Валентина Ивановна Ахтямова
Судьбой, видимо, было предначертано мне, уроженке Кемеровской области, ровеснице Ханты-Мансийского автономного округа, прожить более полсотни лет, а, вернее, детство, юность, весь трудовой путь в трех населенных пунктах округа — в Самарово (южная часть Ханты-Мансийска), поселке Сосьва и в поселке Березово.
В 1940 году наша семья, состоящая из шести человек: папа, мама, три дочки и сын, завербовалась на Север в Новый Порт. Как рассказывала мама, папа всю жизнь работал под землёй и решил свою шахтёрскую работу поменять на работу «на земле». Я до сих пор поражаюсь мужеству своих родителей, которые решились на такой шаг: переезд из Кемеровской области в Новый Порт Ямало-Ненецкого округа.
По прибытии нашего переселенческого парохода в Самарово в семье случилась трагедия. Заболел единственный трехлетний сын, и семья осталась в Самарово. Через несколько месяцев брат скончался, и было принято решение перезимовать в Самарово. Отец на окраине улицы Кирова (а улица Кирова в те годы, в основном, заселялась татарами) построил небольшой домик, устроился на работу в рыбокомбинат, мама — техничкой в школу.
Мысли о возвращении с Севера на родную землю не покидали нашу семью, и часто вечерами мы мечтали об этом. Нам было необычно видеть много белого снега. Ведь мы росли среди шахтных отвалов и чёрного снега. Отъезд весной 1941 года откладывался, я не помню по какой причине: то ли не было материальных возможностей, то ли примирились с новой жизнью.
А в июне началась Отечественная война, об отъезде не могло быть и речи. Папа, участник гражданской войны, был призван лишь в мае 1943 года. Тем более он имел ранение руки с гражданской войны. До сих пор помню, как мы, подростки, бегали на солдатское поле, которое было на горе между Самарово и Ханты-Мансийском, к отцам. Видимо, они проходили там военную подготовку. А затем мы бежали за строем отцов, провожая их на пристань. Нашей семье, я считаю, повезло: папа первые военные годы провел с нами.
Вспоминая этот период своего детства, я удивляюсь, как мы, дети военного времени, взвалили на свои детские плечи все тяготы военного тыла. Усердно учились, помогали матерям, семьям фронтовиков, и все летние месяцы работали, преодолевая голод.
Рядом с нами жили Сударевы, старший из них Николай был нашим помощником и организатором по выживанию (модно теперь это слово). Однажды на Иртыше вмёрзла баржа с картофелем, который, видимо, везли на Север. Николай собрал нас, девчонок с улицы, и мы пошли собирать мёрзлый картофель. Конечно, развели костёр, пожарили его на палочках, наелись, а затем остатки принесли домой.
Отец Николая был охотником и рыбаком, поэтому он владел многими полезными навыками, имел ружьё, сети. Под его руководством мы на пойме Иртыша в тальниках ставили петли и ловили снегирей. Первый снегирь, пойманный нами, съедался тут же в поле. Разводили костёр, общипывали, насаживали на палочку и зажаривали. Кроме ловли снегирей на пойме мы заготавливали сухие ветки тальника для печи, ветки на корм корове. И вот такие сытые, с нагруженными санками мы возвращались домой.
Летом нам детям раздолье. Травы: лебеда, крапива, медуница, поедались с аппетитом. В военные годы Иртыш разливался по пойме. В сорах скапливался щурагай. Николай смастерил бредень (сеть), и мы, девчонки, ловили щурагая всё лето, пока не уходила вода.
Не хватало топлива. Мы с сестрой брали мешки, топор и шли в лес отрубать пни, сухие ветки. Весной ловили в сорах плавник, и так заготавливали дрова на зиму.
Подростки на Самаровском рыбзаводе были основной рабочей силой. Помню, в цехе стоят огромные чаны с солёной рыбой. Мы, подростки, стоим по бортам чана и вылавливаем рыбу, вешаем её для сушки и отправки на фронт. На поверхность чана всплывали кишки, жир. Нам разрешали отходы брать домой поочерёдно. А дома мама вытапливала из них рыбий жир — основной продукт для питания и освещения.
До сего времени помню слова «горбуша». Это не рыба и не кусок хлеба, а небольшие фанерные ящики, которые одевались на плечи подростков, и они в них носили соль и рыбу при погрузке и разгрузке судов. Меня, видимо, жалели бригадиры, и я стояла у весов, страшно переживая, чтобы не ошибиться при взвешивании.
Школьная жизнь шла своим чередом. Дети учились прилежно, хотя было холодно и голодно. Печи в школе отапливались дровами, дрова были сырые, готовили их дети, пилили ручными пилами. Освещение — керосиновые лампы.
Конечно, были и шалости. Помню такой случай. Здание Самаровской школы только перед войной было пущено в эксплуатацию и не было оштукатурено. В пазах торчал мох. Наши мальчики повыдергали его, и в классе стало холодно. Хотелось, чтобы отпустили домой. А дом, где жил директор, Хомылев Николай Ипатьевич, был под горой. И школа вся была на виду. Видимо, он увидел, что из стены одного из классов выходит тепло. Нас разоблачили и, продержав до вечера в холодном классе, отучили повторять такие шалости.
Послевоенные годы были также тяжелыми как в моральном, так и в материальном отношении. В 1945 году возвратился папа, изнурённый войной, больной. Участник боевых действий в рядах войск 2-го Белорусского фронта. Конечно, мы были рады, что папа вернулся.
В 1948 году отменили карточную систему на продукты. На руки стали давать по два килограмма хлеба. Мы, три сестры, купили 6 кг. Какая это была радость, современным детям не понять. Возвращаясь домой, мы съели два килограмма. Пришли в ужас от содеянного, так как в семье было правило: «Голоден не ты один, а все». Мама нас пожалела, конечно, выговорив, что есть нужно дома, а не на улице. Дала денег, и мы купили ещё хлеба.
В 1948 году я окончила школу, но ещё год работала на комбинате, так как поехала поступать в Тобольский рыботехникум старшая сестра. Двух студентов собрать на учёбу семье было не под силу.
В 1949 году я поступила в Тобольский учительский институт на физико-математический факультет. Почему в учительский? Выбору способствовали два обстоятельства. Во-первых, после окончания средней школы Николай Игнатьевич рекомендовал меня учительницей в одну из деревень Самаровского района, но мама не отпустила.
Во-вторых, меня учили прекрасные, добрые, умные учителя. В начальных классах учила Огер Анна Марковна. С правильным каллиграфическим почерком, тихим приятным голосом, небольшого роста, скромно одетая. Анна Марковна все тексты стихов учебной программы читала наизусть, а не по учебнику. Будучи инспектором школ, я часто приводила ее в пример.
А как Анна Марковна читала прозу! До сих пор помню, как мы ученики плакали, слушая отрывок из произведения Мамина-Сибиряка «Зимовье на Студеной», так проникновенно, затронув наши души, она читала о Музгарке. Математику преподавала Успенская, химию — Мария Карловна, немецкий — Триннэль Агнесса Ивановна (к сожалению, не помню полностью фамилии, имена, отчества всех учителей). Поражаюсь мужеству учителей военного периода: как они умели голодных детей отвлечь от грустных мыслей и дать знания.
Работая техничкой в школе, мама оказывала услуги учителям в выполнении хозяйственных работ. Я запомнила, что большинство учителей военных лет в Самарово были эвакуированными из Ленинграда. Им, несомненно, было тяжело переживать невзгоды жизни самаровского периода. Учителя в годы войны обеспечивались в особых магазинах и делились с мамой продуктами и одеждой. Благородство учителей покоряло меня, вызывало чувство глубокого уважения.
Немаловажным фактором было и то, что обучаться в педагогическом институте нужно было всего два года.
Студенческие годы прошли незаметно. Хотя жили 17 человек в одной комнате, спали под одеялами из шинельного сукна. Ели картофель с маргарином, который покупали в магазине на Кукуе (микрорайон Тобольска). Маргарина за два года наелась «на всю оставшуюся жизнь». Все удобства на дворе. Готовились к экзаменам, размещаясь в окнах аудиторий института. Основной наряд — фуфайка. Но мы были молоды, веселы и радовались жизни.
В августе 1951 года я приехала в Берёзово. Получила назначение в Сосьвинскую школу учителем математики и физики. Добраться до места назначения было непросто. Ждали «оказию» и учительскую конференцию. Гуляли по Берёзово, знакомились, а вечером возвращались в зал ожидания речного вокзала, спали поочерёдно на лавках.
От первой учительской конференции не осталось никаких воспоминаний. А от первой поездки к месту назначения — воспоминания на всю жизнь. Катер, к нему прицеплена баржа, в которую «погружаются» все учителя школ, располагающихся по реке Сосьве. Опытные, не впервые едущие с семьями учителя расположились под пологами внизу. Мы — молодежь на площадке вверху. Периодически были остановки — на берегу готовили пищу, учительницы стирали детское бельё (были семьи с грудными детьми). Нам было интересно! Мы любовались природой, мечтали, строили планы.
Доехали до поселка Сосьва. Впечатления отличные. Нас, учителей, ждали. Были приготовлены комнаты, нам выдали постельные принадлежности, кровати, столы. Мы ознакомились со школой, интернатом. В посёлке были Дом культуры, больница со стационаром, электростанция, баня. Мы, пятеро молодых учителей, радовались — нам повезло!
Начались будни. Многие дети были больны, часть из них была поражена паршой, трахомой. Во время урока в класс входил и проводил очередные лечебные процедуры медицинский работник. Так было заведено.
Культбаза выполняла свою просветительскую роль через врачей, учителей, библиотекарей, работников культуры. Каждую неделю в Доме культуры проводились мероприятия; лекции, концерты, пьесы, устные журналы, кинофильмы и, конечно, танцы. Все мероприятия контролируются лично начальником культбазы Гречаниным Анатолием Николаевичем (не помню точно отчество). Факт срыва мероприятий подлежал обсуждению на заседании партбюро или комсомольского комитета. Я была секретарем комсомольской организации. Особый спрос был за спортивные мероприятия. Лыжные прогулки зимой были вменены молодежи в обязанность.
Контроль начальника культбазы доходил и до школы. В школе было правило: ни при каких обстоятельствах уроки не отменяются. Отсутствует учитель русского языка, у меня, математика, «окно», и я иду учить русскому языку.
Директор школы Звягина Мария Кузьминична, завуч Белобородова Мария Прокопьевна вели строгий контроль, но и оказывали помощь. Обе опытные, мудрые учителя математики и русского языка.
Особое место в жизни поселка занимали национальные олимпиады. Уроки отменялись. Приезжали гости со всех окружающих деревень: Ломбовож, Патрасуй, Килекьесуй. На сцене выступления артистов проходили до утра. На реке проводились соревнования на оленях. Культбаза в дни олимпиад была, как растревоженный улей. Яркие национальные наряды, оленьи упряжки нарядно убраны.
Сосьвинская культбаза являлась прародительницей национальных олимпиад, первая национальная олимпиада была проведена в Сосьве в марте 1936 года.
В 1953 году меня перевели в отдел народного образования. Как мне не хотелось уезжать из Сосьвы! Оставался год отработки обязательного срока (3 года) после института. Я привыкла к детям, быт был налажен. Я решила не ехать, не подчиняться приказу районо. Но тогда, в сентябре на моё место приехал новый учитель, я вынуждена выехать в Берёзово.
Окончание следует…
