Западно-Сибирская экспедиция РАН и РГО. Окончание

Б.Н. Городков

…21 августа мы прошли мимо устья широкой реки. Она называется Большой Пур (Нахлка Петл на языке туземцев), а та река, по которой мы доселе плыли, была лишь притоком ее. Пустынные окрестности Большого Пура мало отличались от Верхнего Пура (Петл), только река стала глубже и слабо уклонялась от северного направления; чаще русло ее было разбито островами на протоки; расширились береговые пески, окаймленные то заливными елово-кедровыми и лиственничными лесами, то ивняками и березняками. Часто попадались старые и молодые гари.

Близ устья большой реки Катвией-яга мы впервые встретили берестяные чумы рыболовов на береговом песке. Рыба ловилась плохо, так что туземцам, отправившимся с нами, пришлось заколоть двух оленей. Часть мяса мы обменяли у них на сахар, что было не лишним, так как наши запасы совершенно оскудели, а грибы и ягоды, которых росло множество в прибрежных лесах, были малопитательными при тяжелой работе (мне приходилось грести во все время путешествия по Пуру). Охота на диких оленей и лебедей, часто попадавшихся по пути, бывала всегда неудачной, так как сторожкие животные близко не подпускали. Туземцы с Катвией-яга оказались плохими проводниками, почему-то они не указывали нам притоков и не сообщали их названий. Это повторилось и со следующими подводчиками. Мы могли отметить на нашей карте лишь одну крупную реку, носящую также имя Петл (Пур). Во время зимнего путешествия мы пересекли верховья этой реки близ оз. Пяку-то.

За названной рекой Большой Пур еще более увеличился, достигнув ширины в главном русле одного километра. Многочисленные острова и отмели повсюду пересекают реку и е¸ притоки. Начало сказываться также и северное положение. В долине перестала попадаться сосна, которая по песчаным слабохолмистым водоразделам еще была распространена и лишь очень постепенно сменилась лиственницей. Она совершенно исчезла за р. Таай-яга (нижней). Лиственница вместе с березой и северной ольхой (Alnus fruticosa) начинала все более и более вытеснять кедр и ель даже в долине. Кедр сделался невысоким и совершенно исчез на водоразделах; однако он еще долго встречался в долине Пура, спустившись далеко севернее сосны, почти до самой тундры. Подзолы на песках стали совсем неглубокими (сантиметров 10). Во флоре появились арктические формы. Словом, мы приближались к тундре.

Настал сентябрь месяц. Погода начала портиться, часто выпадали дожди, иногда ненастье длилось по несколько дней. Ночью было холодно, но заморозков, благодаря исключительно теплой осени 1923 г., не наблюдалось. Комары почти совершенно исчезли. Сильный ветер все чаще и чаще разводил на широкой реке волнение, заливавшее наши маленькие лодки. Два раза нас захлестывало волнами и выбрасывало на берег, иногда приходилось пережидать непогоду. Деревья стали желтеть и осыпаться. Мы неоднократно справлялись у наших проводников, далеко ли осталось до русских, живущих в низовьях Пура, но никто толком не знал расстояния.

11 сентября мы впервые увидели настоящий тундровый ландшафт. Слабохолмистая равнина грязно-зеленого цвета от болотистой моховой тундры тянулась до самого горизонта. Кое-где блестели небольшие озерки, а вдоль долины р. Таута-яга и по оврагам угнетенные лиственницы образовали узкие и редкие полосы леса. Заросли становятся гуще и выше лишь в самой долине. На краю оврага стоит халмер – продолговатый ящик из толстых лиственничных досок, заменяющий самоедам гроб. Неглубокая мерзлота мешает им хоронить своих покойников в землю. Остатки чума показывали, что здесь были люди. Они, по предположениям наших проводников, спустились ниже по Пуру.

Сильный южный ветер, сопровождавшийся почти непрерывным осенним дождем, гнал нашу лодку по узкой извилистой протоке Пура весь следующий день. Вечером, уничтожив последние остатки продовольствия, промокшие от дождя и заливавших лодку волн, мы вошли в р. Сампорку. Вдали виднелись три чума, куда тотчас же направились наши спутники. Мы занялись устройством своего несложного шалаша из двух брезентов и установкой пологов в густой чаще корявой березы и ивняка, над которыми поднимались отдельные лиственницы. Недалеко виднелся высокий холмистый край долины. Вершины холмов были безлесны, а их склоны зарастали редкими лиственничными лесами и кустарниками.

Вскоре явились человек 10 местных туземцев. Мы обратились к ним с просьбой дать рыбы и тут обнаружили интересный факт. Язык наших новых знакомцев настолько отличался от языка лесных самоедов, что ни они нас, ни мы их не могли понять. Внешность их также несколько отличалась от внешности туземцев остального Пура: они были черноволосы, а те с более светлыми волосами. Впоследствии выяснилось, что жители верхнего и среднего Пура, которых мы считали за самоедов на основании сургутских сведений, значительно отличаются от самоедов (юраков) низовьев Пура и Таза. Самоеды называют их пян-хасово («лесной народ») сами же себя последние зовут нешен («мужчины, люди»). Их язык, имеющий самоедские корни, обращает внимание полным отсутствием звука «р», которым как раз богат язык настоящих самоедов. Изменению подверглись и другие звуки самоедского языка настолько, что юраки почти не понимают пян-хасово. Последние при сношениях с ними и с русскими принуждены пользоваться более известными самоедским или остяцким языками. Приведем несколько примеров. Реку Пур юраки называют Пюра-ям, пян-хасово – Петл; «большой» по-юрацки – арка, пян-хасово – нахлка; «нож» – хар и, соотв[етственно], катль; «белка» – таряга и татля; «есть (кушать)» – орть и гомуткома; «табак» – сяр и шен; «есть (существует)» – тыня и таддия; «нет» – юнку и дику; «один» – опой и моп и т. д. Много также общих слов.

Всего известно 5 родов пян-хасово, живущих на обширном пространстве Обско-Тазовского водораздела. Число людей, по-видимому, не превышает 600. Главная масса населяет систему р. Пура и верховья р. Часальки, приток Таза (роды Пяк, Нейвосята, Выла), остальные разбросаны по северным притокам Агана – Кавану и Вар-яун (роды Иуши, Ехтат, Пяк), верховьям р. Надыма и по р. Лямину и ближайшим речкам (Пяк, Выла). Область их кочевий отделена достаточным пространством от кочевий юраков низовьев Пура и Таза, с которыми они не встречаются. Только ближайшие пян-хасово выходят осенью для торговли и рыбной ловли в район обитания юраков.

13 сентября мы расстались с последними пян-хасово. Нас усадили в большую шестив¸сельную лодку, и четверо самоедов быстро подвигали ее вниз по реке. Часа через три показались чумы на маленьком островке, окруженном протоками. Было очень оживленно по сравнению с недавно пройденным нами пространством: по реке сновали лодки, привозившие рыбу и самоедов; на берегу в носилках таскали крупных сырков, пыжьянов, щекуров и др.; женщины чистили рыбу около чумов; – словом, промыслы были в полном разгаре. Мы зашли в один чум, где оказался хозяин его, говоривший немного по-русски. Он обещал к вечеру доставить нас в избу Шеймина – первое русское жилье вверх по Пуру.

Долина Пура в его низовьях заросла низкими кустарниками, приземистыми корявыми березняками и небольшими группами лиственниц. Среди них разбросаны заливные озера, кочковатые осоковые болота и травянистые лужайки. Изрезанный оврагами правобережный яр в 40–45 м высотой далеко виден с реки. Он резко отличается от песчаных обнажений остального Пура своими темно-серыми валунными суглинками – осадками морской постплиоценовой трансгрессии, переработанными ледником. Центр здешнего оледенения лежал, по-видимому, где-то к северо-востоку от Енисея. За яром раскинулась холмистая моховая тундра. В широких низинах между ее холмами нельзя пройти из-за болот и густых кустарников. Редкие лески из лиственницы, березы и северной ольхи растут на краю долины, лепясь по склонам широких оврагов. Отдельными группами угнетенные лиственницы взбираются и на соседние холмы. Часто они вырублены, и на месте их образовалась пятнистая тундра с торчащими пеньками деревьев. Голые, топкие после дождя пятна покрывают все ближайшие вершины холмов. Кое-где видны желтоватые пятна песчаных котлов выдувания.

На пологом склоне долины ручья, прорезающего яр, скучена группа серых домиков. Это – усадьба Шеймина. Небольшая изба из двух комнат с высокой крышей и железной трубой окружена амбарами, баней, хлебопекарней и др. избушками. Хороший амбар стоит также на берегу реки в расщелине долины ручья. На соседнем холме виднеются кресты нескольких могил, а по склону его разбросаны нарты самоедов с упакованным в них домашним скарбом.

А.Н. Шеймин, рыбопромышленник и бывший торговец, живет здесь уже более 20 лет. Как и др[угие] постоянные жители низовьев Пура и Таза, он прибыл сюда в качестве приказчика одной из сургутских фирм (Тетюцкого), но затем постепенно расторговался, купил у своего хозяина избу и завел самостоятельное дело. В прежнее время он занимался рыбными промыслами, нанимая для этой цели окрестных самоедов или снабжая их за часть улова орудиями промысла. У них же он скупал пушнину и рыбу на товары. Продукты торговли и промысла частью продавал Плотниковым, крупной фирме, имевшей свои промыслы и фактории близ Тазовской губы, частью отвозил зимой в г. Сургут на оленях. После Октябрьской революции торговля Шеймина была прекращена, а его промысловые избы и инвентарь переданы Тазовскому отделению Облгосрыбпрома. Сам он занялся организацией артелей самоедов и заготовкой рыбы для названного учреждения.

Семья Шеймина, состоявшая из самого хозяина, его жены и четырех девочек, приняла нас весьма гостеприимно. Тотчас же мы узнали, что шхуна Облгосрыбпрома, приходящая в Тазовскую губу раз в год для того, чтобы доставить запасы продовольствия и товары и забрать накопившуюся сухую и соленую рыбу, уже ушла. Таким образом, мы могли вернуться в культурную местность только зимним путем на оленях. Пришлось остаться в избе Шеймина, у которого мы и прожили два с половиной месяца.

За время продолжительной поездки по Пуру мы израсходовали все продовольствие и прочие запасы, наша одежда была изорвана. Поэтому сразу же возник вопрос о добыче необходимых продуктов, зимней одежды и средств для оплаты обратного пути.  Приблизительно через две недели после нашего прибытия к Шеймину мы отправились в большой лодке в Ивай-сале.

Немного ниже избы Шеймина река раздваивается на два русла, Большой и Малый Пур, снова сливающихся далее. При их слиянии стоят две избы – Ельцова и Торопчина, а на третьем русле реки, Озерном Пуре, имеется еще изба Кайдалова. Вот и все русские старожилы на Пуре. Километрах в 15 от устья находится контора Облгосрыбпрома – Ивай-сале, до революции принадлежавшая фирме Плотникова. Там уже знали о нашем прибытии, но предполагали, что мы участники крестьянского восстания в 1921 г., доселе скрывавшиеся. После нашего отъезда обратно к Шеймину в Ивай-сале даже прибыл катер с вооруженным отрядом служащих Тазовской конторы, чтобы арестовать неожиданных пришельцев. Наше прибытие в Ивай-сале рассеяло эти нелепые слухи, и мы получили все, что нам было нужно из складов Облгосрыбпрома в долг.

Пребывание в избе Шеймина не проходило даром, так как мною были поставлены наблюдения над почвами и замерзанием в тундре, развитием пятнистой тундры, глубиной снега и пр. Почти каждый день совершались прогулки на выбранные участки сначала пешком, а по выпадении снега на лыжах. Можно считать доказанным, что образование пятнистой тундры и вообще голых пятен среди мохового покрова тундры и водораздельных болот на севере связано с зимним и, особенно, весенним развеванием на лишенных снега участках. Серпухов исследовал ближайшие обнажения, и ему удалось найти конкреции с раковинами, подтверждающими принадлежность здешних суглинков к осадкам морской трансгрессии. Он же вел съемку при поездках на оленях. Принимали мы также участие в ловле рыбы подледными сетями. Этот промысел производится с момента замерзания реки, которое произошло в 1923 г. 14 октября, до начала так называемого «замора» или «горения воды».

Последнее явление чрезвычайно характерно для всего Севера Западной Сибири. Ему посвящена довольно большая литература, но до последнего времени существуют два мнения. По одному, порча воды и гибель рыбы зимой обусловлены процессами сероводородного брожения, по другому, это – результат поглощения кислорода болотными железистыми соединениями. По нашим наблюдениям, темная заморная вода совершенно лишена сероводородного запаха, и ее вредные свойства вызваны недостатком кислорода, поглощенного органическими веществами (частью и закисными соединениями железа), вынесенными водой из болот. Начало замора наблюдалось нами и на Оби во время поездки из Сургута в Тобольск. На Пуре замор весьма постепенно развился в самом начале декабря.

Два раза мы ездили на оленях в Хальмер-седе на р. Тазе, где находится районная контора Облгосрыбпрома. При этих поездках мы заезжали в Тазовскую губу и пересекли водораздел между Пуром и Тазом. Водораздел представляет из себя безлесную холмистую равнину, заболоченную в низинах. Редкие лиственничные леса растут лишь близ рек, они сильно порублены около Хальмер-седе.

На картах обыкновенно изображают низовья р. Пура и Таза в виде огромных водных рукавов, постепенно переходящих в Тазовскую губу. На самом деле, несколько протоков, на которые разбились эти реки в низовьях, достигают самое большее 1 км ширины. Лишь Озерный Пур, западное устье Пура, местами расширяется в большие мелководные проточные озера. Однако обширная долина, в настоящее время почти не заливаемая водой в низовьях реки, и террасы в ней свидетельствуют о еще недавнем высоком уровне вод Тазовской губы. Вторые песчаные террасы нам постоянно приходилось наблюдать по всему Пуру и Агану. Они хорошо выражены также на оз. Пяку-то. Общая длина Пура, по нашей съемке, достигает 900 км, р. Таз, вероятно, лишь немного больше.

Низовья Пура и Таза населены самоедами-юраками. Они называют себя хасово – «народ», а кочующих в Гыданской тундре вын-хасово – «тундровый народ». На Пуре жив¸т всего около 550 чел., а на Тазу около 1000. Пуровские юраки занимаются рыболовством, охотой и оленеводством. Богатых оленеводов среди них всего 4, они имеют от 500 до 1500 голов скота. Рыбной ловлей богачи почти не занимаются. Остальные туземцы насчитывают по несколько десятков оленей. Такие небогатые оленеводы летом сами не пасут своих стад, но несколько владельцев нанимают совместно пастуха, который и кочует со сборным стадом в северной части водораздела Таз – Пур. Хозяева же занимаются в это время рыбной ловлей, сдавая за кредитованные товары добычу в контору Облгосрыбпрома, а осенью (с 1 сентября старого стиля) добывая ее исключительно для себя. По замерзании реки некоторые из них ставят подл¸дные сети. К началу зимы пастухи подгоняют оленей и сдают их хозяевам. Более обеспеченные перевозочными средствами отправляются в Сургут, иногда подряжаясь везти товары, другие же кочуют в низовьях Пура, промышляя зайца, куропатку и пушного зверя (преимущественно песца, лисицу и горностая), занимаются также доставкой дров в фактории и перевозкой грузов. Ходящие в Сургут бьют по дороге белку. Весной они возвращаются снова на Пур и принимаются за рыбную ловлю. Безоленные бедняки работают в промысловых артелях и в конторах Облгосрыбпрома, кое-как перебиваясь рыбной ловлей и охотой. Вын-хасово приходят в низовья Пура и Таза в начале или середине декабря для торговли. Они доставляют главную массу песца. Большая часть их проходит через Ямбур в Тазовской губе, направляясь в Обдорск.

К началу декабря кончился подледный промысел, и наши хозяева стали собираться в Сургут. Ещ¸ ранее с помощью Шеймина и Облгосрыбпрома мы приобрели зимнюю самоедскую одежду, напекли хлеба, купили мороженой рыбы и оленьего мяса, построили полóк. Этим именем называют кибитку из оленьих шкур, которая помещается на большие нары. Она имеет дверь и два стеклянных окна. Внутри ставится маленькая железная печь, делается откидной столик. Пол устилается оленьими шкурами. В таких полкáх семьи русских совершают свое путешествие от Тазовской губы до Сургута и обратно. Мужчины едут на нартах, но ночуют также в полкáх. Мы придерживались последнего, причем Серпухов вел съемку пути. На наше счастье, сильнейшие холода, которые стояли в конце ноября, сменились сравнительно мягкой погодой. Новые морозы начались лишь в середине января 1924 г., когда мы были уже под Тобольском.

3 декабря анасы по 5–6 нарт, запряженных парой оленей и подвязанных одна за другой, потянулись через Пур к р. Тап-яга. Мы наняли чум юраков с 30 оленями, Шеймин пользовался своим стадом около 100 голов да приблизительно столько же было у его пастуха. Часть оленей бежала свободными, подгоняемая собаками. Впереди нас на расстоянии 2–3 дней пути шел Мамеев с Таза, и мы двигались по проложенным им следам. Зимний путь на Сургут идет по водоразделу Пур – Надым на протяжении около 800 км. Он сохраняет определенное направление, так как караванам приходится пользоваться давними просеками в приречных лесах.

Первый день мы шли по безлесной моховой тундре, а затем вступили на лед р. Тап-яга, левого притока Пура. Его широкая долина заросла ольхово-березовыми кустарниками и редкими лиственничными лесами, изредка попадается ель. Угнетенные лиственничные лески поднимаются из долины на ее край, как и у других речек. 6 декабря среди этих лесков была устроена дневка. За р. Тап-яга снова началась холмистая тундра, но горизонт уже почти всегда был закрыт лиственницей. Она растет по речкам, оврагам и на не заболоченных песках, возвышающихся среди моховой тундры, мокрых болот и озер. Довольно часто попадаются отдельные и скученные холмы высотой 4–10 м. Их склоны обыкновенно зарастают кустарниками и деревьями, а вершины почти всегда обнажены ветром от снега. На них замечены валуны и галька.

Олени повсюду добывают достаточно корма, раскапывая ногами неглубокий снег и поедая лишайники (олений мох). На месте стоянок белая снежная пелена тундры, курящаяся от ветра, сменяется темными пятнами ям. Это значительно облегчало мне исследование растительного покрова тундры. Встречаются горелые пространства, которые мы проходили без остановок, так как на них олени не находили пищи.

Мы пересекли несколько притоков Пура. Леса вдоль их долин становились все гуще и обширнее. 12 декабря наш караван вступил уже в тундру бассейна Надыма. В разбросанных редких лиственничных лесках ее показалась угнетенная ель, а в долине р. Малой Танловой появился впервые и кедр. Около этой реки изменились и другие растительные сообщества. Моховые тундры, в которых преобладали зеленые гипновые мхи, впрочем, мало заметные под лишайниками и густым багульником, постепенно уступили место сфагновым мерзлым болотам. Близ р. Большой Танловой (17 декабря) появилась сосна. Она вдоль реки растет уже настоящим лишайниковым бором с крупными деревьями. В долине преобладают густые елово-кедровые леса. Сама Танлова достигает 150–200 м ширины. На ней, как и на других реках нашего района, часто попадаются незамерзающие ключи, вода которых разливается поверх льда и образует плоские наледи. Еще не замерзшая под снегом вода этих наледей иногда доставляла нам немало затруднений. В дальнейшем острова леса среди обширных бугристых болот состояли преимущественно из сосны. Если бы не более частые сосновые леса, ландшафт ничем не отличался бы от тундры, настолько велики водораздельные болота, по которым мы медленно подвигались к югу.

Следы человека мало заметны. Изредка попадутся деревянные самоедские шайтаны (сядай), сидящие рядом на перекладине; покажется одинокая могила туземца – полусгнивший деревянный ящик где-нибудь на холме; местами торчат пни срубленных деревьев. Однажды наткнулись на группу оленей, отбившихся от стада пян-хасово из рода Пяк, кочующего где-то по ближайшим притокам Надыма. Эта пустыня оживляется только в середине зимы и весной, когда здесь кочуют самоеды (юраки), направляющиеся в Сургут и обратно. Охотясь на белку, самоеды уходят в стороны и иногда идут вдоль лесов, окаймляющих нижнее течение Пура.

За р. Танловой среди водораздельных болот стали попадаться крупно-бугристые участки. Неправильной формы, сливающиеся бугры высотой до 3 м с редкими березками на них всегда приурочены к сильно мокрым, топким болотам. Между верховьями р. Лонг-яга и Хо-яга (бас. Надыма) целый день шли по так наз[ываемой] Хотта-вы (Березовая тундра). Это – мокрые, слабобугристые, почти плоские болота с многочисленными озерами. Горизонт часто сливается с небом, так как лесов нет, разбросаны лишь группы кустистой березы. Они образуют более сплошные насаждения по оврагам и речкам.

За р. Хо-яга унылый вид безлесных торфяников несколько оживился, так как на них начали попадаться участки мелкой рямовой сосны, что свидетельствует о частичном понижении вечной мерзлоты. Южнее рямы стали занимать все большие и большие площади, чтобы близ Сургута получить господство над безлесными болотами.

Немного севернее озера Пяку-то мы пересекли разорванную цепь высоких холмов (Сыр-сого), достигающих до 50 м высоты. Они тянулись приблизительно в широтном направлении. По рассказам, на них много камней. Здесь проходит продолжение конечных морен позднейшего оледенения, которые мы встретили летом на водоразделе Кавана и Пура. Гряды холмов Сыр-сого прорваны верховьями р. Пяку-Петл.

Озеро Пяку-то, на котором мы были 23 декабря, достигает ширины 6–10 км. На восточном берегу его находятся избушки бывших промыслов Глазкова из Сургута. Он ловил здесь сырка, пыжьяна, щокура, щуку, окуня. Озеро окружено концентрической полосой торфяников

на второй террасе, а вне долины его располагаются заросшие сосновым бором древние песчаные дюны. Когда-то уровень озера стоял на 3–4 м выше современного. В окрестностях Пяку-то кочуют 4 чума Пяков. Остовы их жилищ и лисьи слопцы мы видели за озером, а впоследствии встретились и с двумя пян-хасово, которые разыскивали потерявшихся оленей.

Еще близ озера Пяку-то все чаще и чаще среди сосновых лесов стали попадаться кедровники. К югу от р. Янг-яга (верховья р. Пяку-Петл) появилась пихта и осина. Елово-кедровые острова и рямы с мелкой сосной непрерывно чередовались с участками болот, усеянных крупными буграми, между которыми ныряли наши нарты. По этим бугристым болотам мы шли два дня. Ландшафт напоминал горную страну в миниатюре: повсюду громоздятся хребты и цепи вершин, поднимаются отдельные куполообразные сопки, но высота их не превышает 4 м. Верхушки бугров часто почти лишены снега и издали чернеют своим выветрившимся сухим торфом. Склоны бугров с вечной мерзлотой густо зарастают торфяниковыми кустарниками, над которыми возвышаются отдельные угнетенные березы и кедры. Между буграми мокрые, топкие сфагновые болота. Крупно-бугристые торфяники (бугристая тундра) особенно характерны для южной границы вечной мерзлоты в местах с обильным подтоком грунтовых вод.

Близ р. Лагати-яга крупнобугристые болота постепенно исчезли, и мы вступили в так называемый Остяцкий сор. Это – низменное, мокрое сфагновое болото с разбросанной по нему мелкой березой, кедром и рямовой сосной. К югу от р. Торым-яун (Божья река) местность мало отличается от Остяцкого сора, только гуще и крупнее острова сосновых рямов. Еще большую площадь, чем торфяники, занимают бесчисленные озера. В начале лета – это почти сплошное озеро полой воды на протяжении 200–300 км. Местность становится суше лишь близ речек, принадлежащих к бассейну Торым-яун. По краям их растут уже крупные леса. Сама река имеет очень плохо выраженную долину, незаметно переходящую в водораздельные болота. Надо думать, что в ледниковый период (позднейшее оледенение) и после него весь бассейн р. Торым-яун был занят огромным озером. Уровень его понизился совсем недавно, почему реки еще не успели промыть достаточно глубоких долин. Суглинистые грунты этого района хорошо отличаются от ледниковых и флювиоглациальных песков ближайших окрестностей.

Система р. Торым-яун населена уже остяками. Мы видели их промысловые избушки и загородки на месте летней пастьбы оленей. Приближаясь к Сургуту, начали встречать остяков и самоедов, возвращавшихся с ярмарки. Торым-яун – священная река. При переходе ее обычно приносят в жертву оленей. На берегу мы видели груду оленьих черепов выше человеческого роста.

2 января 1924 г. наш караван вступил в густые леса прибрежьев Оби, а вечером мы прибыли в Сургут. Местные власти уже начали опрос туземцев, намереваясь приступить к поискам безвестно пропавшей экспедиции. Ярмарка была в полном разгаре. Туземцы впервые после революции съехались в значительном числе и были очень довольны дешевыми ценами на хлеб (11/2–2 белки за пуд против 4–5 белок довоенного времени). Столь низкие цены получились в результате конкуренции различных государственных торговых организаций между собой. Местное рыбачье население, наоборот, жаловалось на отсутствие сбыта рыбы, которая невероятно пала в цене (1 пуд щуки до 10 коп.).

В Сургуте нам сообщили об успешном окончании работ Митусовой и Фролова на Агане. Первая вывезла богатые коллекции по остякам и собрала большой антропологический материал. Фролов определил 8 астрономических пунктов и произвел маршрутную съемку и описание почти всего Агана.

Через неделю, отправив почтой коллекции и снаряжение в Ленинград, мы выехали на лошадях в Тобольск. После 10-дневного путешествия достигли этого города. Серпухов отправился в Ленинград, а я задержался в Сибири и на Урале, ликвидируя экспедицию и подготовляя новые исследования на Северном Урале.