Г. Калабин
— Именем Союза Советских Социалистических Республик…
Голос твердо и уверенно звучит под сводами зала. И от этого звука -человек, стоящий с низко опущенной головой, становится еще более жалким.
— Высылка сроком на пять лет в специально отведенное место с конфискацией имущества.
Зал аплодирует.
Судебное разбирательство всегда вызывает противоречивые чувства. Порой это даже жалость к человеку, не сумевшему удержаться на плоскости и попавшему в злую беду.
Но на этот раз среди двухсот человек, сидящих в зале, не было ни одного, который бы посочувствовал подсудимым.
Разговор около входа в здание торговой школы:
— Здесь суд. Зайдем?
— Времени маловато. А кого судят?
— Тунеядцев.
— О, добрались до них. Тогда обязательно зайдем.
Судят; тунеядцев. Судят по новому, замечательному Указу, который с одобрением встретили все честные люди. Настала пора от уговоров перейти к строгим мерам. И мы с удовольствием сдираем эту плесень, выросшую на здоровом теле.
Зал торгово-кооперативной школы полон. Желающим присутствовать на открытом суде над тунеядцами негде сидеть. Здесь собрались люди не одолеваемые простым любопытством, не от желания убить время. Люди разных профессий, возрастов, закончив свой трудовой день, пришли сюда, чтобы гневно осудить тех, кто хотел прожить за их счет.
Таких здесь двое: Губанов и Скрипунов. Эти фамилии передаются в зале от одного к другому. Передаются с презрением, с точными, меткими эпитетами «паразиты», «трутни»…
— Губанов Николай Петрович.
Медленно, нехотя поднимамается со скамьи подсудимых невысокий коренастый человек с красным, опухшим от чрезмерных возлияний лицом.
Да, это Николай Петрович Губанов, 1917 года рождения, образование — высшее, профессия — инженер-строитель, род занятий — тунеядец.
Еще несколько дней назад он хулиганил на улицах, бил жену, детей. А сейчас стоит перед залом, стараясь напустить на себя смирение. Стоит один в переполненном зале. От него до первых рядов два шага. И в то же время между этим человеком и сидящими в зале огромная пропасть человеческого презрения.
Зачитываются материалы судебного следствия. Ни на один поставленный ему вопрос не сумел ответить Николай Губанов. Да ему и нечего было отвечать. Попытка сослаться на старые заслуги оказалась бесполезной.
После официального разбирательства начались выступления трудящихся. На трибуну вышел невысокий коренастый мужчина:
— Товарищи! Первый раз я встретился с Губановым в 1943-м году. Последний — в 1945-м. Недавно я приехал в Ханты-Мансийск. Совсем случайно оказался на этом суде. Представьте мое недоумение, когда на скамье подсудимых я увидел своего сослуживца.
Это был однополчанин Губанова Павел Мещеряков, лейтенант запаса, ныне электромеханик Пырьяховского лесопункта.
— Ты помнишь, Николай, сорок третий год? — голос Павла звучит сурово.
Губанову, никогда не ожидавшему такой встречи, хочется сжаться, сделаться совсем незаметным. — Мы спали в одной землянке, ели из одной миски, курили одну самокрутку, когда не было табаку. Рядом поднимались навстречу врагу. А сейчас? Ты променял все это на глоток водки. Совесть ты свою променял.
Страшно Губанову, очень страшно.
Водка привела его на скамью подсудимых. Инженер… Сколько полезного мог бы он принести людям! Он покатился по наклонной плоскости и не хотел принять ни одну руку помощи, хотя удержать его пытались очень многие. И вот он оказался наравне с подонками нашего общества.
— Что твои бывшие заслуги, Губанов, — говорит с трибуны Ефим Завьялов, колхозник из артели «Искра», — когда ты не подкрепляешь их своими делами? Не хвастаться ими ты должен, а стыдиться. Тунеядец! Есть ли имя позорнее!? А ведь ты уже несколько лет не работаешь. А если и сорвешь калым, так только ради выпивки.
Гневом звучат выступления каждого. И может быть впервые за все процессы, которые помнит судья Виктор Яковлевич Башмаков, он слышит аплодисменты, после вынесения приговора.
В перерыве женщина опросила:
— А который Скрипунов, его тоже должны судить?
— Вон сидит старик. — ответили ей.
Но тут же вмешался мужчина в полувоенном костюме:
— Разве это старик? Да он на четыре года моложе меня. А я еще на пенсию не собираюсь. Он специально бороду отрастил, зверь лесной.
Зверь. В самом деле Николай Скрипунов уже потерял человеческий облик. Всю жизнь он скрывается от людей. В сорок первом дезертировал с фронта, спасая свою шкуру, с тех пор ему стыдно смотреть людям в глаза.
Вот он сидит перед залом. Сутулый, с длинной бородой, бросает злобные взгляды. Длинные, жилистые руки нервно перебирают края пиджака. Кажется, что эти руки безжалостно могут перервать любое горло ради спасения собственной шкуры, ради наживы. Но сейчас они бессильны.
В зале двести и один. Не ожидал дезертир из жизни Николай Скрипунов, что окажется в таком положении.
— За счет чего вы живете? — вопрос судьи.
— Что бог пошлет.
— Что вы даете обществу?
— А что общество дает мне? И вообще люди живут сами для себя. — огрызается подсудимый.
На трибуне пенсионер Иван Лаврентьевич Худяков. Он не может сдержать волнения. Его слова встречают общее одобрение зала. «Правильно! Мало таким! Долой тунеядцев!» — несутся возгласы.
Каждое выступление, как удар бича. Резко, со злостью и ненавистью говорят люди.
— Я в войну растила детей, — выступает Мария Мамыкаева из села Цингалы. — А ты, гад, где в это время находился? У детей кусок хлеба отбирал, может даже и у моих. Пятнадцатилетние рвались на фронт, в семнадцать — седели, гибли, а ты?
— Мы в одной колонне уходили из Самарово на фронт. Большая была колонна, — рассказывает Николай Панфилович Корепанов, работник Ханты-Мансийского леспромхоза. — А вернулись немногие. Хорошие люди пали на поле битвы, а он не работает, хоть и здоровый. Ведь это мразь, смотреть на него противно. Да таких не только из города высылать, их туда надо отправлять, где даже солнце не светит. Мы о коммунизме говорим, как о завтрашнем дне, а тут такой паразит живет рядом. Правильно поступает наша Советская власть, издав такой Указ.
Ни одного человека не было в зале, кто бы нашел хоть одно слово, оправдывающее Скрипунова, кто мог бы остаться спокойным. Нельзя равнодушно смотреть на этого трутня, лицемера, предателя. Надев мерзкую личину богомольца, он пытается скрыть свое подлинное лицо. Но не удается. Слизняк вытащен на свет руками честных людей и теперь все видят, насколько он жалок.
Нет пощады тем, кто хочет камнем лечь на нашем большом пути. Таких уверенно и твердо сметаем мы в сторону. Большим уроком послужит этот процесс тем, кто хочет, как прыщ, прожить за чужой счет.
«Ленинская правда», 27 июня 1961 года
