Сергей Комиссаров
Завтра на рыбалку я еду один. Обычно мы ездим вдвоём с Витькой. Витька, высокий стройный парень с русой копной волос на голове и с добрыми голубыми глазами старше меня на 2 года. Ему 16 лет, но выглядит на 18.
В том, что еду на рыбалку один, я виноват сам, но все равно, про себя ворчу: «Надо же было дураку самому, своими руками, отдать Витьке записку, которую попросила передать ему Надюха. Думал, что-то важное написала. Оказалось любовь-морковь. И вот результат — они бродят с самого вечера по деревне любуясь друг на друга, а мне с утра грести на осиновке километра три». Правда, Витька обо мне позаботился. Подогнал лодку и вытащил её на берег прямо напротив моего дома. Этой осиновкой (лодкой, выдолбленной из цельного ствола осины) разрешает ему пользоваться дед Улыбин. Мне дед лодку не доверяет. Говорит: «Мал ещё. Утонешь, а мне отвечать!» Рыбалка не сорвалась, но все равно одному скучновато. С такими мыслями я поднимаюсь на сеновал открываю полог и укладываюсь спать. Запахи свежей травы, а также глухие звуки пережевывания сена моими соседями по «первому этажу» быстро усыпляют меня.
Рано утром проснулся сам. Обычно меня будит Витька. Разбудить меня бывает не легко. С спросонья я несу всякую лабуду. В последней побудке я ему не просыпаясь заявил: «Хоть сто рублей давай вставать не буду!». У Витьки ста рублей не было и поэтому он уже собрался уходить, но вмешалась мама и вдвоём они меня наконец растолкали. Я решил, что про сто рублей это Витькина выдумка, но мама подтвердила, что Витька не сочинил. По правде говоря, Витька не был сочинителем. Сочинял обычно я, а Витька улыбаясь слушал. Улыбка его говорила: «Мели, Емеля, твоя неделя. Хоть не так скучно от твоей болтовни». Теперь я думаю, что на этой почве и на почве рыбалки мы с ним и сдружились.
Утро встретило меня «звенящей» тишиной, исходящей от многочисленных комаров. Густой туман стелился только по самой реке цепляясь за кромки её берегов, боясь отцепиться от них и растаять. Солнце ещё не появилось из-под полога леса и до его восхода надо было успеть доплыть до своего заветного места. После восхода солнца клев язя резко сокращался. От звенящей тишины казалось, что деревня вымерла.
Все мои рыбацкие «прибамбасы» приготовлены ещё с вечера и находятся под лодкой. Хватаю узелок с нехитрой едой, оставленной для меня мамой в летней кухне, и бегу к лодке. От летней кухни до берега метров пятьдесят, которые я быстро преодолеваю. Отталкиваю осиновку от берега и слышу первые, до боли знакомые с самого детства звуки, которые несутся с противоположного конца деревни и разносятся течением реки. Интересно, что эти звуки слышны в нашей стороне только когда находишься на берегу реки. Вначале ты слышишь певучий женский мат, а затем визгливые «возгласы» шпалорезки. Это у третьей смены нашего шпалзавода закончился обеденный перерыв. Надо спешить. Обычно, когда мы гребем до своего заветного рыбацкого места с Витькой, эти звуки доносится нам в спину, а в настоящее время я ещё только отталкиваю лодку от берега. Как правило, с Витькой мы гребем веслами. Каждый со своей стороны. Сегодня я гребу «махалом» («махалом», в наших краях, называют длинное весло у которого с каждого конца имеется лопасть). Работать «махалом» в одиночку сподручнее, чем веслом.
Наконец туман, стелющийся по реке, нехотя отцепился от ее берегов и постепенно тонет в водных просторах. Я почему-то вспомнил песню про нашу местность, которую мы изучали на уроках пения и кричу:
Над Кондой тихо шумит тайга,
Бьёт волна в сонные берега.
Мне милы тени лесов седых и огни буровых.
Правда огней буровых в наших краях мы не видели. До них было ещё километров 100 вверх по Конде, но хорошо видим нефтеналивные танкеры проходящие мимо нашей деревни.
На мой крик, который я считал песней, бодро отозвались чайки (мы их называем халеями за умение отрывать запутавшейся в сетях рыбе головы). И вот уже с целым хором халеев, сопровождающих и подстанывающих мне, я подплываю к нашему с Витькой заветному месту.
В этот момент прямо на меня из последних клочьев тумана надвигается танкер. Я ставлю лодку на встречу волнам и качаясь на них вдруг вспоминаю: «Да сегодня же ночью, вернее под завтрашнее утро будет праздник». Праздником для нашей деревни являлось прибытие теплохода. Мы называли этот теплоход «ВТТешкой». Он поднимался один раз в четверо суток с «Хантов» до «Устьяхи» и под утро проходил мимо нашей деревни вверх, а к обеду спускался вниз по Конде. Для нас, ребятни, прибытие этого теплохода было каким-то торжеством. Можно было всю ночь не спать, а ждать встречи со своим любимым ВТТ.
Приличный улов компенсировал отсутствие на рыбалке друга Витьки и в приподнятом настроении я весело «погреб» домой. Нужно было ещё успеть хорошенько выспаться, чтобы бодрствовать следующую ночь. Конечно в июне ночь на Конде бывает условно. Она в это время длится от силы пару часов, а вот все таинство встречи парохода и заключается в этих двух часах. Наш теплоход, находясь ещё за поворотом, светится сквозь кусты тальника множеством своих огней, а затем вместе с рассветом медленно выплывает из сумрака заканчивающейся ночи, словно белый лебедь, на глазах у встречающих его людей, чинно выстроившихся, в ожидании чего-то нового, на высоком берегу реки. Они стоят спиной к восходящему солнцу и я, со стороны реки, вижу только их тёмные очертания. Эти силуэты напоминают мне добрых пингвинов с картинки из учебника по географии, где пингвины выстроились на высокой льдине и с любопытством наблюдают за атомным ледоколом «Ленин». Наконец раздаётся длинный приветственный гудок, а после него из репродуктора несется модная, по тем временам песня:
— Я пушистый беленький котенок.
Не ловил ни разу я мышей.
Но где бы я ни появился,
Где бы ни остановился,
Слышу от больших и малышей
Кис-кис!
Наконец спустили трап и под песню
— Жил да был чёрный кот за углом
И кота ненавидел весь дом!
По трапу первым стал важно и медленно спускаться дед Иван. Дед Иван невелик ростом, с большей лысиной и очень внешне напоминал мне артиста Ролана Быкова. Дед до поры был очень шустрым, но в последнее время сдал. Открылись на ступнях раны, полученные во время войны от ампутации части ступней, и он каждый год ездит в рай центр на комиссию для подтверждения третьей группы инвалидности.
Дед Иван осторожно спускается по трапу опираясь на клюшку, вдруг поскальзывается, клюшка летит в воду, а дед хватается за поручень едва не последовав за своей «третьей ногой», затем останавливается, суёт руки в карманы плаща после чего достаёт их и подняв к верху громко кричит встречающей его жене: «Бабка! Я яйца раздавил!». По рукам его бежит и тянется, что-то жёлто-белое. В толпе «пингвинчиков» раздаётся: «Ох!». Я растерянно смотрю на деда. Один из «пингвинов», собутыльник деда Ивана, кричит: «Зачем они тебе под старость?» Дед парирует: «Сейчас уже незачем, а до этого хотел заставить бабку яичницу зажарить!».
В это время из репродуктора доносится:
— Если радость на всех одна,
На всех и беда одна.
Вот солнце поднимается выше, и стоящие на берегу «пингвины» обретают формы людей со знакомыми мне лицами. Вон стоит моя сестра с подругой Тамарой. Ох, и попадёт им от родителей если узнают, что эти малолетние подружки всю ночь где-то болтались. А вон Витька с Надюхой. Когда они только спят? А вон по голосу узнаю знаменитую цыганку Лиду, которая своим певучим уже знакомым нам матом сообщает окружающим её подругам, что ей в детском саду жалуются на сына, который якобы матерится.
— И где он этому мату су… только научился? Я его, падлюку, быстро отучу от не хороших слов!
Подруги сочувственно кивают головами:
— Действительно, негде…
А вон и сам начальник шпалзавода высокий, крепкий мужчина с оттопыренными ушами пришёл встречать свою жену, которая ездила на повышение квалификации в райцентр. Лицо начальника всегда серьёзно и озабочено. Я никогда не видел, чтобы он улыбался или шутил. Люди говорили, что человек он добрый и многие пользуются этой чертой его характера. Мне пришлось случайно услышать его разговор со своим родственником, когда я с его племянником (своим одноклассником), выливал возле их дома свинцовые грузила для закидушек. Начальник жаловался родственнику на некоторых работников шпалзавода, бывших участников войны. Они, как правило, выпив не просто шли спать, а обязательно, что-нибудь да отчебучат.
— Вон, в соседнем лесопункте, — начинает свое повествование начальник, — коллега рассказывал, что к нему в кабинет работник его сплавучастка прямо в кабинет лошадь завёл и заявил: «С этого дня эта лошадь будет вместо тебя начальником. От неё больше толку, чем от тебя!» Мало того, что завёл лошадь в кабинет — Калигула нашёлся, но ещё уходя подпер с обратной стороны двери кабинета стулом.
— Видимо чтобы никто не мешал передаче дел старым начальником новому, — шутит беззлобно родственник.
— А у меня вон, что отчебучили мастера верхнего и нижнего складов, — продолжает наш начальник.
— Что, быка тебе в кабинет завели? – подтрунивает родственник.
— Если бы быка, а то чуть всю контору не развалили эти два придурка! – продолжает жаловаться начальник, не обращая внимания на шутливый тон своего родственника.
— Один собрался в отпуск. Ну, тот, которого Слоном кличут за его большие габариты и 48 размер сапог. Уже и билеты на поезд прикупил до Сочи. А второй у него дела стал принимать. Все как положено — акты по передаче дел составили, осталось подписи поставить и можно на юг отправляться с чистой совестью. Нет же, дёрнуло Слона на радостях достать раньше времени бутылку водки и предложить выпить за отпуск. Распили бутылочку на двоих. Для Слона полбутылки водки, как говорится, дробина, а вот характер его собутыльника как-то резко изменился. У меня, говорит он, принцип, я пьяный документы не подписываю. Мне, говорит, плевать, что у тебя на завтрашний поезд билеты куплены и путёвка сгорает. Я своим принципам, говорит, никогда не изменял и изменять не собираюсь.
— Сижу я в своём кабинете, — продолжает рассказ начальник, – и слышу топот, как будто стадо коров в соседний кабинет зашло, так топают, что стены конторы содрогаются. Заскакиваю в кабинет и вижу такую картину — в угол кабинета зажат «человек-принцип», а над ним стоит и топает своими ножищами 48 размера «человек-слон» и орёт: «Не подпишешь — затопчу-у-у!!!»
Вернёмся к нашему теплоходу. Репродуктор весело напевает:
— Люблю я макароны,
Хоть их моя невеста и не любит.
Люблю я макароны,
Хоть говорят они меня погубят!
Вот уже и киномеханик загрузил банки с киноплёнкой на теплоход и получил плёнки с новым фильмом. Вот уже по команде подняли трап. Теплоход запыхтел, дал прощальный гудок и отправился в верх по Конде, навстречу огням буровых. Из репродуктора доносилось:
— Как провожают теплоходы?
Совсем не так, как поезда.
Морские медленные воды
Не то, что рельсы в два ряда.
После слов «вода, вода, кругом вода» женщины начинают смахивать накатившиеся на глаза слезы, а мужики как-то неожиданно все разом начинают сморкаться.
Где вы теперь, мои «пингвинчики?» Давно уже нет деда Ивана, остались только воспоминания моих сверстников о его приколах, которые мы пересказываем на редких встречах.
Почти десять лет, как ушёл из жизни мой друг детства Витька. На пенсию Витька вышел в звании майора милиции. Длительное время нёс службу в Тюменском аэропорту «Рощино». Надюха в Тобольске. Работала учительницей. Сейчас на пенсии. Наш начальник шпалзавода в 70-е годы переехал с женой в Тюмень. Вместо ВТТ по Конде летает теплоход «Заря», но это уже не то. Провожают и встречают «Зарю» примерно также, как поезда или большей автобус. Как говорил юморист: «Пропала романтика. Мы перестали ВЛАЗИТЬ в окна к любимым!»
