Александр Петрушин
Почему Лопарев и другие находившиеся под его влиянием члены Военного совета так настороженно отнеслись к появлению отряда Лепехина? Потому что при низкой активности белых на Березовском направлении и полном оставлении ими Сургутского уезда партизаны торопились растащить доставшееся им совершенно случайно огромное эвакуационное богатство. Они ни с кем не хотели делиться.
Лопарев потом признал: «…В распоряжении партизан оказались большие запасы продовольствия, оставленного колчаковцами на всем пути отступления из Тобольска. Поэтому у партизан недостатков и перебоев в снабжении не было. Питались мы неплохо. Заняв село или деревню, забирались в лучшие дома купцов и других паразитов и здесь кормились бесплатно и беспошлинно. Поджавшие хвост хозяева из кожи лезли вон, чтобы не попасть прямым сообщением на тот свет. Злое же их посверкивание глазами партизанских аппетитов не уменьшало. Мясо и рыбу обыкновенно отбирали у кулаков, да и само население понемногу жертвовало продукты. Местные партизаны останавливались обычно в своих домах и всегда прихватывали своих товарищей. Да и бесконечные друзья-подруги растаскивали их по домам».
Скрыть грабежи населения было невозможно. Лопарев подтвердил: «…надобности в деньгах мы не имели. Продовольствие получали с баржей и пароходов или на местах от купцов и крестьян бесплатно. Подводы для переброски продовольствия и партизан крестьяне да вал и также бесплатно. За «тело» (жилье) расходов не несли. На руки партизанам не выдавали ни копейки. Но деньги и другие ценные вещи все же поступали в отряд, и в немалых количествах. Мы их делили по спискам. Так же распределяли купеческую одежду, платье и белье. К сожалению, этого факта, по-видимому, общего для всех партизанских отрядов Советского Союза, я не могу подтвердить документально. Если какие-то документы и сохранились, то только в делах исполкомов, но вернее всего, эти списки искрутили на цигарки и козьи ножки во время восстания 1921 года».
В такой обстановке пряталось все ценное. Лопарев заметил: «…Пролетарская кара скоро настигла мошенников как гром. Часть их ценностей стала достоянием республики, а особо упорные унесли свои богатства на тот свет, на «обед к осетрам».
Лопарев знал о ценностях сибирских белогвардейцев и драгоценной церковной утвари, спрятанных зимой 1919—1920 годов в окрестностях Сургута. Несмотря на осторожность, в его воспоминаниях прорвалось: «…Часть розданного… «по добрым людям» на хранение зажилилось, большинство же… и по настоящее время «кладами лежит в земле»… Лопарев знал о кладах и искал их.
Другой причиной настороженности Лопарева и Военного совета к отряду Лепехина явилась директива о мобилизации в Красную армию мужчин-партизан призывного возраста. Красная мобилизация оказалась для них такой же страшной, как и белая. Воевать по приказу и по уставу партизаны не хотели.
Чтобы показать свою местную значимость, Лопарев и его окружение выехали на фронт к с. Карымкары, где предприняли единственное наступление на позиции белых, но потерпели поражение.
В телеграммах тобольскому военкому Петрову партизаны сообщали вымышленные сведения о появлении на Березовском направлении крупных подразделений белых «в количестве 450 человек, оперировавших ранее на Архангельском фронте», о «движении 120 белых на оленях через Назым в Сургут», о собственных «больших потерях в бою за Карымкары».
Свою реакцию на красную мобилизацию Военный совет партизан выразил Тобольску 19 декабря: «…Исполнив приказание о мобилизации унтер-офицеров и рядовых призывных годов, мы лишимся командного состава и фактически откроем фронт, так как оставшиеся непризванными партизаны без руководства унтер-офицерами принуждены будут при своей малочисленности и малоопытности, при наших расстояниях и противнике, имеющем в своем распоряжении оленеводов и лыжников-добровольцев из зырян, оставить Сургут и Самарово, что поднимет дух противника, даст ему возможность перейти в наступление и одержать победу».
Дезинформированный подобными паническими сообщениями и не знавший реальной обстановки в уездах Тобольск, посоветовавшись с находившимися в Филинске (200 км южнее Самарово) Лепехиным и Губер-Грицем, принял компромиссное решение. В тот же день Военный совет получил ответную телеграмму: «…Все люди, состоящие на службе в партизанском отряде, мобилизации не подлежат».
В воспоминаниях Лопарева радость: «На обороте этой телеграммы передавший ее Конев поставил подпись с заковыристым подчерком, видно, сильно ему (да и нам) пришлась по душе эта записка. Мало того, Конев повторил ее еще карандашом».
Не состоявшая в партизанах, но подлежащая мобилизации молодежь стала проситься в отряд.
— С топорами, с вилами пойдем на белых, только примите, — так, по словам Лопарева, — распинались «желающие» вдруг стать партизанами.
Рассуждать об идейных мотивах партизанского движения на Тобольском Севере после таких признаний не имеет смысла.
Вместо военных действий партизан привлекала «культурно-воспитательная работа». Она, по воспоминаниям Лопарева, заключалась «в организации общих собраний крестьян в занятых нами селах или деревнях. По своим способностям и ораторскому искусству мы рассказывали им о Советской власти, ее задачах и призывали примыкать к нам и помогать чем можно.
Вдоволь наговорившись, заканчивали собрания под гармошку и рассказы Сашки Домнина (Скрипунов А.Г.), прибаутки Доки Дошлого (Шмонин Евдоким), уморительно сопровождавшего свои шутки движением отстреленного им по неосторожности на Белогорье пальца…»
Боевых потерь у партизан не было. К боестолкновениям с противником они не стремились. Запасы провианта на замерзших у Тундрино пароходах и баржах — неисчерпаемы. Только шли телеграммы: «Тундрино из Самарово. Шлите военным грузом и самой большой скоростью следующие продукты: 60 пудов сахару, 40 пудов консервов, 10 пудов керосину и какие у вас есть еще продукты, полезные для отряда».
Но веселая партизанская житуха закончилась — в Самарово прибыл грозный Лепехин.
Чаепитие в Самарово
Лучше самого Лопарева никто не изложил обстоятельства появления в Самарово экспедиционного отряда ВЧК.
«В Самарово, — вспоминал Платон Ильич, — я приехал из-под Кадымкар 21 или 22 декабря поздно вечером. Замерз. Не хотел идти к Лепехину первым — может и сам прийти. Чувствовал, что без крупного разговора с ним не обойдется знакомство. Ругаться с дороги не хотелось. Но пришел вестовой и передал, что Лепехин «требует немедленно явиться». Ну, раз «требует», а не просит, значит… будет бой за партизанщину, за ее дальнейшую самостоятельность. Пошел в дом Чукреек со всякими тяжелыми думами. Членов Военсовета в Самаровском не было, исключая Бублика. Парень он мягкий, серьезно не поддержит. Брать же одному ответственность за отряд
было тяжело.
Чего я опасался, то и случилось. Поднимаюсь вверх, вхожу. На столе самовар.
Пьют чай Лепехин, Доронина К., Молокова Даша. На столе масло, сахар, рыба. Покуривая козью ножку и как-то затаенно улыбаясь, стоит Мякишев В.В. По комнате ходит красивый военный (Губер-Гриц — А.П.) со стаканом чая, смотрит на все не то с интересом, не то с опаской, но в улыбке больше симпатии и ожидания. В сторонке у печки стоит краснехонький Бублик, смотрит виновато, низко склонив голову. Доронина и Молокова тут уже свои люди, в их глазах и лицах: «Ну, Платон, держись!»
Лепехин резко поворачивается на стуле, секунды две внимательно рассматривает мою шапку, немудреный полушубок, валенки. Он выше среднего роста, лицо и плечи монгольского типа, короткие черные волосы, энергичное, смуглое лицо, глаза острые, упорные.
Мякишев со смущенной улыбкой бросает:
— Здорово, солдат! — очевидно, так хочет сказать Лепехину: пришел тот, кого ждали.
Лепехин начинает с броска.
— Почему не явились немедленно?
Спорить бесполезно, а сдаваться сразу не привык. Отвечаю полушутя:
— До меня такое же расстояние, как от вас до меня, а приехал сюда Лепехин последним.
Здороваюсь, знакомлюсь, хочу этим перевести разговор к более мирному тону, но Лепехин берет «с понту».
— Весь партизанский отряд, согласно мандату Троцкого, я мобилизую и вливаю в свои части. И никаких возражений. В Карымкары я уже распорядился дать белым решительный бой и идти на север.
— Не знаю, есть ли у тебя мандат Троцкого, а вот я имею разъяснение военкома из Тобольска, что партизаны мобилизации не подлежат.
— Никаких Военных советов, никаких партизан. Полное подчинение мне, и — точка!
— Благими желаниями путь в ад вымощен. Попробуй потолкуй об этом с партизанами. Я лично не могу брать на себя ответственность за их решения и принужден пока отказаться от ваших распоряжений.
— Немедленно посажу в чижовку (клоповник такой в волостных управлениях с железными решетками — П.Л.).
— Меня? Ну, брат, руки коротки! Да и глупость сделаешь, не расхлебаешь!
А сам думаю: ведь посадит, заполошный черт, ничего с ним не сделаешь. Наших тут никого. Надо ему насоврать. От шума и драки толку не будет, сгубим и людей и дело.
— Ладно, давай чаю: с дороги не могу наесться.
Лепехин наливает чай, и разговор переходит в более спокойный тон. Тут и Арся Никифоров пришел в своих неизменных сотрях и серой шинели (убит в 1921 г. во время восстания в юртах Лорбат). Его примиряющая пассивность, смех и шум еще больше убили меня. Разговор скоро перешел к операциям на фронтах. Я нарисовал опасную картину возможного выхода в наш тыл группы белых с вершин р. Конды по Гаринскому тракту и заявил о необходимости организации туда глубокой разведки. Но Лепехин тут же прямо поставил вопрос о проведении разведки мною. Опасность этой разведки мне была ясна больше чем всем присутствующим: уйти на лыжах на сотни километров в тайгу, в среду враждебного красным туземного населения, невозможность скрыть следы, явно не вернуться обратно, если там действительно белые, — такова перспектива этого рейда.
— Я согласен. Ты, Арся, едешь со мной?
— Поеду.
— Если сегодня же утром, только вдвоем через Богдашку на Васпухоль (200 км от р. Обь) и дальше на лыжах до юрт Кошатских и вершин р. Конды. Документы от имени волостного правления на агентов по заготовке продовольствия. Другие — от красных, пусть заготовит твой штаб.
Лепехин согласился с довольной улыбкой. Я эту улыбку понял: изолировать меня от партизан. Ничего, если я совсем не вернусь из разведки.
Ребята ничем не выдали волнения, шутили, смеялись, а ведь для большинства из них я был хорошим товарищем и другом. Издевок обо мне мог кое-кто беспокоиться и поглубже».
Так Лопарев стал жертвой своей же «пушки» — дезинформации, которой он хотел напугать Лепехина и задержать продвижение на север красной экспедиции. Но «брат» Мишки Япончика не поверил этим слухам и разом исключил слабого соперника из событий на главном направлении наступления, отослав его «туда, не знаю куда». Партизанское движение на Тобольском Севере закончилось 20 декабря 1919 года, не успев, по существу, и начаться.
Продолжение следует…
