Валерий Белобородов
Вскоре после образования Остяко-Вогульского национального округа, 9 июля 1932 г., президиум Уральского облисполкома (округ первоначально находился в составе Уральской области, центром которой был Свердловск) постановлением «О состоянии хозяйственного строительства Остяко-Вогульского округа» поручил областному отделу народного образования «выделить из Тобольского краеведческого музея экспонаты, касающиеся национальных округов, и образовать самостоятельные окружные музеи, переведя их в соответствующие окружные центры, оставив в Тобольске музеи местного районного значения» (Хорошо, что эта часть постановления не была выполнена. Что бы тогда осталось от замечательного музея, создававшегося с конца XIX века лучшей частью губернского общества, с первых дней ориентированного на север Тобольской губернии и даже имевшего в 20-е годы название «Музей Тобольского Севера»?)
Но так как в тот момент людей, кровно заинтересованных музейным делом, в Остяко-Вогульске не оказалось, то следующие два года музей оставался лишь пустым звуком (История того же Тобольского музея неопровержимо доказывает, что подобные учреждения жизнеспособны тогда, когда упорно создаются «с нуля» собственными усилиями, а не методом пересадки или почкования по принципу «отнять и разделить»).
Положение стало меняться с середины 1934 года. Приказом по окроно с 1 июля был назначен в штат отдела на должность научного работника по организации музея Иван Андреевич Шабалин. С этим именем и связана предыстория музея, запечатленная в документах фонда «Ханты-Мансийский окружной краеведческий музей» Государственного архива нашего округа (ГАХМАО). Как раз с июля 1934 года и стали накапливаться в нем письменные свидетельства деятельности по организации музея.
Человек, судя по материалам фонда, не местный, Шабалин на удивление быстро взялся за дело. Уже на второй день своей службы в окроно(!) он подал в окрисполком докладную записку, в которой обосновывал необходимость возможно более скорой организации музея, а следом дополнил ее проектом постановления президиума окрисполкома «О создании необходимых условий для работы окружного музея» (сохранился автограф). По характеру аргументации автор видится человеком образованным, с исследовательскими наклонностями, способным к быстрой интеллектуальной адаптации. Определенно складывалось мнение, что он взялся за свое дело. В это поверил и президиум окрисполкома во главе с председателем Васильевым, принявший 15 октября 1934 года постановление «О создании необходимых условий для работы окружного музея», текст которого почти дословно повторяет текст проекта.
В постановлении есть несколько важных акцентов. Во-первых, организация музея признана делом неотложным; видно желание поскорее получить первый осязаемый результат организационной деятельности, для чего и намечено устройство в Остяко-Вогульске метеостанции. Сделать это поручено Шабалину. Во-вторых, решающим условием выполнения задачи названо предоставление музею помещения. Заведующий окроно обязывался внести в титульный список строительства по своему отделу постройку в 1935 г. музейного здания, а до окончания строительства предоставить место в одной из школ. И, в-третьих, решение обязывало принять участие в сборе предметов и документов для будущего музея отделы окрисполкома, райисполкомы, хозяйственников. Взявшись за непростое дело и предвидя, вероятно, препятствия, автор проекта благоразумно заложил в него разделение ответственности на случаи осложнений и неудач. В одиночку создать музей было невозможно.
Недолгое время спустя Шабалин докладывал председателю окрисполкома, что поручение открыть метеостанцию исполнено. Бюллетени погоды, сохраненные в архивном деле, поддерживали мнение о дееспособности научного сотрудника по организации музея.
Одновременно с подготовкой важнейших для музея управленческих решений Шабалин приступил к поиску людей, способных помочь собрать музейный фонд и участвовать в познании края. Ряд фактов заставляет думать, что его не устраивало безмятежное ожидание того дня, когда создадут необходимые условия и можно будет начинать развертывать деятельность. Была какая-то причина для беспокойства, которая заставляла поторапливаться.
Еще в августе Иван Андреевич в докладной записке извещал заведующего окроно, что обошел все крупные хозяйственные организации и везде встретил сочувственное отношение и готовность участвовать в создании музея, указывал, где что можно будет взять, и предлагал созвать совещание ответственных работников округа для разговора о музее. Здесь же он просил поскорее найти помещение и разобраться с финансированием, т.к. вместо запланированных на второе полугодие 1934 года 8 тысяч рублей музею отпущено всего 3 тысячи. Где-то наверху урезали первоначальную сумму на том основании, что музея фактически нет. Наличной суммы, писал Шабалин, недостаточно и «на нее развернуть работу в полном объеме нельзя». В письмах, рассылавшихся по разным адресам, он просил передавать музею вещи и книги по возможности бесплатно.
По-видимому, окроно не в состоянии было выполнить решение президиума окрисполкома о временном размещении музея в одном из школьных зданий, и Шабалин сам стал искать варианты. Один из них — купить двухэтажный дом упраздняемой «Уралпушнины» либо арендовать верхний его этаж. Следующий — приобрести или взять в аренду дом у рыбтреста. В сентябре Иван Андреевич обратился к председателю окрисполкома с письмом, в котором просил поскорее предоставить помещение, т.к. его отсутствие не позволяет развернуть сбор коллекции и начать научные исследования. В объяснительной записке к годовому отчету музея за 1935 год указывается, что главным тормозом в работе было отсутствие помещения, только в октябре 1935 года были предоставлены две комнаты в здании окрисполкома. Не повезло Шабалину: он так и не увидел настоящего результата своих действий.
В сентябре 1934 года состоялось собрание краеведов, на котором организационно оформилась окружная краеведческая организация. Появился сильный союзник музея, способный оказать серьезную помощь в его становлении. Но в своем содокладе на собрании Шабалин сдерживал энтузиастов: нужно повременить со сбором вещей для экспозиции. Он не хотел начинать с конца, собирая предметы, порой, может быть, очень ценные, не имея при этом условий для надежного их сохранения. Однако постановление президиума окрисполкома обязывало Ивана Андреевича «приступить к сбору экспонатов», и он занялся этим, встречаясь и переписываясь с разными людьми. Мог ли он не принять 32 предмета языческого культа, конфискованные у хантыйских шаманов, если принять их предложил отдел НКВД?
Музейная коллекция мало-помалу собиралась и где-то пристраивалась на птичьих правах. Председатель окружного совета краеведения П.С. Карфидов, докладывая в январе 1935 года о делах только что сформировавшегося общества, писал: «О работе музея особенно сообщать нечего. До сих пор не имеет помещения… Экспонатов в музее очень мало, и находятся они в разных кладовых».
В архивном фонде хранятся составленные Шабалиным «Перечень экспонатов и материалов, требующихся для экспозиции окружного Остяко-Вогульского музея», размноженный тиражом в 200 экземпляров, примерная схема музейной экспозиции, вопросник для собирающих материалы историко-бытового характера среди туземцев (округ-то национальный), план организации и проведения работы по изучению истории малого народа, инструкция для желающих участвовать в работе музея учителей и учащихся, материалы для выступления на курсах по переподготовке учителей, конспекты по краеведению.
Хлопотал Иван Андреевич и о собирании музейной библиотечки. В Остяко-Вогульске, который еще только строился, отыскать что-то нужное было невозможно, и он снова прибегал к переписке: просил областной отдел народного образования о посылке изданий по краеведению и музейному делу, обращался к директору Тобольского музея, пытался отыскать тома «Уральской советской энциклопедии», заказывал в Институте народов Севера книги Бахрушина, Поппе, Авдеева и Тарасенко по истории края, вогульскому и остяцкому языкам. Ученого секретаря Центрального бюро краеведения П.С. Богословского просил снабдить музей, по возможности бесплатно, руководящими решениями по музейному и краеведческому делу, комплектами журналов «Советское краеведение», «Советский музей», «Советский Север» и других.
Все это позволяет полагать, что намерения у Шабалина относительно музея были самые серьезные.
В 1935 году официально музей уже существовал, и Шабалину стали поручать устройство выставок. Первая состоялась в январе 1935 года в помещении кинотеатра и имела хозяйственно-промысловое направление (сельское и лесное хозяйство, кустарные промыслы). Здесь же прошла и вторая, приуроченная к 18-й годовщине Октябрьской революции. Третья была устроена к окружному слету ударников охоты и рыбной ловли в Доме народов Севера.
Наиболее ответственной и трудоемкой была подготовка выставки, посвященной пятилетию округа (празднование намечалось на июнь 1936 г.). Шабалин разработал план экспозиции, руководителям районов разослали подробный перечень необходимых материалов, подписанный председателем юбилейной комиссии Трусовым и Шабалиным, имевшим уже должность заведующего музеем. По всей вероятности, в этой многоплановой выставке, готовившейся при непосредственном участии местных властей, Шабалин был заинтересован как в никакой другой: собранныйматериал мог стать основой постоянной музейной экспозиции.
Подготовка юбилейной выставки требовала значительных затрат. В отчете за 1935 год, направленном в Омский областной отдел народного образования, Иван Андреевич особенно озабочен недостаточным финансированием: «Смета на 1936 г. предусмотрена на 32 тыс. руб., но если эта смета будет полностью утверждена областью, то из этой суммы придется покрыть расходы, произведенные в 1935 г. По смете окрмузей располагал 9 тыс. руб., но фактический расход был 4700 руб. (вместе с зарплатой), т.к. ряд счетов по приобретению инвентаря, экспонатов и устройству выставок еще окроно не оплачен. Несмотря на настойчивость окрмузея на отпуск средств по назначению, получаю один ответ: средств пока нет. Таким образом, более 4 тыс. рублей музей не дорасходовал в 1935 г.». И далее — загадка: подготовка к выставке в разгаре, но фамилия Шабалина больше уже не встречается в документах. Работал-работал, казалось бы, вполне добросовестно и успешно, и вдруг исчез.
Нить оборвалась. Но через несколько лет после знакомства с документами архивного фонда отыскалась запись в книге приказов по Остяко-Вогульскому окружному отделу народного образования: 20 февраля 1936 года И.А. Шабалин отстранен от должности без какой-либо мотивировки. Очевидно, что увольнение было вызвано не служебным несоответствием, а какой-то другой причиной, т.к. замены Шабалину окроно не имело. Следом за этим поспешным увольнением 22 февраля назначен временно исполняющий обязанности заведующего музеем, а на другой день это назначение отменено и «ответственным сотрудником по организации выставки» (но не заведующим музеем) назначен С.П. Лившиц. 8 сентября он от работы освобожден как «не соответствующий своему назначению». С этого момента до прихода к руководству музеем в марте 1940 г. М.А. Воскобойникова в должности заведующего успело побывать шесть человек. При знакомстве с документами 174-го архивного фонда не могла пройти незамеченной еще одна странность: Шабалин, занятый краеведением по долгу службы, не значится ни среди членов президиума окружного совета краеведения, ни даже в списке членов образованного осенью 1934 года Остяко-Вогульского общества краеведения. Среди документов не нашлось хотя бы предельно скупой справки о личности первого заведующего музеем. Есть большой объем документов о деятельности музея и ничего, ни строчки о его организаторе. Человек без прошлого. Тупик.
Выход наметился в 1999 году, когда вышли в свет два тома «Книги расстрелянных», составленные хорошо известным в области исследователем журналистом P.C. Гольдбергом. В ней есть справка: «Шабалин Иван Андреевич. 1888 г., Петербург. Быв. член партии левых эсеров. Ссыльный. Архивист тобольского горкомхоза. Арестован 8.7.1937 г. Осужден «тройкой» Омского УНКВД 5. 8.1937 г. Расстрелян в Тобольске 12. 5.1937 г., реабилитирован 6.6.1989 г.».
Тот ли Шабалин, наш ли? Может быть, другой с такими же фамилией, именем и отчеством? Ведь о нашем мы ничего, кроме фамилии, имени и отчества, не знаем.
Новую пищу для раздумий дал другой архивный фонд — Тюменского управления федеральной службы безопасности, в котором хранится следственное дело Ивана Андреевича Шабалина. В нем также мало сведений о личности и наверняка не все они достоверны.
Вот что сообщал о себе на следствии Шабалин. Образование высшее, по профессии — научный работник. В 1912 г. был арестован как участник подготовки вооруженного восстания и 17 месяцев находился под арестом до суда. Осужден к смертной казни, замененной 20-летним сроком каторжных работ. Отбыв несколько лет на каторге, освобожден Февральской революцией 1917 г. В этом же году вступил в партию социалистов-революционеров, после раскола которой примкнул к левым эсерам. Состоял в партии по 1923 г. В марте 1917 — феврале 1918 гг. — член президиума Ревельского Совета, с апреля 1917 до середины 1918 г. — член ВЦИК. Арестовывался в 1920 г., но через год освобожден без суда. В 1923 г. осужден коллегией О ГПУ на три года, в 1933 г. — еще на три года ссылки. Отбывал наказание в Челябинском изоляторе, оттуда в начале 1934 г. переведен в Тобольск, где работал на судоверфи лесотреста, а в июне этого же года — в Остяко-Вогульске (Итак, с июня 1934 г. в столице округа —
два Ивана Андреевича Шабалиных. Или один?). В 1936 г. (месяц не назван) был осужден, якобы за спаивание вином молодежи, на 5 лет, но отбывал наказание лишь несколько месяцев и 20 января 1937 г. освобожден по постановлению Тобольского городского суда. Жена в 1925 или 1926 году уехала за границу, около 1932 г. связь с ней потеряна.
Что здесь правда, а что вымысел — судить трудно. Судебных дел 1936 и 1937 годов отыскать в архивах пока не удалось. В июне 2006 г. в Санкт-Петербурге, в газетном отделе Российской национальной библиотеки, искал упоминания о Шабалине в «Известиях Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов» и «Известиях Ревельского Совета рабочих и воинских депутатов». Участие его во Всероссийском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов и членство в Центральном исполнительном комитете по газетам не удалось ни установить, ни опровергнуть. В ревельских «Известиях» за 31 марта 1917 г. есть сообщение об единогласном избрании И.А. Шабалина «заведующим имуществом и хозяйством Екатерининского дворца». В списках членов президиума Ревельского Совета, исполнительного комитета и комиссий, избранных 16 августа 1917 г., он не значится.
В условиях произвола И.А. Шабалин, естественно, не считал себя обязанным исповедоваться и свои показания выстраивал в интересах самозащиты. Лица, допрошенные по делу Шабалина, давали противоречивые показания. Одни называли его активным членом подпольной организации, готовившим ссыльную Антонову-Овсеенко к теракту. Есть весьма сомнительное свидетельство, будто Шабалин подбивал двух молодых членов команды катера «Вогулец», Аркадия и Федора, на авантюрный побег в Англию. Один из допрошенных утверждал: «Из отбывавших ссылку в Самарове и Остяко-Вогульске я хорошо знаю… Табалина Ив. Як….». Не сразу и догадаешься, что имеется в виду Шабалин. Здесь же есть свидетельства другого рода: что зимой 1936 г. Шабалин посещал Антонову-Овсеенко, когда она объявила голодовку, и сам голодал и находился в больнице, что жил он замкнуто и мало с кем из ссыльных общался, вообще был в стороне от отбывавших в Остяко-Вогульске наказание левых эсеров. Некоторые из допрошенных решительно отвергли выдвинутые против Шабалина обвинения. Сам он утверждал, что с 1923 года никакой политической работы не вел и о существовании контрреволюционных организаций ему ничего не известно.
В следственном деле нигде нет указаний на место работы И. А. Шабалина. Только один из допрошенных, не дав против него никаких показаний, сослался на то, что сам он работал в Самарове, а Шабалин в Остяко-Вогульске, поэтому они почти не виделись.
При знакомстве со следственным делом И.А. Шабалина автор имел при себе копии автографов заведующего Остяко-Вогульским музеем из окружного архива. Сравнение их с подписями подследственного говорило о том, что то и другое написано, по-видимому, одной рукой. После сличения ксерокопий из хантымансийского и тюменского архивов эксперт-графолог заключил, что писало, вероятно, одно лицо и более определенный ответ может быть дан после исследования подлинников документов.
Таким образом, безупречного доказательства того, что первый заведующий окружным музеем Иван Андреевич Шабалин и находившийся здесь же, в это же время ссыльный Иван Андреевич Шабалин — одно и то же лицо, у нас пока нет. Поэтому заключительные строки этой публикации читатель волен принимать за авторский домысел.
Перед вами словно бы промелькнули две совершенно разные жизни. Но смею думать, что это одна жизнь, сломанная революционным двадцатым столетием. Вмешались высшие силы, стоящие над человеком, наверное, уже уставшим от тюрем, ссылок и всяческих притеснений. Быть может, здесь, в тихом Остяко-Вогульске он получил дело по своему призванию и надеялся обрести некоторую житейскую опору. Однако как бы ни был хорош Шабалин на должности заведующего музеем, местное начальство не могло его защитить. Был нужный работник, но оказался «врагом народа» (Что за лживая формула? Можно ли себе представить врагом многомиллионного народа человека, не обладающего никакой властью, лишенного элементарных гражданских прав? Чтобы действительно стать им, надо, наверное, совсем лишиться рассудка).
Много остается вопросов, когда думаешь о судьбе этого человека. На некоторые, скорее всего, уже нигде не найти ответов. Есть и такие, которые могут разрешиться после дальнейшего поиска в архивах. Если окружной музей Природы и Человека найдет возможным продолжить исследования, то можно было бы сделать запросы в центральные архивы, поискать документы о судебном процессе 1912 г. (если таковой был), месте дореволюционной ссылки Шабалина, делах ОГПУ на него 1923 и 1933 годов. Не исключено нахождение новых материалов и поблизости — в следственных делах других осужденных по этому же делу, в архивных фондах Обско-Иртышского и Омского областных отделов народного образования, научном архиве Тобольского музея.
