К.П. Доронина
Работать в органах здравоохранения я начала в 1917 году. После окончания третьего курса Тобольской акушерской школы в летние каникулы поехала в переселенческую больницу в село Карташово недалеко от Омска. Заведующая больницей, фельдшерица, получив отпуск, уехала в Омск, возложив на меня заведование. Огромный врачебный участок должны были обслуживать трое, все с незаконченным средним образованием: я, моя однокурсница Янкелевич Хана Яковлевна и студентка медицинского факультета, дочь местного попа Лебедянская.
Время тревожное, 1917г., между Февральской и Октябрьской революциями.
Запомнился случай: из больницы бежал в бреду сыпно-тифозный больной солдат. Летняя ночь, идем искать его в сторону села. А куда ушел он? Может быть, в сторону села, а может быть, к Иртышу направился? Обошли село. Возвращаемся к больнице. Встречаем прохожего. Он: «Ходите-гуляете, а у вас больные разбежались». В голосе упрек, но мы рады. Значит, нашелся. В остальные дни дежурили около него, не отходили.
Второй случай. На участке, в 30-40 верстах от больницы, патологические роды. Еду на лошади. На пароме переезжаем Иртыш. Волнуюсь. Что ждет меня? Приехала. Вхожу в дом и вижу: на лавке, перед образами лежит мертвая женщина с большим животом. Представьте мое состояние.
Этот случай заставил меня задуматься. Что бы я сделала? Смогла бы помочь женщине, если бы она была еще жива? Чтобы сделать операцию, нужен был врач… И здесь впервые я решила, что нужно получить высшее образование, когда кончу акушерско-фельдшерскую школу.
После окончания в 1918 году акушерско-фельдшерской школы меня назначили работать в Самарово, ныне Ханты-Мансийск. Я же имела намерение ехать на медицинский факультет продолжать образование. Но начавшаяся контрреволюция, обыски в нашем доме в с. Демьянском, аресты мужа сестры, брата помешали осуществлению мечты. Пришлось ехать к месту назначения.
В Самаровский врачебный участок входило пять волостей: Б.-Кондинская, М.-Кондинская, Батовская, Реполовская, Самаровская общей площадью 37100 квадратных верст. Участок обслуживался тремя фельдшерами: в Самарово, Реполово и Болчарах. К ним прибавилась я, акушерка-фельдшерица.
Старое здание больницы разрушилось, в частном доме находилась амбулатория, тяжелые больные обслуживались на дому, роды — тоже на дому.
Самостоятельная работа без врача дала мне возможность получить опыт в акушерстве: пришлось делать поворот плода на ножку при поперечном положении плода, ручное отделение последа, перфорации головки плода. Вообще практика была богатая: лечила глаза, удаляла зубы, зашивала раны.
По приезде в Самарово в первый же месяц работы пришлось оказывать помощь при патологических родах на дому. Работал со мной фельдшер П.А. Шехирев. Он был умелый специалист, окончивший Омскую фельдшерскую школу.
Вспоминаются два случая. Когда я пошла на вызов, П.А. Шехирев в шутку сказал мне на дорогу: «Чтоб не благополучно». — «Типун бы Вам на язык», — ответила я на его неловкую шутку. Обследовала роженицу — оказалось поперечное положение плода. Я пишу записку, приглашаю фельдшера помочь. Извлекла мертвый плод, долго выводила головку, женщину спасла.
Или еще. Принимала женщину из д. Фроловой. Большой живот. Первоначально приняла за беременность. Оказалась большая железистая киста яичника. Проезжавший через Самарово врач выпустил жидкость, сделав прокол брюшной стенки троакером. Но железа быстро продуцировала, и женщина вновь обратилась за помощью. И теперь я уже сама делала проколы, каждый раз выпуская 3-4 литра жидкости.
В 1919 г. свирепствовал тиф. Заразился и умер П.А. Шехирев. Прибывший из Реполова фельдшер А.М. Кузнецов тоже умер. Переболела и я.
Особенно тяжелое положение создалось осенью 1919 года при отступлении колчаковцев из Тобольска на Томск на пароходах и баржах. Больных десятками снимали с судов и, так сказать, «госпитализировали». В старой школе открыли заразный барак. На первом этаже здания амбулатории тоже лежали больные. Не было людей, кто мог бы ухаживать за ними. Однажды тяжело больной тифозный солдат сбежал в бреду на пристань, где находился на барже среди здоровых. Привели его через сутки.
Конец октября 1919 года. Через Самарово проследовали пароходы с колчаковцами. Вспоминаю: с моей практиканткой Паной Молоковой, позднее любимой подругой, мы дежурили у больных. И вдруг входят два белых офицера, требуют кокаина. Отказали. А на другой день узнали, что они, напившись пьяными, ночью дебоширили в салоне парохода и кричали, что им нужен кокаин и что пойдут в больницу. Но двигаться они были не в состоянии, и это спасло нас от ужасных последствий.
Последней сбежала из с. Самарова колчаковская милиция во главе с Волковым. Один из милиционеров, некий Кощеев, пришел на амбулаторный прием с просьбой: «Сделайте что-нибудь, чтобы я заболел». Направленный мною в сыпно-тифозный барак, он заболел сыпным тифом, потом перенес 4 приступа возвратного тифа и выжил. В 1921 году погиб и похоронен в Тобольске в саду Ермака.
Освободив Тобольск, 51-я дивизия Блюхера двигалась на Омск, но у нее не было резерва для Севера. В Саранпауле Березовского уезда закрепились белые. Вверх по Оби (Тундрино, Сургут) тоже в связи с ранними заморозками остались белогвардейцы. Для борьбы с ними П.И. Лопаревым был организован отряд партизан. В этот отряд вступили я и моя сестра Даша, телеграфистка, в первых числах ноября 1919 года.
Моя задача — уберечь бойцов от тифа при следовании отряда, лечить обмороженных, раненых, больных. В это время отряд двигался от Самарова до Увата. Во время военных операций на Севере (Карымкары, Березово, Саранпауль) я работала в госпитале с. Самарова. После ликвидации колчаковщины отряд поехал на польский фронт. Я продолжала работать в больнице с. Самарова. Следовать с отрядом на польский фронт не могла: была беременна. В августе у меня родился сын Юрий.
Благодаря чрезвычайным мерам тиф был ликвидирован по всей Советской России. В Самарово была создана комиссия «Чеко — тиф» (председатель исполкома Ф.В. Конев, заместитель — К.П. Доронина, члены — Шмуклер, Я. Кузнецов). Время было трудное. Медицинские работники четыре месяца не получали зарплаты.
Недолго пришлось работать в спокойной обстановке, в феврале 1921 г. начался мятеж. Я снова, оставив своего шестимесячного сына, вступила в Северный революционный отряд, который был создан из коммунистов и комсомольцев Тобольского Севера, начиная от Домьянска.
Расскажу о медсестре Ольге Александровне Силиной, работавшей со мной в Самарово. Вернувшись откуда-то в возбужденном состоянии домой (мы жили при больнице), она заявила: «Коммунисты начинают лыжи смазывать». Я сказала: «Лыжы нужны не только бежать, но и наступать».
«Уже поздно, ваша песенка спета: Екатеринбург, Томск, Барнаул пали, я собственными руками хоть одного коммуниста, но задушу». Я об этом заявила в штабе. Оказалось, Силина была на поминках по умершему сыну купца Соскина, где собравшаяся контрреволюция решала вопрос о расправе с коммунистами (В те дни в Обдорске произошла такая расправа). Были приняты предупредительные меры.
Наш отряд, плохо вооруженный, вступил в бой с мятежниками в с. Цингалы, но, потерпев поражение, отступил. Спасая семьи, ценности, отряд отступал на Север. Второй бой в Карымкарах также не увенчался успехом, и мы в перестрелках с противником отступили до Обдорска. В качестве ротного фельдшера я с частью отряда под командой М.В. Хорохорина следовала через Северный Уральский хребет в Коми-Пермяцкий округ. Большие трудности перенесли при эвакуации раненых в период весенней распутицы на плохих оленях. Не садясь на нарту, шла по воде, выступившей поверх льда реки Усы, вода заливалась за раскисшие голенища бродней. Весновали в Петрунях. Запомнился раненый Иван Кондратьевич Мунарев, спасшийся от растрела в д. Ошворы. У него была сквозная штыковая рана грудной клетки с входным и выходным отверстиями.
Врач Сперанский, медсестра Молокова и я работали в Петрунях в медпункте. Госпиталь находился в другом поселке — Адак.
После ликвидации мятежа на Тобольском Севере отрядами Лопарева, Абрамова, Баткунова бойцы возвратились в свои родные места. Командир Хорохорин откомандировал нас, женщин, в госпиталь. Я возвращалась с госпиталем с реки Печоры через Чердынь, Пермь, Тюмень, Тобольск в Самарово. Возвращение было трудным, ехали на лодках, лошадях, пароходах, из Перми до Тюмени — на поезде. Лежачих раненых оставили в Тюмени.
С июля 1921 г. до осени 1924 года работала в Самаровской больнице. В 1924 г. в связи с переводом мужа в Тобольск начала работать в родильном гинекологическом отделении городской больницы (первый этаж бывшей фельдшерской школы). Врач А.Я. Варнаков, три фельдшерицы-акушерки. В марте 1925 года мне поручили организацию детских яслей им. 8 Марта в Тобольске. Эти ясли помещались на углу ул. Семакова и Кирова (напротив дома культуры). Я была заведующей, врачом — Е.Г. Карелина. Детей неохотно помещали в ясли.
Ярко помню такой случай. Далекий 1925 год. Я, акушерка Тобольской больницы, получила путевку в Михайловский дом отдыха, недалеко от Тобольска. Природа этих мест и теперь поражает воображение своей первозданной красотой. Утром и вечером я дышала воздухом стройных пихт, душа отдыхала.
Однажды рано утром слышу душераздирающий крик. «Это крик от боли», — подумала я и быстро соскочила с постели. Выбегаю на улицу. Определила, откуда доносятся тревожные мучительные призывы, и поднимаюсь по деревянной лестнице на взгорок. Здесь в каком-то ветхом амбарчике около молодой роженицы хлопочет медицинский работник. Обрабатываю йодом руки до локтей. «Я вас не вижу», — говорит мне еле слышно женщина. Знаю, что такое бывает от большой потери крови, женщина может умереть. Но нам повезло: вместе с медицинским работником мы эвакуировали роженицу в Тобольский роддом и вырвали ее из рук смерти. Душевный подъем от этой удачи сопутствовал мне до конца отпуска: я участвовала во всех мероприятиях, а на заключительном вечере отдыха в соревнованиях но стрельбе из мелкокалиберной винтовки заняла первое место, опередив всех мужчин. Тогда я умела стрелять.
В 1928 г. с подвижным отрядом ЦК РОКК Дальнего Севера, организованным в Тобольске, поехала работать среди национальных меньшинств (ханты, манси) в Березовский район — поселок Полноват. Врач — Сапожков Николай Иванович. Обслуживали население Казыма, поселков по Оби — Ванзеват, Тугияны и др. Нужно было отвлечь население от шаманов, прививать санитарную культуру, научить женщин правильному вскармливанию грудных детей, бороться за чистоту.
Я руководила делегатским собранием женщин в Полновате, это было мое партийное поручение. Частые собрания сближали меня с женщинами. Переводчик, некий Шилов, он же секретарь партячейки, прекрасно переводил беседы.
Однажды надо было избрать делегатку на районную конференцию в Березово. Никто не хочет ехать. С трудом уговорили одинокую женщину Марию Тарлину. Я так ей была благодарна за это, что в качестве поощрения купила материал на платье.
С наступлением весны учили женщин сажать в огородах картофель и овощи.
Вспоминаю санитарку Граню. Она хорошо говорила по-хантыйски. Ежедневно, после приема в амбулатории, мы с нею ходили по поселку, проводили беседы с хантыйскими женщинами. Бывало, подходишь к избе и слышишь, как матери говорят своим малышам: «ЛЕКАРЬ ИМИ, ЛЕКАРЬ ИМИ, ЛЕГОТИ МЭСЛ». Значит: «Лекарь — женщина идет, умываться надо».
Много внимания уделяли беременным женщинам, уговаривали их и мужей: как начнутся роды, пригласить меня и Граню.
«Ладно, ладно!» — обещали мужья. Но обещания никогда не выполняли. Однажды приходим с Граней к Тарлиной, беременной женщине, за которой наблюдали. Изба пустая. Неподалеку баня. Открываем дверь. Тарлина рожает, с нею старушка-хантыйка. Принесли белье, простыни, для ребенка распашонки, пеленки, одеялко. По возможности приняли меры предупреждения инфекции. Понравилось, когда завернули новорожденного в принесенное приданое.
Роженица 40 дней должна была находиться в этой бане. Прочным в сознании было понятие: женщина в течение этого периода — поганая. Удалось уговорить свекра перевести ее в избу. Согласился, но чтоб не проходила в переднюю, занимала угол у входа.
Работа меня удовлетворяла, но по семейным обстоятельствам, проработав в Полновате год, вернулась в Тобольск по месту работы мужа (Ивановский сельсовет, зооферма, теперь — зверосовхоз). Здесь он работал директором. Начала работать в яслях сельскохозяйственной коммуны «Красный Октябрь», находившейся в бывшем Ивановском монастыре. Вступила в члены коммуны. Проходила работу по коллективизации в д.д. Токаревой, Серебрянке, Соляной, ю. Подбугорных.
В 1930 году, в связи с переездом семьи, работала в Тобольске, в центральной амбулатории в хирургическом кабинете. Отсюда получала командировку горздрава в с.Нахрачи Кондинского района по организации медицинского обслуживания лесозаготовителей. В 1932 году переведена в аппарат горздравотдела инструктором охраны материнства и младенчества.
В сентябре 1932 года командирована на учебу в Пермский медицинский институт. По окончании в 1937 году вернулась в Тобольск. Здесь жила семья: муж и двое детей. Работала врачом-гинекологом. Очень часто приходилось выезжать со скорой помощью в Тобольский, Байкаловский, Ярковский районы для оказания акушерской помощи при патологических родах. Одновременно работала преподавателем в акушерско-фельдшерской школе. Моими предметами были анатомия, акушерство, гинекология. Занималась преподаванием с 1938 по 1957 год.
В годы Великой Отечественной войны много пришлось ездить по району. В 1942 г. была на месяц командирована в Байкаловскую районную больницу замещать больного врача. В 1941 году для борьбы с сыпным тифом выезжала с бригадой по селам Тобольского района. В 1943 году с этим же назначением — в Байкаловский район, а в 1944 г. — в Дубровинский. Очаг сыпного тифа был в деревне Башкурда, где жило в основном татарское население.
Принимали меры профилактики этого заболевания: проводили медосмотры, беседы, организовывали прожаривание домашних вещей, стригли волосы и т.д. Большие трудности испытывали с транспортом, много пришлось ходить пешком из одной деревни в другую.
Во время одной из противоэпидемических командировок в д. Башкурда надо было вести настойчивую борьбу с педикулезом даже среди взрослого населения. Бывали курьезные случаи. Завшивленность оказалась у женщины-татарки с длинными, отливающими синевой косами. Надо было отрезать волосы, лишить женщину красоты. Брат женщины налетел на нас с кулаками, не хотел видеть женщину без кос. Когда обработка все же была произведена, он пожаловался в сельский совет.
Или еще. Зима 1944 года. Несколько недель мотаюсь по командировкам. Побывала почти во всех деревеньках Дубровинского района. Имела при себе мандат облисполкома на право проведения противоэпидемических мероприятий. Уже возвращалась в Тобольск. Сижу в санках, закутавшись в тяжелый тулуп, лошадка потихоньку трусит по накатанной санной дороге, думы о жизни одолевают. Вижу: мальчик, мой возница, сворачивает в сторону, где видна вдалеке небольшая деревенька. Спрашиваю: «Почему сюда заворачиваешь?» — «Дальше не поеду, — отвечает он. — Сказал не поеду — и не поеду». Беру в руки одну вожжу и пытаюсь повернуть лошадь на прежний путь, но второй вожжой мальчик ловко повернул ее в нужном ему направлении. Пришлось выйти из санок. Неповоротливая в тяжелом тулупе, я с трудом дошагала до деревни и зашла в первый попавшийся дом по дороге. И вдруг слышу: «Клавдия Петровна, как вы здесь оказались?» Несказанно обрадовалась я этой встрече с женщиной, которая однажды была у меня на приеме. В тот же день она и побеспокоилась о том, чтобы отправить меня с попутной почтой в с. Карелино.
