Е.В. Кузнецов-Тобольский
Старая Сибирь, как уже замечено нами, была известна вообще за страну, сильно зараженную суеверием, но справедливость требует заметить, что наш крестьянин-сибиряк далеко еще не так суеверен, как крестьянин-великоросс, и часто относится совершенно скептически к тому, что для последнего составляет неоспоримую истину. Этому скептицизму, несомненно, и должно быть приписано то обстоятельство, что колдуны и знахари в Сибири, вообще, явление редкое, и всякая деятельность их в сфере чудесного прекращается большею частью в самом начале. Тем не менее сибирское кладоискательство, исключая, разумеется, случаев, где оно являлось открытым промыслом, в котором принимали участие многочисленные артели, составлявшиеся, по замечанию Мессершмидта, в размере 200–300 и более человек, не обходилось без участия колдовства. Практика колдунов касалась тех кладов, известность которых составляла каким-либо образом сокровенную тайну немногих лиц, или же кладов, места которых еще нужно было разыскивать. Последнее подтверждается и знакомым уже нам замечанием ученого серба Крижанича о том, что в Сибири «некоторые люди отдаются чернокнижию», при помощи которого находят и разрывают «неизвестные могилы древних скифов». В этом случае представляется особенно любопытным вопрос о средствах колдовства, но для разъяснения этих средств за отсутствием фактических указаний можно сделать лишь некоторые догадки, основу коих могут составить те же взгляды на клады, которые были исконной принадлежностью великороссов, явившихся главными колонизаторами Сибири.
Очутившись на сибирских пустырях, русские колонизаторы, разумеется, не забыли того, чему учили их на родине, и свято верили, что в деле освобождения клада от опеки дьявола и добычи скрытого в нем богатства имеют большую силу разные травы. Такая вера, по нашему мнению, могла развить в новопокоренной стране еще более прочные устои, так как Сибирь того времени считалась страною, где произрастали и «всякие травы», и «всякие воровские коренья», чем особенно интересовалась Москва. Это подтверждают и некоторые из царских грамот. Так, из грамоты верхотурскому воеводе князю Пожарскому от 13 октября 1625 г. видно, что он, Пожарский, нашел у проезжего протопопа Якова в коробке «траву багрову, да трои корени, да камок пухчеват бел, и того протопопа расспрашивал: какая трава и корень, и какое угодье». Оказалось, что протопопу дал эти любопытные и вместе подозрительные вещи тобольский казак Степанко Козьи-ноги, и воеводе предписывалось «того протопопа Якова с коробью, что у него вынята, с воровским кореньем, прислать к Москве с приставом». Другою грамотою (в октябре 1675 г.), не один раз повторявшеюся, требовалось из сибирских трав «строить лекарства и водки», присылая «к Москве». Из многих трав, рекомендовавшихся для отыскания кладов, у сибирских кладоискателей считалась лучшею Разрыв-трава, называемая иначе Спрын-трава. Выше мы уже видели, что для хитрых людей, попавших в круг кладоискателей, эта трава служила легким способом наживы. К сказанному ранее не лишне добавить, что, пользуясь невежеством простого народа, такие мудрецы за чудесное действие сильной будто бы в добыче кладов Разрыв-травы выдавали иногда действие известного «гремучего серебра». В.Н. Витевский, статья которого о кладах была уже цитирована выше, приводит, между прочим, следующий случай, имевший место в Орловской губернии. Крестьянин графа Шереметева Леонтий Ануфриев, имея только для виду какую-то травку в пузырьке, при помощи «гремучего серебра» производил в кузнице в присутствии кладоискателей опыт действия чудесной травы над железом, и опыт вполне удался; полоса железа почти в четверть аршина длиной и в ширину толщиной, положенная на наковальню, от одного прикосновения чудесной травы разлеталась на четыре части с треском наподобие выстрела; причем Ануфриев, производивший опыт своими руками, уверял, что без особенной сноровки и уменья ничего не сделаешь, если даже и будешь иметь эту траву. Сибирские знахари утверждают, что найти эту траву чрезвычайно трудно. Корень ее в отдельных его побегах представляет будто бы вполне человеческий образ, т.е. если собрать все отрывки корня и сложить, то составится подобие человеческого тела в уменьшенном виде. Между сибиряками недавно еще распространено было предание, что Разрыв-траву умел находить известный разбойник Коренев; искал он ее «по крупным росам, по ярким звездам». С помощью этой чудодейственной травы ему никакие кандалы были не страшны, перед ним ни один замок не стоял, всякие двери и ворота отпирались.
Упомянув выше о проделке с воображаемою Разрыв-травою в Орловской губернии, считаем не лишним привести еще рассказ, показывающий, как простодушные кладоискатели попадались в обман, перенося напрасно значительные издержки, в соседнем нашему району Пермском крае.
Дело происходило в 1851 г. в Оханском уезде, у крепостных людей графов Строгановых. Один крестьянин рассказал секретно трем человекам из мастеровых, что он знает место, где скрыт клад на сумму до 70 тысяч руб. по старому курсу, и что к этому сокровищу приставлен караульным лесной, который за выдачу клада требует 1 1/2 тысячи руб. легкой монетой, ведро хлебного вина и рыбный пирог в 10 фунтов. Чтобы проверить этот рассказ, двое мастеровых отправились с указателем клада на место и действительно в лесном колке близ муравейника и большой ели увидели в земле на незначительной глубине окованный железом ящик; но в то самое время, когда хотели вскрыть его, они услыхали из леса грозный голос, запрещавший им под опасением смерти делать это и вещавший, что если кто хочет получить клад, то приносил бы в полночь помянутое выше вознаграждение, а теперь ему, караульщику, выдавать клад некогда, – он идет на войну. Чрез несколько времени кладоискатели со знатоком клада унесли и оставили около него 447 руб. ассигнациями, рыбный пирог и ведро вина и, отойдя от клада, услышали тот же голос: принесенное де принято, но клада теперь они не получат: месяц молодой – будет им сильное увечье. Через две недели кладоискатели еще унесли 38 руб., пирог и 1/2 ведра вина, но неизвестный голос объявил, что клад выдаст тогда, когда получит остальную (до 11/2 тыс. руб.) сумму. Повременив немного, кладоискатели решились осмотреть место, где видели ящик, но последнего уже не нашли, – и обман обнаружился.
Подобные обманы в Пермском крае повторялись не один раз. Случалось и так, что в вырытых из земли ящиках находили вместо денег мелкие камни или разбитые стекла. Обманы выполнялись столь хитро, что кладоискатели редко уверялись в них и чаще относили свои неудачи к тому, что при вскрытии клада не соблюли сами какого-либо условия: например, усомнились в действительности клада или не выдержали испытания, и оттого деньги превратились в камни или стекла.
В заключение своей статьи нам остается коснуться еще одного вопроса: в чем именно заключались те действительные причины, которые породили в нашем народе веру в клады вообще и развили в последователях ее любовь к кладоискательству? Причины эти, по нашему мнению, совершенно одинаковы как для различных местностей нашего обширного отечества, так и для взятого нами района – Западной Сибири.
В старину, как известно, ни банков, ни сберегательных касс не было, а держать дома трудом нажитое добро было рискованно, и еще более было опасно пускать капиталы в оборот при внутреннем неустройстве общества, при постоянных нападениях неприятелей. «Сильные притесняли слабых, – замечает по этому поводу Н.Я. Аристов, – и отнимали их собственность; воры и разбойники нередко похищали имущество других; самовластие служителей правосудия доходило до того, что они вытягивали последнюю копейку с подсудимых. Поэтому умные люди старого времени считали самым практичным делом прятать деньги и ценные вещи как можно дальше от завистливого взгляда. Чтобы не подвергнуться неожиданному разорению, личным оскорблениям и преследованиям, чтобы обезопасить свое семейство на всякий случай и сохранить малую толику на черный день, они зарывали в землю имущество, нажитое потом и кровью. Припоминая постоянную борьбу русских с финскими, татарскими и немецкими племенами, затем внутренние междоусобия и неустройства общественных порядков, каждый теоретически может сделать вывод, что кладов, зарытых в древнее время, должно быть громадное количество».
В Сибири поводы к сокрытию имуществ, кроме изложенных причин, усиливала еще и особенность юридических отношений между собою членов семьи. Здесь в имуществе, составляющем общее достояние семьи, полным его хозяином считается, обыкновенно, старший в семействе хозяин – неограниченный повелитель в доме. Он распоряжается всем общим достоянием семьи, как ему угодно. Отдельная собственность членов семьи, за исключением приданого жены, может существовать не иначе, как с согласия этого старшего члена. Всякий заработок того или иного младшего члена семьи идет в общую массу имущества – одно целое достояние семьи. При таких условиях семейного домостроя каждый член семьи старается скрыть часть своего приобретения или заработка на тот же черный день, а сам домохозяин прячет от домашних своих приобретаемые общими силами деньги то в чулок, то в перину, то в трубу, чтобы никто не знал. Иногда место сокрытия денег не объявляется даже и при смерти, и спрятанное так и пропадает без всякой пользы для кого бы то ни было.
Несмотря на это, в Сибири весьма нередки случаи находок подобных кладов. Чаще всего такие клады обнаруживаются в подпольях, вышках и других темных местах жилых строений. Такие же клады встречаются иногда и на пашнях. Происхождение упомянутых кладов можно объяснять ни чем другим, как приведенными семейными условиями сибирского простонародья. В большинстве случаев старые люди любили класть деньги в глиняные корчаги и зарывать их в землю. Подполья домов в этом случае представляли самые удобные места: так, например, в 1858 г., в Пановской волости бывшего Омского округа крестьянин Василий Клепиков при перестройке дома вырыл под полом из земли две огромных корчаги, в которых оказалось 2505 пятикопеечных монет времен Екатерины и Павла. Клепиков был уверен, что клад этот зарыт его отцом. Иногда же клад, находимый кем-либо из потомков спрятавшего и представлявший особую ценность, снова перепрятывался нашедшим его в другое место. Подобный перепрятанный клад найден недавно (28 июня 1893 г.) в Логиновской волости Тарского округа. Крестьянка деревни Тереховой Акулина Полынская, спускаясь с горы вблизи деревни, заметила в склоне горы торчавший из земли черепок, потянула его и вытащила вместе с ним следующие серебряные вещи: 1) два сосуда в форме гладких полукруглых чаш или ковшей без ручек, весом каждый в 34 золотника; 2) два сосуда в форме ковшей с рельефными на дне изображениями неизвестного зверя, весом каждый сосуд по 33 золотника; 3) два слитка в виде продолговатых полос, весом оба в 92 золотника; 4) двадцать мелких серебряных бухарских монет. Положение вещей, едва прикрытых землею, ясно намекало на то, что первоначальная находка их была сделана в другом месте.
Таковы в общих чертах причины, вызывавшие в наших предках верования в клады и любовь к кладоискательству, так сказать, с житейской, обыденной стороны; с научной же точки зрения дело представляет некоторые другие особенности.
Если современные раскопки археологами сибирских курганов и сообщения о находимом в них дают для науки много богатого материала, то не менее ценного материала для не¸ может представлять и изучение местного кладоискательства. С этой точки зрения особый интерес сосредотачивается на народных преданиях. При изучении духовной жизни народа эти предания настолько ценны для историка, настолько же ценны и для психолога и поэта. Некоторые исследователи не без основания в преданиях о кладах видят политико-экономический смысл русского народа. «Предание – по замечанию Т.Н. Грановского, – не заботится о верности, но в нем есть истина другого рода: в нем высказываются любовь и ненависть народа, его нравственные понятия, его взгляд на собственную старину». Мы знаем, что русское простонародье не может вспоминать своего прошедшего полной материальной обеспеченностью, и поэтому нет ничего странного в том, что наш крестьянин и до последней поры мало верит, чтобы можно было скоро разбогатеть своим трудом. «От трудов праведных, не наживешь палат каменных», – говорит он в пословице своей. У сибиряка, так же как и у всякого российского человека, мнения о собрате своем, нажившем богатство, чаще всего сводятся к тому, что последнему посчастливилось найти клад; в других же случаях он относит это к какому-нибудь нечестному делу. В упомянутом нами труде «О кладах» В.Н. Витевского встречается, между прочим, такое замечание: «Особенно любопытно то обстоятельство, что все предания о кладах под влиянием христианства получили легендарный характер чисто в русском духе. Стенька Разин, Кудеяр, брат Разина Иван и другие разбойники, зарывая клад, оставляют в местах сокрытия клада или святые иконы, или милостыню нищим, а самый клад по большей части зарывают не для купца, не для боярина, а для людей бедных, простых, неопытных, для детей и тех, которые гонимы другими и претерпевают напрасно побои и притеснения, – словом, в преданиях о кладах отразился тот же взгляд народа, что и в его бытовых сказках о богатстве и бедности, о правде и кривде, о трех братьях, о трех сестрах и снохах, о мачехе и падчерице и др., где бедные и правдивые, гонимые богатыми и притесняемые криводушными, младшие, преследуемые старшими, слабые – сильными в конце концов торжествуют и выходят победителями». Любопытен также в этом отношении рассказ, записанный Н.Я. Аристовым. В одном доме была женщина в загоне, нелюбимая в семье; ей не позволяли даже участвовать в общем деревенском веселье и играх, и потому она больше сидела дома. Как только останется она наедине, вдруг завоет в трубе ветер и послышится голос: «Упаду – расшибусь!»… Когда она рассказала о том родным, те подняли ее на смех и обругали. Страх одолел несчастную женщину, и она рассказала о том своей соседке, которая научила ее, как пособить горю. «Ты возьми, – говорит, – белую скатерть, расстели около печки, поставь хлеба-соли, и, как только заговорит в трубе голос, ты скажи: «Упади-расшибись на хлеб да на соль, да на добрые годы!» Припасла все это молодуха, сидит одна-одинешенька по-прежнему, а клад не является, перестал совсем голосить в трубе, так что она о нем и забывать стала. Сидит она однажды вечером задумавшись; вдруг завыло в трубе сильнее прежнего: «Упаду – расшибусь!»… Сначала молодуха оробела, потом оправилась и тотчас разостлала скатерть и проговорила, по совету соседки, немудрые слова. Клад рассыпался из трубы серебром прямо на скатерть.
Нельзя, однако ж, не заметить, что в русском народе, особенно же в сибиряках, вера в клады начинает слабеть. Признаки этого мы видим в позднейших рассказах о находках кладов. Не далее как в прошлом году одна из сибирских газет передавала следующий случай: «Недавно в селе Ладейках около Красноярска умер крестьянин, оставив большие деньги. О том, как достались они ему, рассказывают странную историю. Крестьянин этот несколько лет тому назад увидел во сне какого-то старика, который три раза снился мужику и каждый раз говорил ему, чтобы он шел в соседнюю деревню Ботой и там бы нанялся копать подвал, где найдет клад, который он советовал взять ночью. Мужик долго не верил этому и не поддавался на внушения сна, но после третьего появления загадочного старика он не выдержал, и пошел в Ботой, где действительно ему удалось наняться за 2 рубля копать подвал. Долго рыл мужик этот подвал, но никакого клада не находил; наконец, подвал был вырыт, осталось только выбросить лопаты три земли, которая, как на грех, не поддевалась на лопату, но два-три усилия – и звук металла возвестил мужику, что здесь-то и лежит так долго ожидаемый клад. Мужик, конечно, бросил лопату и стал действовать руками и действительно обрел котелок с золотыми. Помня наставление старика, явившегося ему во сне, не брать клада днем, он снова зарыл его в землю, а ночью взял его, и вот это-то золото послужило основанием к богатству мужика, который с тех пор и зажил со своею старухой в довольстве».
По времени это одно из преданий более позднего происхождения, и, как видим, оно во многом уже лишено той мифической окраски, которая придавалась подобным преданиям нашими предками: в нем уже не упоминаются ни приставник в виде дьявола, ни Разрыв-трава, ни воскресенская свеча, а дело обходится проще – одним только сновидением счастливца, которому клад отдается добровольно.
Очевидно, русский человек начинает доживать до той поры, когда вера в клады и предания о них будут считаться лишь характерной чертой былого времени…
1896
