Ольга Санталова, фото Олега Холодилова
В начале 90-х в редакцию нижневартовской газеты «Местное время» пришло коллективное письмо от жителей деревни Люк-Пай. Авторы писали о том, что у них нет работы, средств существования, отсутствует транспортное сообщение, магазин и почта закрылись. Пожалуй, в каждом районе округа, да и в целом по России, в те годы в такой же ситуации оказались многие сельчане. По-разному сложились судьбы населенных пунктов. Люкпайцы давно поменяли свою прописку. А в деревне Пуг-Юг того же Нижневартовского района, где живут около тридцати человек, взрослое население занято в ООО «Вахлес», которое производит строительные конструкции из дерева и столярные изделия, пиломатериалы, шпалы, ведет лесозаготовки и розничную торговлю лесоматериалами. В деревне Былино осталось несколько семей старожилов, в основном старики. Уехавшие односельчане продали свое жилье горожанам, которые живут там сезонно, летом. О жителях сел Базьяны и Сухоруково Ханты-Мансийского района позаботилась власть. Двадцать семей из Сухоруково и 63 из Базьян получили благоустроенное жилье в деревне Ярки, где обеспечен набор бытовых и социальных благ.
Еще один факт — мансийская деревня Силава в Кондинском районе. Казавшаяся всего несколько лет назад почти бесперспективной, деревенька стала известным этнографическим центром, куда приезжают туристы, жители близлежащего Урая с удовольствием бывают там на различных праздниках, традиционным стал районный бардовский фестиваль на Силаве, а на каникулах в деревне организуют детский лагерь. У жителей теперь есть не только работа, но и уверенность, что память об их родине не развеется ветром по тайге.
С 1997 года, как сообщили в Департаменте внутренней политики Югры, в округе в связи с отсутствием населения упразднены: поселок Пунга и деревня Тутлейм в Березовском районе, поселки Тынкуль и Новая Пушта, Леушинка, Совлинский в Кондинском районе, поселок Пилюгино в Нефтеюганском районе, поселок Чистоборск в Нижневартовском районе, поселок Мансийский в Советском районе, деревня Матка в Ханты-Мансийском районе, деревня Язовка в Октябрьском районе, поселки Пеньково, Дарко-Горшковский, Рябиновый, Катесово, деревни Широкова, Кочевая в Сургутском районе. Базьяны и Сухоруково в этом списке не значатся, поскольку в этих деревнях остаются 14 и две семьи соответственно.
Еще ранее, в 1968 году, решением исполкома Тюменского областного Совета депутатов трудящихся были исключены из учетных данных административно-территориального деления области как утратившие свое значение в связи с выбытием всех хозяйств: село Конево, деревни Сумкина, Борки, Саргачи, Сивохребт, поселок Усть-Назым, селение Горный. Все эти населенные пункты находились на территории нынешнего Ханты-Мансийского района.
В 2012 году сотрудники Государственного архива Югры в рамках всероссийского проекта «История исчезнувших деревень» начали реализацию одноименного проекта на территории Ханты-Мансийского района, конечным результатом которого станет выпуск в 2014 году книги памяти исчезнувших сёл и деревень района. По выявленным сотрудниками архива ориентировочным датам образования и ликвидации деревень и сел Ханты-Мансийского района следует, что в 1935 году в районе была ликвидирована деревня Спирина, в 1940-м — Кузнецы, в 1942-м — Терешка, в 1949-м — Фролы. В документах, начиная с 1951 года, перестала значиться деревня Городище, во второй половине 50-х исчезли Васпухоль, Сын-Вар, в 1958-1959 годах исключили из списка деревень Большой Вар, Пашкино, Чагу, Чебыково, Богдашку. В первой половине 60-х, когда в стране форсированно шло укрупнение населенных пунктов, с карты района были удалены Косари, Волысьях, Майка, Алекино, Вершина, Черемхово, Дальний Массив, Охлым, позже — Сафьяны, Ахтино, Глазково, Сушка, Кировск. В следующем десятилетии их участь разделили Приобской, Сеуль, Востыхой, Тавотьях, Лесной, Деньщики, Сугунчум, Октябрьский, Мануйлово, Белогорский Затон, Добрино, Заводные, Сотник, Сосновский. В 80-х за ними последовали Чучели, Тренька, Слушка.
Перечень исчезнувших населенных пунктов только по одному району оказался весьма внушительным. Сколько же людей оказались без родины…
Прошли годы, и многие уроженцы этих мест поняли истинную ценность утраченного. Находятся энтузиасты, которые поддерживают связь с земляками, организуют поездки на родину, собирают воспоминания. В архиве Югры хранятся воспоминания старожилов, некогда живших в ныне исчезнувших деревнях и селах Ханты-Мансийского района: Галины Кузьмовны Сорокиной и Елены Николаевны Спасенниковой. Галина Кузьмовна Сорокина (Корепанова) — из большого рода, представители которого поселились больше двухсот лет назад в старинном русском селе Сухоруково. Село было большое, особой достопримечательностью была церковь. Ее дед Венедикт Васильевич Протопопов был церковным старостой. В семье никто не произносил плохих слов, даже сгоряча. Жили по принципу: делу — время, потехе — час. Побегать, поиграть можно было только в праздник, да и то, как только мать скажет: «Дети, домой!», ослушаться ее никто не решался. Зато с детства умели делать по хозяйству всякую работу. В праздники собирались у деда, пели народные песни, романсы, играли на скрипке, гитаре, балалайке, гармошке и гармонике. Музыкальные вечера затягивались далеко за полночь и переходили в танцы. Горячительных напитков пили мало, а всё веселье заканчивалось чаепитием. Часто устраивались соревнования в силе и ловкости. Один из дядей Галины Кузьмовны — Александр мог поднять годовалого быка, удерживая его над головой, чем вызывал восторг у окружающих.
При советской власти всё это кануло в небытие. В 1921 году мученическую смерть принял дед Венедикт. Затем начинаются гонения на тетку Марфу, которая была учительницей. В поле зрения органов попадают дяди Назар и Аверкий. Как врагов народа их угоняют сначала в Тобольск, потом в барабинские степи. Умирает с голоду бабушка Наталья. В 1937 году тетю Марфу, работавшую в Самаровской школе, расстреляли как дочь «купца-кулака». Вскоре заболели брюшным тифом в трудармии Назар и Аверкий. Судьба Назара неизвестна. Аверкия вместе с трупами вывезли из жилого барака и сбросили в овраг, где его подобрала проходившая мимо женщина. Он смог добраться до Тобольска, где жила его семья. Но прожил недолго. Выжить удалось лишь Ираиде Венедиктовне, потому что она вышла замуж за бедняка.
Елена Николаевна Спасенникова (Волдина) родилась в 1941 году на стойбище в верховьях реки Ляма Сургутского района, по национальности — ханты. Когда ей исполнилось восемь лет, на стойбище приехали люди и увезли ее в школу-интернат деревни Пыжьян (недалеко от деревни Нялина). Кормили в основном кашами. Родители привозили из дома оленье мясо. Весной 1950 года деревню закрыли, интернат перевели в деревню Пашкино, что в устье реки Назым. Туда же привезли ее младшую сестренку, которую определили в нулевой класс. Вскоре она заболела и умерла. Родителям отправили телеграмму, которую из-за распутицы они получили только через два месяца. Приехав в интернат, родители хотели забрать старшую дочь. Елену не отпускали, заперли в классе, и ей пришлось разбить окно, чтобы догнать удалявшиеся нарты. Вскоре на стойбище прибыл нарочный и пригрозил родителям, что заберет их с милицией в Ханты-Мансийск. Пришлось ехать в начальную школу Большого Вара. Там она проучилась год, и снова началось укрупнение колхозов. Все ханты с верховьев Ить-Яха по приказу властей оказались в деревне Красная Горка.
В 1951 году — очередной переезд в связи с укрупнением колхозов. Жители Красной Горки, Сын-Вара, Большого Вара, Вершины, Кузнецов, Репь-Егома получили распоряжение перебираться на слияние рек Ить-Ях и Назым, возле русской деревни Терешка, где был только магазин, ни школы, ни медпункта. При переезде оленей взять не разрешили. Старики, которых в колхоз не брали, оставались в лесу, держали оленей. Тех, кто отказывался уезжать, вступать в колхозы, пугали тюрьмой.
Новую деревню назвали Новый Назым, колхоз — имени Молотова. Первым делом установили рацию, организовали интернат с начальной школой. Газеты привозили. Жители не умели читать, клеили их на стены. Жили в домах по нескольку семей. Из Ханты-Мансийска вызвали печника, и к зиме во всех домах поставили печи. Но ханты не умели с ними обращаться, многие угорали. Всем неграмотным выдали тетради, карандаши, заставили посещать занятия. Отец Елены буквы выучил, но чтение так и не далось ему. В 1958-м Елена окончила семь классов в Вершине. В колхозе на общем собрании проголосовали за новый переезд. Предложили Кышик.
Какими государственными выгодами можно объяснить необходимость всех этих репрессивных мер? Интернатское детство было в биографии не только детей коренных жителей нашего округа. Я помню, как в начале 60-х мы жили в селе на Южном Урале по соседству с интернатом. Родители школьников, приезжая из окрестных деревень на почту, в магазин, за какой-нибудь справкой в правление колхоза или в сельсовет, привязывали лошадей возле наших окон. Когда я пошла в школу, интерната уже не было. Все ребятишки либо стали нашими односельчанами, либо уехали с родителями в город.
Если сравнить 1989 год (последняя советская перепись) и 2002-й (первая российская), то за 13 лет страна потеряла 1,8 миллиона человек. А за последние восемь лет мы недосчитались еще 2,3 миллиона. При этом особенно пострадало село: потери сельского населения в три раза больше, чем городского.
Умирают не только люди, но и сами деревни. С 2002 года число сельских населенных пунктов уменьшилось на 8,5 тысячи.
Часть сел де-факто живы. Просто они вошли в состав соседних городов и поменяли статус. Но часть была ликвидирована, потому что из-за отъезда жителей в города и «естественной убыли» они опустели. Впрочем, сельских населенных пунктов, которые де-юре еще существуют, но реально там никто не живет, переписчики насчитали еще больше — 19,4 тысячи. По сравнению с прошлой переписью это на 48% больше.
Однобокая урбанизация индустриального типа, которая началась в стране с 30-х годов прошлого века, не только не ослабевает, но и резко усиливается и, вдобавок, соединяется с процессами деградации базовых инфраструктур жизнеобеспечения и ключевых систем деятельности, что в итоге приводит к скоплению основной части населения в немногих мегаполисах и быстрому запустению провинции и села. Российский тип расселения и урбанизации всё больше напоминает мегаполисный вариант, характерный для стран третьего и четвертого мира — Африки, Азии и Латинской Америки.
