В.В. Бартенев
Население Обдорского края состоит из четырех народностей; русских, зырян, остяков и самоедов. Русские и большая часть зырян живут в Обдорске, и только летом промышленники уезжают на низовья Оби для рыбного промысла. Почти на половине расстояния от Обдорска до Березова лежит село Мужи, населенное зырянами. Остяки живут по берегам Оби и ее притоков. Их юрты раскинуты в виде небольших поселений на расстоянии от 20 до 70, верст одна от другой и встречаются вниз по Оби почти до самой Обской губы, где, впрочем, больше уже самоедских поселений. Самоеды, за исключением сравнительно немногих, потерявших оленей и перешедших к рыболовству, кочуют в тундре со стадами своих оленей, а в январе приезжают в Обдорск на ярмарку и для положения ясака. Инородческие юрты и чумы стоят и в Обдорске, но эта беднейшая часть народа — разоренный инородческий пролетариат. Скажем о каждой из этих народностей. Собственно, о русском населении нам уже приходилось говорить в разных местах, и потому ограничимся немногими дополнениями.
Русские составляют немногим менее половины всего населения. Подавляющее большинство их (почти все) — коренные сибиряки, сохранившие притом чистый великорусский тип. Смешения с инородцами в том краю крайне редки. Я знаю не более 4 случаев браков русских с инородцами, причем есть одна небольшая особенность: нет ни одного брака русского мужчины с самоедкой или остяткой. Наоборот, в тех крайне редких случаях смешанных браков, какие бывали, всегда русские женщины выходили замуж за инородцев. Как известно, обыкновенно бывает наоборот: при столкновении культурного племени С диким если возникают смешанные браки, то женятся цивилизованные мужчины на диких женщинах, между тем как женщины культурного племени, как более консервативный элемент своего народа, реже выходят замуж за дикарей. В Обдорске — наоборот. Дикость местных инородцев и отталкивающая их неопрятность (особенно остяков), а также их бедность служит препятствием тому, чтобы русские мужчины брали себе жен из инородок. Что касается женщин, то более бедные иногда выходят за тех остяков, которые успели выбиться из своей обычной обстановки, разбогатеть, научиться какому-нибудь ремеслу и вообще цивилизоваться. Поэтому такие семьи всегда живут в русской бытовой обстановке.
Дети всегда считаются русскими, хотя и инородцы по отцу. Мужчина всегда имеет больше возможности выйти в люди, чем женщина, а для остяка выйти в люди — значит обрусеть. Обрусевши и бросивши остяцкое житье, он, естественно, стремится взять жену из той среды, в которую попал. Что касается внебрачных сношений, то здесь, конечно, дело происходит наоборот: русские мужчины с остятками; это, однако, бывает не так часто и не оказывает, конечно, влияния на тип русского населения, потому что дети считаются остяками.
Значительная часть русского населения — это бывшие березовские казаки. В 1881 г. березовское казачество было уничтожено, и казаки должны были приписаться к местным обществам или образовать новые. Таким путем возникло Обдорское сельское общество, ядро которого составляют бывшие березовские казаки. Обдорские крестьяне не получили надельной земли и пользуются только правом усадебной оседлости, на каковое они должны брать приговор в остяцко-самоедской инородческой управе у Местного инородческого общества. Приговор этот стоит различно, смотря по тому, какое место и под какую постройку, а иногда и смотря по зажиточности лица. В среднем цена рублей 50. Если крестьянин продает кому-нибудь свой дом, то покупщик должен брать приговор. Многие из зырян, живущих в Обдорске, берут приговоры у инородцев, но не приписываются к сельскому русскому обществу. Вследствие весьма обостренных отношений между русскими и зырянами, Обдорское сельское общество очень часто возбуждает ходатайства о выдворении зырян, как поселившихся в селе без согласия сельского общества. На это зыряне возражают, что никакого согласия и никакой приписки к сельскому обществу не требуется в Обдорске, так как сами русские живут не на своей земле, а на инородческой; следовательно, достаточно согласия инородцев, что и выражается приговором инородческой управы. Во всяком случае, создается,не совсем желательное положение вещей: число зырян из года в год увеличивается, а между тем в Обдорске они как-то с бока припека: в сельское общество их избегают принимать, а приписываться к инородцам тоже нельзя. От инородцев они могут получать только приговоры на усадебную оседлость: этого достаточно для торгово-промышленной деятельности, но не дает права и возможности принимать участия в местных общественных делах. Зыряне не составляют общество, у них нет своих старост, они, следовательно, не несут никаких местных сборов и не участвуют на сельском сходе. Вся земля находится во владении инородцев, и остальное население, чтобы воспользоваться, напр., рыболовными угодьями, должно арендовать их.
Пользование сенокосами до сих пор обыкновенно бесплатное, хотя иногда бывают случаи, что вотчинник-инородец требует плату за право покоса. Сами инородцы сена не косят и скота (кроме оленей, не едящих ничего, кроме моха) не держат.
Вследствие этого обдоряне не раз возбуждали перед Министерством Государственных Имуществ ходатайства о наделении их рыболовными и сенокосными угодьями из земель инородцев, ссылаясь, между прочим, на то, что русские, живущие по верхней части Оби — начиная с Березова, имеют свои земли. Действительно, сургутские и березовские остяки совсем почти лишены рыболовных угодий и потому влачат самый жалкий образ жизни (особенно в Сургуте). Поэтому домогательства обдорян могут, с первого взгляда, возбуждать опасения за участь и без того обиженных судьбой остяков. На самом деле это вопрос довольно спорный, и его, пожалуй, возможно решить так, что и волки будут сыты, и овцы целы. Дело в том, что по Оби вниз от Обдорска есть очень много рыболовных мест, которых остяки, за их сравнительной малочисленностью, сами эксплуатировать не могут и сдают в аренду преимущественно богатым тобольским купцам. При этом остяки получают самую ничтожную плату в силу того, что они совершенно закабалены неоплатными долгами (как об этом еще будет сказано в своем месте). Как образовались эти угодья, слишком обширные для того, чтобы вотчинники могли бы их сами эксплуатировать?
Дело в том, что остяки владеют своими землями на родовом начале: вся земля поделена между отдельными родами, члены которых пользуются родовой землей совместно. Вследствие разных причин (эпидемических болезней и др.), инородцы вымирают (хотя, вообще говоря, вымирание инородцев считается спорным, но об этом после). Случается, что из многочисленного раньше рода останется всего две-три души, владеющие громадными пространствами и притом получающие самый ничтожный доход, благодаря кабале у тоболяков. Вот из этих-то латифундий и можно было бы произвести наделение как обдорских крестьян, так и более бедных инородцев. Пострадали бы, в сущности, только крупные рыбопромышленники, в руках которых фактически находятся остяцкие земли.
Занятия русских обдорян состоят в рыболовстве и торговле с самоедами (скупка у самоедов пушнины и перепродажа ее тобольским купцам, приезжающим в январе в Обдорск на ярмарку). Об этих главных занятиях обдорян я потом скажу особо. Кроме этого, почти никаких других заработков у русских нет.
Кустарная промышленность совсем не развита. Даже не вяжут сетей и почти не делают никаких рыболовных принадлежностей. Все это привозится из Тобольска, где изготовляется крестьянами-кустарями Тобольского округа. Лодки, необходимые для рыбной ловли, различных видов: неводники (большая рыболовная лодка), бадьяновки, городовушки приплавляются выше по Оби, от села Самаровского и других мест на юге Березовского округа.
Из кустарных промыслов, существующих в Обдорске, можно отметить шитье бродней и хлебопечение. Бродни — это большие рыболовные сапоги, шьют их без подметок и каблуков, из очень толстой кожи; в сапоги кладут толстую стельку из соломы. Бродни бывают обыкновенно во всю ногу. Их обильно смазывают дегтем и рыбьим жиром, а иногда вымачивают в смолевой воде. Обувь эта употребляется при неводьбе, но многие ходят в них вместо сапог. Хороши при охоте по мокрым местам. Подобная же обувь на севере Архангельской губернии, где тоже развито рыболовство, называется бахилами Кроме того, многие занимаются печением хлеба. Печеный хлеб требуется для инородцев. Торговля с ними почти исключительно меновая, и печеный хлеб является одним из средств обмена. За печение берут 10—12 коп. с пуда. Из других подобных занятий можно упомянуть еще о вязании колыданных сетей — это сети, употребляемые при ловле рыбы особым снарядом — колыданом — остяцкого изобретения — нечто вроде сачка, только больших размеров и с некоторыми усовершенствованиями. Затем некоторые шьют шапки и треухи из оленьих шкур, а также выделывают шкурки и шьют из них шубы и дохи.
Впрочем, большая часть этих работ производится остяками и зырянами: они выделывают шкуры и шьют более грубые виды зимней одежды: малицы, гуси и проч. Более же тонкая работа (шапки, шубы и дохи) исполняется исключительно русскими и притом женщинами. Но таких мастериц всего две на весь Обдорск. Так что Обдорск, главным образом, поставляет пушнину в сыром виде, а обделывается и шьется она в других местах.
Значительная часть жителей держит скот: коров и лошадей. Скот этот привозной и ничем особенно не отличается от своих более южных сородичей, кроме разве большей мохнатости. Летом скотина пасется без пастуха по тундре и сама, обыкновенно, возвращается домой в свое время. Пастуха и трудно было бы держать, так как при редкости пастбищ скот разбредается по большому пространству. Охранять его нечего: волки близ села не встречаются, особенно летом, они все ходят в тундре за оленьими стадами, а людей, которые воровали бы скот, в Обдорске нет, да и некуда угнать: село одно во всем краю. Лошади употребляются только зимой, когда на них возят воду (преимущественно).
Кое-кто из русских побогаче обзаводились оленями. Начало русского оленеводства обыкновенно совпадало с какой-нибудь эпидемией среди самоедов. Когда тиф или оспа произведут свое опустошительное действие по чумам кочевников, то нередко остаются бесхозные стада оленей, которые расхищаются иногда самоедами же, а часто и русскими, и зырянами. Роль эпидемии иногда выполнял голод, дороговизна предметов, необходимых для самоедов; тогда можно скупать оленей за бесценок. Русские заводили оленей исключительно подобными способами. При этом никогда ни один русский сам оленей в тундре не пас, а нанимал пастуха-самоеда, а сам жил в Обдорске и получал доходы. Пастьба оленей — специальность самоеда. Иногда говорят о том, что это племя вымирает. Никогда не следует забывать, что вымирание самоедов приведет к прекращению оленеводства, а следовательно, к полному разорению всего края.
В числе немаловажных источников дохода следует упомянуть об обдорском общественном кабаке. Кабак этот открыт в 1889 г. и теперь дает обдорянам довольно порядочный доход. Раньше кабака не было, и водку приходилось привозить из Березова. Привозили не только для собственного употребления, но и для продажи.
Противозаконная торговля вином была очень распространена: почти в каждом доме был кабак. Многие нажились на этом деле, да и как не нажиться! Водку разбавляли водой, иногда наполовину; сдабривали ее купоросом и табаком и продавали по рублю бутылку. Продавали, конечно, главным образом, инородцам. Тогда большинству обдорян, жилось довольно хорошо. Между прочим, приходилось слышать от купцов: «У нас тогда товар в лавках не залеживался, у всякого тогда водились деньжонки, ну, понятно, и торговля шла бойко. Теперь не то: открыли кабак, все самоеды оттуда водку берут, а частным образом водкой никто не торгует, стало быть, и денег у покупателя меньше».
Многие попадались, платили штрафы и отсиживали в «каталажке» за недозволенную виноторговлю. Попадались, конечно, только бедные, богатые же прекрасно устраивали свои делишки, как это и водится повсеместно. Наконец, с 1889 г., Обдорское сельское общество открыло свой кабак. Много пришлось возиться им с этим делом: трудно было найти людей, которые сумели бы вести общественное дело, а также необходимый капитал. Собственно денежных людей в Обдорске не мало, но многие боялись риска. Наконец дело наладилось и пошло в ход и стало давать довольно порядочные барыши. Из доходов кабака Обдорское сельское общество уплачивает теперь все государственные налоги и сборы, содержит школу, больницу, которая построена года четыре тому назад на добровольные пожертвования. Кроме того, каждый год бывают еще остатки, которые делятся между членами сельского общества. Остатки не слишком великие: рублей 20—30 на Душу, но все-таки — хлеб. Обдоряне часто жаловались на своих доверенных, заведовавших кабаком. Доверенные, по всей вероятности, действительно наживались. Если мы видим, что общественный пирог повсеместно на земном шаре возбуждает аппетит в тех лицах, которые близко к нему приставлены, то странно было бы ожидать, что этого не будет в Обдорске! Виноваты прежде всего сами обдоряне, которые не умеют вести путем общественного дела, установить контроль и т. п. Отношения их к своим доверенным отзывались иногда некоторою неблагодарностью: все-таки люди старались, хлопотали и сумели поставить дело как следует, от чего выиграли и сами обдоряне, и чего прочие жители сделать бы не сумели. Да и злоупотребления были вовсе не так уж велики.
От открытия кабака пострадали прежде всего лица, которые занимались корчемством. Больше всего — зыряне, как народ вообще более подвижной и оборотистый. Об этом, конечно, никто не станет жалеть; но по поводу кабака часто возникает другой вопрос, весьма существенный: как отразилась «реформа» на инородцах? В общем, мне кажется, что открытие кабака принесло несколько больше вреда, чем пользы. Правда, теперь инородцы получают водку лучшего качества, без купороса и т.п.; водка теперь дешевле, но зато больше соблазна. Прежде трудно было достать: опасно, а теперь стоит только спуститься под гору, где так заманчиво виднеется красная вывеска, а вечером, как звездочка, блестит огонек, гостеприимно приглашающий всех жаждущих. Кроме того, раньше нельзя было достать водки меньше, чем на полтинник: (из-за такой мелочи никто не станет рисковать), а теперь в кабаке дадут и на гривенник. Поэтому, чуть только получит остяк хоть гривенник, сейчас и в кабак. Прежде остяку надо было копить до полтинника или, чаще даже, рубля, а тем временем представится необходимость купить чего-нибудь полезнее водки. Пьянство, в общем, усилилось, хотя и не в очень большом размере. Корчемство пало очень сильно, хотя и не прекратилось совсем, как не прекратилось оно и повсеместно в России, по деревням. И теперь торгуют, только уже в тундре: повезет человек несколько нарт с водкой и разъезжает по самоедским чумам. Торгуют теперь сами самоеды. Развозят водку и летом по рыболовным станкам, хотя и не особенно много. Прекратить этого почти невозможно.
Как-то раз я встретил одного человека, бывшего, между прочим, на рыболовных местах Мурманского берега, и он мне сказал, что теперь, благодаря бдительности администрации, там совершенно исчезла продажа рома норвежцами; я, конечно, только улыбнулся в ответ на подобное заявление.
Бывал в прежнее время еще один источник обогащения, довольно, оригинальный. Это ограбление остяцкого или самоедского «шайтана». Шайтаном называют в Сибири инородческих идолов, а также те амбарчики, которые ставятся под охраной идола и наполнены разным добром. Кочующий инородец не всегда имеет возможность возить с собой все свое имущество; вот он и оставляет свои драгоценности шайтану. Для этого в глухом местечке тундры ставится идол и при нем строится амбарчик. Сторожей нет, но сами инородцы никогда не посягнут на кражу этих вещей, как и, напр., новозеландец никогда не нарушит «табу». Кажется, вещи иногда и прямо жертвуются божеству. Такое же значение храмов мы знаем и в античном мире. Многие русские и особенно зыряне, чаще шныряющие по тундре, завладевали имуществом шайтанов и богатели. Часто находили там очень дорогие меха: соболей, чернобурых лисиц, голубых, песцов.
По перечисленным мною способам наживы читатель может, пожалуй, составить себе довольно невыгодное мнение об обдорянах. Мне было, бы очень жалко, если бы так случилось. Сравнивая обдорянина и вообще сибиряка с крестьянами и мещанами Европейской России, я всегда отдам предпочтение первым перед последними. Уровень умственного и нравственного [развития] сибирского населения, насколько я мог заметить, выше общерусского. Обдорянин, как и вообще сибиряк, выглядит как-то осмысленнее и благороднее. Особый отпечаток кладет на обдорян жизнь в пустыне и при большой реке, на которой страшно разражаются бури. Известно, что опасность и риск, среди которых приходится жить населению, способствуют какому-то облагораживанию его типа. Есть также что-то освежающее и возвышающее в необъятном просторе и раздолье пустыни. В Сибири вообще меньше той обывательской пошлости, от которой тошнит в провинциальной России. Реже можно встретить и факты дикого и суеверного невежества. В Сибири никогда не принимали за слуг антихристовых статистиков и лиц, помогающих голодающему населению. Факты, вроде саратовских и астраханских беспорядков, тоже почти невозможны. Если в Сибири чаще бывают поразительные злодейства, то это случаи более или менее единичные и не имеющие значения для характеристики массы. Объясняются подобные случаи присутствием уголовных ссыльных.
Да и что же такого особенного в тех способах наживы, которые, за исключением разве корчемства, были уделом довольно незначительного числа лиц? Расхищение шайтанов, расхищение выморочных оленьих стад, покупка за бесценок, по случаю крайней необходимости продавца, и т. п. — да это стал бы делать каждый средний обыватель, под какой бы широтой он ни родился. Человек всегда и везде ищет возможности приобрести как можно больше при наименьшей растрате труда.
Перейдем теперь ко второй народности — зырянам.
Продолжение следует…
