Александр Петрушин
Часть Отряда северной экспедиции осталась в Сургуте. Лепехин приказал Зырянову выследить начальника уездной милиции Волкова и дознаться о маршруте эвакуации из Тобольска церковных и других ценностей.
В воспоминаниях Лопарева отмечено: «…Волкова поймали позднее в самых вершинах Ваха. Здоровенный латыш запрокинул щуплую голову Волкова назад до отказа и ребром ладони так ударил по кадыку, что кожа лопнула и наружу вылетели обрывки связок. Насколько я помню, это единственный случай расправы с врагом способом, не достойным пролетариата. Не допускали мы такой расправы и не одобряли ее. Как ни мало было патронов, но израсходовать для этого пулю никогда не было жаль…»
Но розыском Волкова занимался не латыш, а немец: Роберт Валенто — председатель Сургутской уездной чека. Он родился в 1893 году в Вене, участвовал в боях против русской армии, награжден железным крестом. В 1915 году попал в плен, работал в Сибири на Омско-Тюменской железной дороге, после оставления колчаковцами Тюмени поступил в батальон ЧК, затем с отрядом Лепехина отправился на Север.
На след Волкова его вывел Григорий Пирожников, бывший исправник Сургутского уезда (с 1903 по 1917 годы), а после упразднения этой должности — уполномоченный Министерства снабжения и продовольствия.
Переживая за семью, он отказался от предложения Волкова бежать в почти безлюдный и хорошо известный им по совместным исследованиям бассейн Ваха — юго-восточную окраину уезда.
Дочь Пирожникова Мария Григорьевна вспоминала: «…Смена власти в Сургуте запомнилась страшными картинами: убийством, расстрелами, обстрелом города из пулемета с палубы парохода и т.д. Мы всей семьей, кроме отца, сутками находились в подполье… Отец не спускался в подполье, он находился в комнате, принимал всех — и «красных», и «белых», со всеми разговаривал одинаково выдержанно, спокойно. Кто-то позаботился о нас: приготовили лошадей, принесли тулупы, предложили эвакуироваться, но отец отказался. Мать плакала, боялась за него, а он заявил: «Я не преступник — не побегу». Позднее мать поняла, как благоразумно поступил отец».
Но только через год, в ноябре 1920 года, чекистам удалось схватить «большого урядника», как называли Волкова ваховские остяки, на берегу правого притока Ваха — реки Кулун-ёган, почти на границе Тобольской и Енисейской губерний.
Эту операцию Валенто отразил в коротком рапорте на имя председателя Тюменской губчека Студитова: «…Согласно заданию скрывающийся бандит Волков пойман 23 ноября 1920 года в лесах у речки Кулун-ёган, где скрывался с декабря 1919 года, промышляя охотой и рыбной ловлей. При обыске его жилища у святого места туземцев обнаружено и изъято: трехлинейка — 1, японка — 1, бердана — 4-линейная — 1, наган — 1, Смит-Вессон — 1, ножи — 2, патроны — много, два ящика с золотыми и серебряными вещами и тетрадь с их характеристикой, мешок со звонкой монетой золотой и серебряной царской чеканки, деньги николаевские, керенские и сибирские — много. Бандит Волков попытался бежать и был смертельно подстрелен; труп не найден по причине сильного бурана. Оружие и ценности сданы военкому Зырянову до начала навигации».
Этот рапорт не убедил Студитова в том, что Волков «смертельно подстрелен», и оперативный розыск начальника Сургутской уездной милиции продолжился: в июле 1922 года в акте передачи дел уполномоченных ГПУ Сургутского и Березовского уездов значится «дело офицера Волкова».
Слухи о неуловимом «большом уряднике» до середины 30-х годов будоражили ваховских остяков, дольше других аборигенов сопротивлявшихся насильственной политике социалистических преобразований.
Считалось также, что Волков успел часть колчаковского золота рассовать по прикладным жертвенным местам остяков в лабиринте притоков Ваха: рек Кыс, Куль-ёган, Корельки-ёган, Коток-ёган, Кулун-ёган, Сабун, Песек, Колёк-ёган, Яль-Нельтан-ёган, Нинкин-ёган, Мохтох-ёган, Мох-Куль-ёган и Кулун-ёган-Игал.
Не случайно эти дикие места как магнитом притягивали искателей приключений. Здесь после поражения восстания 1921 года скрывался учитель Андрей Силин, один из руководителей мятежного Комитета общественной безопасности в Сургуте. Благодаря хорошему знанию географии края, языка, обычаев и нравов коренного населения он кочевал в бассейне Ваха до февраля 1923 года.
При задержании Силина у реки Колёк-ёган чекисты изъяли у него кроме оружия «1000 царских рублей золотом и 3750 «керенками». В 1926 году после включения территории Ларьякского (Ваховского) сельсовета в состав Александровского района Томского округа Сибирского края на Вах отправилась экспедиция Михаила Бонифатьевича Шатилова, создателя и первого директора Томского краеведческого музея, бывшего министра туземных дел во Временном сибирском правительстве 1918 года.
За четыре месяца исследователи хозяйственно-бытовых особенностей жизни остяков (кроме Шатилова, в экспедиции работали Попов статистик и Игляков — остяк-переводчик, студент Ленинградского туземного рабфака) прошли вверх по реке около 700 километров до его правого притока Корельки-ёган; «выше этого пункта имеется по Ваху всего одна юрта в 6-ти днях пути».
«Сургутский округ, — отмечено в отчете экспедиции, — в пределах которого находился до 1925 года Ваховский район, является краем с ярко выраженным туземным населением. Всего населения в Сургутском крае по данным 1904 года числится 9 137 чел.; из них русских — 2 375 человек, т.е. 26%, и остяков 6762 чел., или 74%.
Еще в большей мере эта черта сказывается в отношении Ваховского района, где единицы русских буквально теряются в массе остяцкого населения. Если к тому же учесть, что эта незначительная часть русского населения вся пришлая, с краем не связана, что русские живут всего в двух пунктах — с. Лариаке и юртах Охтын-Урье, что почти все это — агенты факторий или же бывшие местные торговцы, то Вах можно признать краем совершенно изолированным от внедрения русского населения, краем исключительно остяцким…»
Повышенное внимание Шатилов уделил жертвенным, прикладным местам коренного населения: подробно описал их (всего 15) «в порядке наблюдения вниз по течению Ваха, начиная от устья его правого притока р. Кулун-ёгана… часть из которых (8 мест) обследованы и сфотографированы…»
Только ли научными целями руководствовался этнограф-экономист Шатилов, изучая приклады жертвенных мест остяков? Ведь «круг предметов, могущих служить прикладом, — по его заключению, — почти неограничен: прикладом служат куски материи, шали, платки, пушнина, деньги, украшения, как драгоценные, так и кольца, бусы, бисер, лоскутки, стрелы и различные предметы домашнего обихода, средства передвижения и музыкальные инструменты, и вообще все, что представляет какую-либо ценность…»
Может быть, разбирая приклады жертвенных мест как показатели доброй воли молящихся, Шатилов искал святыни из тобольских храмов? В 1933 году он был арестован Томским отделом ОГПУ (до того заключали под стражу в 1920, 1921, 1931 годах) и исчез на «десять лет без права переписки». За то, что прикоснулся к золоту. Тогда, в самый разгар чекистского кладоискательства, как утверждал Зуев, «…каждому органу ОГПУ давался на месяц план по изъятию золота и других ценностей, находящихся в тайниках. Характерным явлением было то, что в этой работе не соблюдалась экстерриториальность, а административные границы нарушались. Работники одного аппарата ехали на территорию другого «инкогнито» или под «легендой» каких-нибудь заготовителей или исследователей природы, забирали золото и увозили к себе, не ставя в известность местный орган. Практически это осуществлялось так: нам стало известно, что такой-то тюменский торговец имел много золота и что он в данное время проживает в другом городе. На основании этих материалов оформлялся ордер на его арест. В этот другой город командировался тайно работник или два; они привозили арестованного в Тюмень и работали с ним. После того, как он укажет место, где спрятано золото, его обычно освобождали, и он уезжал туда, где проживал. Или так: в Сургуте задержали «бывшего» из Омска, и он сознался и рассказал, где у него в Омске спрятано золото. После этого опять командируется оперработник, или один, или вместе с задержанным, не ставя в известность омских чекистов, изымает золото в Омске и везет его в Тюмень (выполняет план). Я, например, ездил в Харьков, Ташкент и Тобольск. Помню, как мы в Тюмени у одного бывшего торговца и владельца конного обоза (ломовщина), домкоторого находился недалеко от тюрьмы, искали очень долго, так как хозяин умер, а его жена забыла место, где было спрятано золото. Копали мы в сараях двое суток и все-таки нашли. Золото было заложено в водосточной трубе, примерно двухдюймовой, согнутой коленом. Когда высыпали на стол, то он оказался полным. Был и такой интересный случай. Тюменский купец Ионий Иосифович Брандт имел с отцом магазин золотых вещей, часов, швейных машин, велосипедов и музыкальных инструментов. Перед отступлением колчаковцев, забрав наиболее ценные вещи, он удрал за границу в Харбин. И вот в 1933 году по его просьбе ему разрешили приехать в Тюмень и выдать спрятанные ценности. Он явился в наш тюменский отдел ОГПУ и заявил, что покажет места, где спрятаны ценные вещи. С ним направили оперработников и слесаря. Одно место находилось в его бывшем магазине в стене возле сейфа, а второе в конторе под подоконником. Находился он в Тюмени 3—4 дня, после чего вернулся обратно в Харбин, где у него также имелся магазин. Но еще, видимо, от расстройства, он сообщил нам сведения о других «бывших» в Тюмени и на Севере, у кого было спрятано золото…»
Так жадность и зависть обывателей, их стремление устроиться в новом мире за счет чужих сбережений способствовали развитию чекистского кладоискательства.
После образования в декабре 1930 года в бассейнах рек Вах и Таз Ларьякского (Ваховского) остяцкого туземного района (Больше-Ларьякский, Больше-Тарховский, Колек-ёганский, Корликовский, Ларьякский (Ваховский), Охтеурский национальные советы и кочевой совет Толькинский) народная молва приписала спрятанное «большим урядником» Волковым колчаковское золото родовому князю толькинских остяков Ефиму Кунину по прозвищу Шатин или Шата. По воспоминаниям секретаря ларьякского туземного комитета Ивана Борщева, «Кунин-Шатин был сорокалетний высокий, крепкого телосложения мужчина, с басистым говором и богато одетый. При нем всегда была охрана из батраков. Туземное население рек Сабуна и Тольки находилось у него в полной зависимости. Часть своих оленей он сдавал малообеспеченным остякам, а в качестве арендной платы брал беличьи шкурки. Полученную таким образом пушнину сбывал на ярмарках в Ларьяке и в магазины «Сибторга». Годовой оборот от такой торговли достигал 100 тысяч рублей. Князь толькинских остяков дважды (в 1924 и 1928 годах) совершил торговые поездки в Норвегию, продав там пушнину за валюту. Когда умер его отец, то на покойного надели бархатный халат, обшитый золотыми монетами царской чеканки. Рядом положили золотые и серебряные вещи из спрятанных Волковым в прикладных жертвенных местах. Пять шаманов увезли его на оленях далеко в урман. Такова местная легенда». После «оперативного изъятия» Кунина-Шатина в декабре 1932, года (он был схвачен чекистами во время осенней ярмарки в Ларьяке, увезен в Остяко-Вогульск и тайно расстрелян) начальник Остяко-Вогульского окружного отдела ОГПУ Николай Петров пытался отыскать могилу его отца, но, как указал в рапорте, «безрезультатно». Остается загадкой, что заставило последнего князя рода Куниных, предупрежденного об аресте, приехать в Ларьяк. Тогда он фактически возглавил восстание оленеводов Толькинской тундры против насильственных методов колхозного строительства, определенных решением Президиума ВЦИК СССР: «произвести экспроприацию всего оленого (так в тексте, — А.П.) стада и прочих средств и орудий производства в зонах тундры и лесотундры Крайнего Севера у отдельных полуфеодалов…»
Надеясь на защиту сородичей, «полуфеодал» Кунин-Шатин хотел забрать ценности из «святых мест» в верховьях Ваха («при аресте у него изъято золота на сумму 8 тысяч 325 рублей») и откочевать в Туруханский край — «тундра большая». Действительно, остяки требовали освобождения князя и отказывались отвечать на вопросы следователей ОГПУ о прикладных жертвенных местах. Так что спрятанные колчаковским милиционером Волковым в лабиринте притоков Ваха сокровища не достались никому.
Но добыча чекиста Валенто: два ящика с драгоценными сибирскими орденами — немец считал эти боевые реликвии «золотыми и серебряными вещами» — и мешок с золотыми украшениями и монетами? Куда исчезло это богатство?
Если верить рапорту Валенто, то ценный груз был доставлен на оленях в Сургут и заперт в сейфе, доставшемся военкому Зырянову от местных купцов. Предполагалось весной 1921 года направить эти сокровища транзитом через Тобольск и Тюмень в Москву. Однако зима 1920 года изменила этот план.
Та зима выдалась на редкость холодной. И голодной.
Продолжение следует…
