кондинских манси имеется специальная сельскохозяйственная терминология: по коневодству, землепашеству и огородничеству, тогда как у северных манси ничего этого нет, у них оленеводство.

Старики манси рассказывают, что в Евре у Лозьвина Сидора (конец X IX в.) были очень высокие и быстробегающие коровы с ведерным удоем молока. А лошади в Евре были сильные, выносливые и назывались они «лошади нашей земли».

В годы ведения натурального хозяйства, до образования колхоза в Евре, манси имели лошадей, коров, свиней, овец, разрабатывали пашни путем раскорчевки земель, удобряли их навозом и золой, возделывали на них рожь, ячмень, овес, лен, коноплю, гречиху, не говоря уже об огородных овощах и картофеле.

Сами манси обрабатывали лен и коноплю, ткали холст, шили из него шабуры (зимой они надевались сверх зимней теплой одежды, а летом носились как современные плащи), мужские штаны. Из тонкого холста шили нижнее белье и даже нарядные платья. Помню, как я пошла в школу в платье из холста.

Кондинские манси сохраняли свои традиции: ежегодно на реке ставили летний запор для ловли рыбы, делали на реке арпы, сушили урак в шохрупах, досушивая его в русской печи, топили рыбий жир, делили добычу между всеми жителями, пользовались в быту берестяными чуманами, туесками, пайбами, носили черки и бродни из сыромятной кожи. Из гречихи делали крупу. В обязательном порядке соблюдали сроки охоты, рыбодобычи, сбора ягод и орехов, собирали лекарственные травы, сосновые побеги (крупянки), скоблили сосновый сок. Для охотников впрок заготавливали вяленое мясо.

С организацией колхоза «Молодой активист» (30-е г.г .) все манси стали колхозниками. Они занимались хлебопашеством, выращивали картофель, морковь, турнепс, репу, горох, имели фермы колхозных лошадей и коров, охотились на пушного зверя, добывали лосей. Был у колхоза план и по рыбодобыче. Если можно так сказать, колхоз развивался комплексно.

Земля и река кормили и поили моих земляков не одно поколение. Река и озеро давали рыбу и рыбий жир, клей из чешуи. Из кожи щуки и налима шили мужские штаны. Не случайно все мансийские селения располагались обязательно у реки.

В аннотации к вышеуказанной книге А.М. Коньковой и Г.К. Сазонова написано: «Патриархальным, застывшим в неизменности кажется весь уклад бытия людей Евры, научившихся жить в мудрой гармонии с суровой северной природой, неотделимой частью которой они себя ощущают. Но и в этом замкнутом мире, куда доносятся лишь отголоски бурь большого мира, незаметно, исподволь идет социальное расслоение, меняются человеческие отношения, и внуки уже не могут и не хотят жить так, как жили их деды».

Да. Это так. Эта маленькая мансийская деревушка Евра дала Родине интересных людей. На территории бывшей деревни Сатыги, где находился сельский Совет, в братской могиле покоится прах манси из Евры Конзынова Захара Митрофановича, расстрелянного белогвардейцами в годы гражданской войны в с. Леуши. Земляки выкрали его труп, привезли в Сатыгу и здесь захоронили.

52 манси из Евры защищали Родину в годы Великой Отечественной войны. Больше половины из них погибли. Только в нашей семье не стало отца, брата, зятя.

Пантелей Чейметов (псевдоним П. Еврин) — зачинатель мансийской советской литературы. Он окончил Институт народов Севера, снимался в кинофильме «Семеро смелых», участвовал в финской и Отечественной войнах. Его рассказ «Ворыяп хумый» («Два охотника») впервые был напечатан на кондинском диалекте языка манси и на русском в 1940 году.

Манси Анна Митрофановна Конькова — замечательная сказательница, имеет фольклорные публикации, очень уважаемый и почитаемый в Ханты-Мансийске человек.

Евра дала двух кандидатов филологических наук — Картину Александру Игнатьевну и автора этих строк, трех фельдшеров-акушеров, одиннадцать учителей начальных и старших классов, среди которых троим присвоено звание «Отличник народного просвещения РСФСР».

Но вот в 50—60-х годах появилось новое направление в развитии населенных пунктов — укрупнение колхозов. Не стало моей деревеньки, исчезла она с карты Кондинского района. Вместе с ней не стало и многих других: Левдым, Карым, Лева, Красный Яр, Сатыга, Рахтынья, Ермак, Силава, Вар-Бор, Тап, Кучук, Елушкино, Богданы, Чеснок, Варпавла, Зимняя Пушта, Мокровка, Турсунка, Учинья, Шемлино и др. Насколько нам известно, в них в основном жили манси и ханты.

После Отечественной войны колхоз в Евре влился в колхоз в селе Сатыга, носивший название «Первое мая», который впоследствии был объединен с совхозом. Тогда манси были вывезены из Евры, а дома остались брошенными: перевозить в Сатыгу далеко (30 км), продать некому. Какой-то охотник, охотясь осенью на ондатру, разжег за рекой костер, чтобы отогреться. Ветер перебросил искры от кедрача через реку на постройки и вся деревня сгорела.

Чудом сохранились один домишко, теперь уже вросший в землю, здание школы (перевезли в совхоз) и обгоревшая шайтанская лиственница, та самая, которой поклонялись наши манси. Очень немногое осталось и от Сатыги: здание школы и два домика.

Спрашивается: где же люди из этих деревень? Старики умерли, пожилые манси разбрелись по разным селам и деревням, где можно было войти в пустой дом или купить его за бесценок. Молодежь разъехалась по новостройкам.

«Села, что люди, умирают по-разному, но одинаково печально». Действительно так. Было горько смотреть на пустырь с обгоревшим комлем шайтанской лиственницы, где когда-то стояли 40 домов. Кстати, деревня наша состояла из хозяйств с хорошими постройками. Было много так называемых пятистенных домов с четырехскатными крышами, хорошими амбарами, скотными дворами, навесами для сена и дров, банями по-белому и большими предбанниками, где обрабатывали лен и коноплю. В зимнее время вся ограда покрывалась сеном, чтобы обозы с рыбой не засыпались снегом. Были и двухэтажные дома. И все это унес огонь.

Кто и как определял перспективность национальных сел? По каким принципам и признакам они относились к числу «неперспективных»? Здесь, где огромные пространства, порою мерянные только лесными зверями, можно и нужно было сохранить деревни, чтобы на ранее освоенных местах не создавать вновь «темных» пятен. И не случайно, в округе уже начали восстанавливаться некоторые национальные селения, где будут построены малокомплектные школы.

Журнал «Югра», 1992, №2