А. Глухих
В роддоме, в палате для новорожденных, третий месяц живет девочка. Она старше своих соседей, и медсестры, несмотря на занятость, играют с ней, навешивают над кроваткой побрякушки. И всегда при этом недобрым словом вспоминают мать девочки, девятнадцатилетнюю Галину Ослину. Она ни разу не приходила к своей дочери, не справлялась о ней по телефону. Девочка родилась очень слабенькой, и персонал родильного дома приложил немало усилий, чтобы выходить ее. Вместо благодарности мать Галины, Елена Ильинична, оскорбила медработников, дескать, какое имели право сообщать кому-либо о рождении внебрачного ребенка. И когда я спросила Елену Ильиничну о внучке, она опалила меня такой неприкрытой ярой ненавистью к незнакомому беззащитному еще существу, что я оторопела. «Нет у меня никакой внучки, есть у меня две дочери, и все. А про кого вы говорите, не знаю и знать не хочу, это не наша кровь».
Говоря об «отношении Галины Ослиной к дочери, я не могу не сказать о поведении ее матери. Слишком тесно все переплетается, и главное — лживость слов, неискренность чувств, бездушие и черствость сердца. Может, у Галины ростки материнской любви и дали бы хорошие всходы. Она ведь видела в палате, как женщина кормила чужого ребенка, видела, как матери осыпают ласками новорожденных. Вполне возможно, были такие ростки. Но они завяли, едва Галина выписалась из больницы.
Семья у Галины обеспеченная, отец пользуется на производстве уважением, недаром как кадровому рабочему ему дали квартиру со всеми удобствами. Вроде бы здесь не должны были зародиться плохие черты натуры Галины, проявившиеся в критический момент ее жизни.
Все время я думаю: Галина — наша молодая современница, и вдруг такая осознанная жестокость к своему дитя… Как можно приносить его в жертву своему эгоистическому счастью? Не объединяются эти понятия в одно целое. Упрек вам, Елена Ильинична. Вы не воспитали дочь в принципах морали и, видно, не говорили ей о девичьем достоинстве. Да и может ли она думать о себе плохо, когда в присутствии дочери вы рьяно защищали ее. А что стоит вот эта ваша фраза: «А детдомы на что?» Есть у нас детские дома, и государство тратит на их содержание большие средства. Но они рассчитаны на детей, у которых нет родителей или же родителям нельзя их доверять. У вас другое положение, только что нет отца ребенка.
Вот теперь мы подошли к самому больному вопросу в этой неприглядной истории. Вас ведь беспокоит не будущая жизнь дочери, ни тем более состояние непризнанной внучки. Нет, вы боитесь огласки. Сколько вы изворачивались, сочиняли несуществующие подробности, только чтобы выглядеть получше. А когда убедились, что шитая белыми нитками ложь всем понятна, вы сменили тактику и стали упрекать дочь, что она опозорила вас. Теперь вы роняли слезы, и это было продолжением вашего лицемерия. Теперь вы готовы были уж так и быть взять ненавистного ребенка, только бы все было шито-крыто. Торговаться с вами персонал родильного дома не захотел, потому что возмущение было всеобщим. А вы нагло предложили заведующей самой оформлять ребенка в дом малютки или отдать каким-нибудь бездетным супругам.
Вы помните, Елена Ильинична, разговор на повышенных тонах вели только вы? Галина не сказала ни слова, не подняла глаз. Даже тут она не могла выразить своего мнения, подавленная вашей «логикой». И если из этого прискорбного случая Галина не извлечет для себя пользы, то виноваты будете вы, ее мать. Она может еще прожить жизнь честно и красиво, надо только ей помочь признать случившееся. В торгово-кооперативном училище ее до сих пор считают студенткой, преподаватели и подруги готовы помочь догнать пропущенное. И тогда она сможет получить профессию продавца. И все может измениться, никто не посмеет бросить плохое слово в адрес молодой матери.
Когда статья было готова к опубликованию, позвонили из родильного отделения. Галина Ослина принесла письмо, в котором начисто отрекалась от своей дочери. Именно так и сказано: «Отрекаюсь».
«Ленинская правда», 1 марта 1972 года
