Борис Карташов
Козуля
Вовка всегда был напичкан различными идеями, которые непременно старался внедрить в жизнь. Видимо сказывалось его самообразование: чтение книг без разбору. То принесет кучу грампластинок с классической музыкой – заставляет нас слушать, объясняя, что без понимания музыки человек не может жить, то начнет готовить себе манную кашу три раза в день, убеждая всех, что она не только полезна для организма, но и улучшает память. Каждый раз придумывалось что-то новое, необычное.
…В семье стали замечать, что последнее время брат как-то сосредоточился, все время колупает в носу, постоянно жует. При этом практически перестал умываться, периодически выколупывая из носа «козули», которые с брезгливостью отправлял в рот и жевал.
– Ты что, с ума сошел! Зачем это? – всполошился я.
Тот смутился, покраснел до корней волос:
– Мне сказали, что если есть регулярно «козули», при этом не умываться, то зубы всегда будут здоровыми и белыми.
Так у него появилась кличка «Козуля».
Бизнесмен
Зятя Ивана всегда мучила проблема, как заработать много денег, затратив минимум средств. Однажды он подсчитал, что если купить свиноматку, то на продаже будущих поросят можно не только возместить затраты на содержание, но и получить хороший барыш. Занял в долг нужную сумму, (своих, как всегда не было) купил опросную свинью. Соорудил ей стайку из досок, утеплил. Спустя некоторое время та принесла неплохой приплод: то ли восемь, то ли десять поросят.
Тут-то и начались напасти. Сразу же матка придавила двух. Затем еще несколько простыли и сдохли. Оставшиеся, запоносили. В общем, до месячного возраста (когда можно продавать) дожило всего два поросенка. В то же время свинья сожрала уже столько комбикорма, что затраты возместить было невозможно. С горя зять заколол свинью, устроив громкие на весь поселок поминки, на которых побывали практически все мужики, сочувствующие ему, не забывая при этом закусывать жареной свининой.
Горе было недолгим. Как-то вечером Иван объявился у свояка Александра с очередным планом быстрого обогащения. Суть была в следующем: они берут у начальника лесопункта бензопилу напрокат – на 15 дней, на работе – отпуск. Едут в дальние деревни района, где, в основном, живут старики. Для них заготовка дров впрок вопрос выживания. Поэтому появление свояков с услугой распилить бензопилой хлысты на чурки, да еще расколоть – это уже хороший заработок для обоих мужиков…
— Потому что, – рассуждал Иван, – каждый двор заготавливает на год около 20 «кубов» дров. И если брать за заготовленный куб с хозяина три рубля, то… В общем, они возвращаются домой с такой суммой, что можно не работать полгода.
И ведь уговорил рассудительного Саньку. Через неделю уже бойко ходили по дворам, предлагая свои услуги. Жители деревень с удовольствием приглашали поработать, но вместо вожделенных купюр предлагали натуру: мясо, сало, самогон и т.д. Денег у них просто не было. Пенсий же еле хватало на прожитие. Так что дело, которое затевал бизнесмен Иван, не выгорело.
Свояки за время халтуры проехали до десятка деревень. Занимались распиловкой хлыстов, получая взамен самогонку и продукты, изредка несколько рублей, которые тут же тратили на папиросы. В конце концов, это надоело. Для того чтобы вернуться восвояси, пришлось продать бензопилу: на вырученные деньги уехать. Купили билеты, а остатки как всегда пропили.
Дома появились по – тихому. Некоторое время отлеживались. О приезде узнал начальник лесопункта. Тут же потребовал вернуть бензопилу… Скандал был вселенский.
Далеко от дома
Средний брат Вячеслав с раннего детства любил петь. Но поскольку детских песен не знал, умело воспроизводил взрослые шлягеры. Помню, сидит он, шестилетний, на подоконнике и почему-то низким голосом распевает: «Далеко от дома, от родных сердец…» Пел и про синее море, и про белый пароход, на котором поедет на Дальний Восток…
Как-то сосед научил брата нескольким блатным песням. Славка их также с удовольствием исполнял. Особенно про прокурорского сына – бандита, мотавшего срок на Сахалине.
Не расставался он с песней и в юности. Пел в художественной самодеятельности в школе, лесотехникуме, в армии. Под баян лились песни про ЛЭП-500 и горы Тянь-Шаня, Дальний Восток и ласковые волны Тихого океана. Славку всегда тянуло петь о романтике дальних стран и дорог. Наверное, песенный репертуар в какой-то мере определил его судьбу.
После армейской службы он с семьей на десять лет осел на Сахалине. У самого синего моря. Затем переезжает в приграничный район Киргизии, где живет до сих пор. Мать как в воду глядела: Славка точно «напоет» свою судьбу. Будет жить далеко-далеко от нас. Так и случилось!
В конце 80-х пытались его уговорить его вернуться в «родовое гнездо». Однако, он не захотел. А потом – развал Союза, безработица, беспредел… В этих условиях переехать стало нереально. Так и живет, правда, уже не у синего моря, а у синих гор.
Патефон
Из всех ценных свадебных подарков сестры был патефон. По тем временам он был страшный дефицит. Естественно, ценился выше, нежели, скажем, доступный сервиз или набор постельных принадлежностей. По достоинству оценила этот подарок и наша семья. По вечерам собирались и с наслаждением слушали музыкальный ящик. Пластинки зять привозил из города.
Меня манил, прямо-таки притягивал светло-зеленый диск патефона, загадочное отверстие в углу ящика, ласкал глаз хромированный блеск головки звукоснимателя. Почему из такого небольшого чемоданчика слышится музыка и песни? — не переставал думать я. Неужели в патефоне находятся певцы с оркестром? Как они там помещаются?
Однажды, когда дома никого не было, я осторожно достал из шкафа патефон, открыл его. Вход внутрь ящика наполовину закрывал диск. Пришлось немало повозиться, чтобы устранить препятствие. Протиснул руку в отверстие. Провел ладонью по днищу вправо, затем влево – ничего! Исследовал внутренности ящика по центру. Здесь тоже ждало разочарование. Тут неожиданно вошла в комнату мать.
–Ты почему без спроса взял инструмент? – строго спросила она, – сломать хочешь?
– Мам, а кто играет в патефоне?
– Как кто? – удивилась та, – оркестр!
– А поют?
– Артисты!
– Но где они там помещаются?
– Их голоса записаны на пластинке!
– Странно, зачем тогда патефон?
– Поставь инструмент на место и марш на улицу, – поставила точку в диалоге мама, нечего летом в комнате торчать.
Я выскочил из дома. Во дворе уже ждали пацаны с нашей улицы.
Война с религией
Самый противоречивый, трудный возраст — 12-15 лет. В это время мы впитывали, как губка, различную информацию. Причем, из любых источников, в том числе, кино. У нас существовала традиция, после просмотра очередного фильма тут же пытаться киношные сюжеты обыгрывать в жизни. Так было после «Фатомаса», «Трех мушкетеров», «Тимура и его команды». Мы помогали пожилым людям, мастерили «шпаги» и сражались на стороне королевы, делали страшные маски, которыми пугали девчонок.
Не остался не замеченным фильм «Тучи над Борском». Сюжет прост. Послевоенное время. Семья — мать и дочь (отец погиб на фронте). Заботы, тяжелая работа вынуждает мать вступить в религиозную секту. Но злым сектантам мало одной женщины. Они уговаривают ее, чтобы их членам стала дочь – школьница. Финал, конечно, оптимистический: руководство школы, партия, комсомол помогают семье преодолеть все невзгоды и начать новую жизнь.
Наша дворовая компания тут же стала выискивать подобных сектантов в поселке. Нашли один дом, со ставнями на окнах, которые хозяева закрывали на ночь. Это было подозрительно хотя бы потому, что никто из жителей так не делал. Вспомнили, что слышали поздно вечером молитвенное пение. Да и хозяйка, бабка Игнатиха, своим видом очень напоминала отрицательную героиню из фильма.
…Поздно вечером подкрались к дому. Точно – ставни закрыты, пения, правда, не слышно: значит притаились. Вооружившись обломками кирпичей, мы одновременно запустили их в окна. Убегая, слышали звон разбитого стекла, «охи» и «ахи» хозяев.
На следующий день пытались узнать есть ли резонанс от нашей акции. Шума в поселке не произошло: то ли хозяева не стали жаловаться, то ли мы и вправду напугали сектантов.
Ради спасения
Наступление летних дней молодежь отмечала открытием купального сезона на пруду. Там образовался небольшой пруд. Сюда приходили не только дети, но и взрослые. Когда было прохладно – жгли костер, грелись. От огня ноги покрывались красными пятнами и долго не исчезали. Прекратить водные процедуры нас могли заставить заморозки или трагический случай: кто-то тонул в нашем неглубоком водоеме. Тогда пустел берег, и до следующего года никто уже не купался.
Но однажды произошло событие, потрясшее всех. Отец с двумя сыновьями пошли на покос, который находился в нескольких километрах по узкоколейке. Ушли и пропали. Искали несколько дней. Обнаружили случайно: увидели детскую одежду около небольшого, вырытого у железной дороги карьера, заполненного водой, а по отмелям затравевшего. Все трое утонули в нем. Судя потому, что отец был в одежде, а ребята раздетые, люди предположили, что, купаясь, мальчишки стали тонуть, отец кинулся их спасать.
По словам родственников, он совсем не умел плавать.
Бурки
Это были сшитые из белого фетра сапоги. Своеобразный шарм обуви придавали вшитые в голенища узкие полоски кожи. Иногда они представляли собой замысловатый орнамент. Оттого ценились дороже и, конечно, были мечтой каждого мужика. Для справки: счастливыми обладателями такой обуви в поселке были два человека — начальник лесопункта и главный бухгалтер.
Приобрести в свободной продаже бурки в те времена было невозможно. Это был, что называется, номенклатурный товар. А если и появлялся у рядового сельчанина, то, конечно, не из первых рук.
Нашему отцу повезло. В поселок приехал агент по заготовке шкур. Те сельчане, у которых имелся домашний скот, понесли ему шкуры некогда «забитых» домашних животных. Был этот товар и у нашей семьи, поскольку родители всегда держали корову, теленка, с десяток коз и овечек.
Несколько коровьих и полтора десятка овечьих шкур отец привез агенту. Как назло, у последнего кончились наличные деньги, и тот предложил обувь. Среди резиновых и кирзовых сапог, рабочих ботинок отец неожиданно увидел новенькие бурки.
– Беру бурки! – сразу заявил он.
– Ты что? Это моя личная вещь. Достал по случаю.
– Тогда за товар давай деньги!
– Я же говорю, деньги кончились.
– Шкуры забираю обратно.
Агент стал уговаривать отца. Родитель мертво стоял на своем.
– Ладно, забирай обувку, – не выдержал мужик, – Себе достану еще. Только сделай доплату, не тянут по цене твои шкуры.
– Без проблем!
Так отец в поселке стал третьим обладателем начальственной обуви. Это было важным событием в нашей семье. Родителю завидовали соседи, знакомые, друзья. Он гордился обновой, тщательно ухаживал за ней, еженедельно натирая фетр мелом, следил за тем, чтобы, не дай Бог, на бурках появилось пятнышко.
Правильно говорят: крепко бережешь – не вечна вещь. Весной, просушив бурки, отец вложил их в мешок и спрятал на горище. Мол, там больше продувать будет — моль не поест.
Не угадал. Мешок, оказалось, изначально был заражен молевой личинкой. Когда глубокой осенью, перед первым снегом, отец торжественно вынул из мешка бурки, то увидел огромные дыры на голенищах. Личинкам моли эта обувь оказалось очень даже по вкусу.
– Обязательно справлю другие бурки, – успокаивал себя отец.
Но не суждено было сбыться мечте. Подобных случаев уже не представлялось. Один раз, правда, в районной комиссионке увидел бурки, однако они были крайне изношены. От покупки пришлось отказаться.
Вскоре пришли другие времена, другие обувные приоритеты.
Продолжение следует…
