Западно-Сибирская экспедиция РАН и РГО

Б.Н. Городков

Север Западной Сибири до последних лет был наименее известной частью Азии. Мы очень мало знали о крупнейших артериях Обско-Тазовского водораздела и о самой Тазовской губе с ее окрестностями. Геологическая история, почвы, растительность и животный мир были несколько изучены лишь поблизости от реки Оби. О туземном населении мы были достаточно осведомлены только для ближайших к Оби районов и для наиболее крупных ее притоков. После 1913 г., когда вдоль р. Таза проехал зимой финский лингвист Кай Доннер, мы впервые получили достоверные сведения о населении Енисейско-Тазовского водораздела. До этого водораздельные пространства Севера Западной Сибири пересекались немногими путешественниками (Хондажевский в 1879 г., де Доббелер в 1884 г.) в зимнее время и лишь по наезженным самоедским дорогам. Значительно лучше изучены окраины Обско-Тазовского водораздела, где неоднократно работали различные исследователи.

Особенно были ничтожны наши знания о бассейне реки Пура. Исключая низовья, на нем никогда не бывал ни один русский, даже самоеды-юраки, кочующие в зимнее время от Тазовской губы в Сургут, проходили стороной от этой огромной реки. Проникнуть вглубь Обско-Тазовского водораздела в летнее время считалось невозможным из-за сильной болотистости страны и из-за отсутствия там населения. Между тем полное представление о природе края можно получить лишь при летнем изучении его.

Опыт нескольких моих экспедиций по окраинам Обско-Тазовского водораздела показал, что сведения о непроходимости его преувеличены. Я поставил своей задачей осуществление летней экспедиции поперек всего водораздела по рекам Агану и Пуру. Этот проект был представлен в Российскую Академию наук и в Русское географическое общество, которые одобрили его. Подготовка заняла более двух лет. Главные средства были получены из Уральского экономического совещания, Народного комиссариата просвещения и Народного комиссариата внешней торговли. Астрономические определения и съемку реки Агана взял на себя Западно-Сибирский полевой округ Высшего геодезического управления, прикомандировавший к экспедиции инженера-геодезиста А.А. Фролова. Часть инструментов была предоставлена Корпусом военных топографов, Главной физической обсерваторией и другими учреждениями. Необходимо отметить в высшей степени внимательное отношение к экспедиции различных административных и государственных торговых организаций Уральской области. Можно смело сказать, что без материального и административного содействия местных учреждений экспедиция не состоялась бы, так как из Москвы была получена очень небольшая сумма, не оправдавшая и половины затрат.

Из Ленинграда экспедиция выехала 23–25 мая 1923 г. Около трех недель было затрачено на окончательное снаряжение и переезд до Сургута. В состав экспедиции входили, кроме уже упомянутого А.А. Фролова и меня (почвенно-ботанические исследования), студент Горного института В.И. Серпухов, приглашенный для производства маршрутной съемки, и Р.П. Митусова, прикомандированная Русским музеем для антропологических и этнографических наблюдений среди остяков Агана.

В ночь на 13 июня мы высадились в г. Сургуте. Через несколько дней прибыл из Томска А.А. Фролов с инструментами. В течение недели были наняты трое рабочих и переводчик А.И. Кайдалов, из бывших торговцев, прекрасно знающий остяцкий язык. Партия Фролова состояла из двух рабочих из арестного дома, участников крестьянского восстания 1921 г., и одного милиционера в качестве переводчика. Наша большая лодка отплыла от Сургутской пристани утром 21 июня; Фролов должен был задержаться в городе еще недели две, чтобы произвести предварительные наблюдения.

Река Обь находилась в полном разливе. Ее широкая долина представляла из себя море воды, над которым поднимались полузатопленные березняки и кустарники. Разлив благоприятствовал нам, так как мы могли плыть прямым путем, протоками и залитой долиной, минуя самую Обь и устье Агана. Некоторое затруднение представляли лишь обширные «сора» (залитые водой долинные болота и луга), где даже небольшой ветер разводил сильное волнение. Когда это было нужно, мы обходили их краем, прячась в кустарниках. Местами наша лодка подвигалась словно в алее среди залитых лесов. Не всегда было легко найти пристанище для обеда или ночлега. Кое-где с трудом пробирались среди груд плавника.

Вечером 26 июня из залитых долинных лесов и проток мы вышли в Аган. Это была довольно широкая река, окруженная сосновыми борами, елово-кедровыми и березовыми лесами. Берега еще частично были залиты водой, но глубина ее была незначительна. Находить твердую землю уже не представляло затруднений. К реке местами подходили невысокие песчаные яры, заросшие лишайниковыми борами. В низовьях попадались выходы валунных суглинков – отложений древнего ледника; на среднем течении они уже не обнажались из-под мощных песчаных флювиоглациальных наносов более позднего оледенения.

Лодка медленно поднималась вверх по течению. Великолепная погода, стоявшая непрерывно в продолжение двух недель, делала бы путешествие приятной прогулкой, если бы не огромное количество насекомых. Комары, мошки и овода не давали ни минуты покоя даже на открытой реке. На берегу они становились совершенно невыносимы. Единственным отдыхом было залезть на ночь в ситцевый полог. Лица моих спутников распухли от укусов. Комары держались до самой осени, их было меньше лишь в сухих борах и на мерзлых болотах.

Залитые водой прибрежья не были пустынными. Еще в долине Оби мы встречали избы остяков. По Агану летние юрты (селения) довольно часто попадались на береговых песках. В низовьях они еще были залиты полой водой и стояли пустыми. Население жило в зимних и весенних юртах в стороне от реки. Выше вода спала, и летние юрты были оживлены начинавшими свои рыбные промыслы туземцами.

Население реки Агана, кроме северных притоков его, состоит из остяков, общее число которых приближается к 250 чел. Они занимаются рыболовством, охотой и оленеводством. Некоторое подспорье дает также сбор кедровых орехов и брусники. Большинство остяков имеет очень небольшое количество оленей, от 2 до 30, но в верховьях реки есть и богачи – Касымкины, насчитывающие, по рассказам, до 5000 голов. В прежние годы эти стада держались поблизости от Агана, но после Октябрьской революции их владельцы, напуганные репрессиями со стороны сургутских властей, ушли к северу и кочуют где-то между Пуром и Тазом, выходя на Турухан для торговли. В начале лета владельцы оленей пасут их на торфяниках, заполняющих водоразделы; когда же количество комара несколько уменьшится, олени отпускаются на свободу и бродят небольшими стадами вблизи реки до осени. С выпадением снега их собирают и пользуются в качестве ездового животного. Рыбной ловлей занимаются почти весь год. По спаде вод ставятся запоры с мордами на речках. В озерах и заливах реки рыбу ловят сетями, а на деревянные крючки – щук. Большая часть рыбы (язь, окунь, щука, мохтик) добывается неводами. Зимой ставят подледные сети. Рыбу сушат про запас и затем продают ее в Сургуте. В прежнее время улов часто забирался на месте торговцами, кредиторами остяков, ездившими на Аган.

Основная добыча пушного промысла – белка, которую стреляют из ружей (кремневых и пистонных). Иногда употребляют и луки. Добывают ловушками и капканами лисиц, ставят кулемы на медведей. Из других зверей можно назвать еще выдру, горностая, колонка, дикого оленя, росомаху. Осенью много попадает в слопцы лесной птицы (тетерев, глухарь). Летом бьют уток. Пушнина сбывается в Сургуте на ярмарке в начале января.

Вечером 6 июля прибыли в юрты Сартаковы. Здесь живут три семьи в небольших избушках, которые теперь были еще пустыми. На третий день стали съезжаться туземцы на сход. Я созвал их для того, чтобы условиться относительно перехода на реку Пур. Прежде всего, прибыли остяки с верхнего и среднего течения Агана, а затем в маленьких долбленых из кедра лодочках приплыли лесные самоеды с рек Вар-яун и Каван-яун. Долго задерживаться не стали и тотчас же приступили к делу. Сперва переговоры были неудачны, так как туземцы заявили, что перейти на Пур в летнее время невозможно. Сведения, которые я имел из литературы, о близости верховьев Агана и Пура оказались неверными. В набитой народом избушке я просидел с переводчиком до поздней ночи, пока сговорился с участниками схода. В конце концов, они согласились выставить за плату мукой 8 подвод с 25 оленями и 4 людьми – двумя остяками и двумя самоедами. Встреча была назначена через неделю на среднем течении реки Кавана, северного притока Агана. В качестве проводника до этого места направили хромого парня самоеда, но он сбежал, так как боялся русских, никогда их не видев раньше. Второй проводник, Яи Иуши, был более общительным. Он сопровождал нас в течение недели и оказал немало услуг. Объяснялись с ним мы при помощи немногих известных нам остяцких фраз.

12 июля наша лодка вошла в реку Каван. Эта узкая речка течет среди сосновых боров, небольших кедровников и лиственничных лесов. Мы поднимались по ней два дня, когда кончился срок найма рабочих. Пришлось отпустить их вместе с проводником обратно в Сургут. С ними уехала на Аган и Митусова. Я и Серпухов остались на береговом песке в обществе проводника Яи Иуши. В нашем распоряжении был довольно значительный багаж, который никак не умещался в долбленой лодке, приобретенной на Агане. Пришлось часть вещей оставить на месте в надежде, что самоеды потом доставят их нам. Начался трудный подъем вверх по реке в перегруженной лодке. Серпухов тащил ее бечевой и одновременно вел съемку.

Через три дня прибыли к стойбищу самоедов. Они приняли нас очень радушно и на другой день отправили с двумя проводниками дальше. В одном месте пришлось тащить лодку посуху, так как река была завалена деревьями. Наконец, 19 июля наши лодки остановились близ невысокого песчаного склона, за которым раскинулось обширное безлесное пространство. На нем росли лишь отдельные сосны и березы, а почва представляла почти голый песок, выбитый оленями. Вдали поднимались песчаные холмы. На одном из них стояли два амбарчика на ножках. Это было стойбище лесного самоеда Илеко Иуши, который в это время пас на болоте оленей.

В течение двух дней самоеды доставили нам оставшийся багаж, а затем прибыли и олени. Вечером 21 июля мы выступили в путь по направлению к северу. Этому предшествовали продолжительные споры с проводниками, старавшимися как-нибудь уменьшить груз. Действительно, олени имели очень заморенный вид: они линяли и не успели откормиться из-за комаров. Пришлось оставить весь запас муки. Всего пошло 8 подвод, запряженных по три оленя. На каждые нарты (сани) положили всего 3–4 пуда; одна подвода была занята нашей лодкой. Туземцы взяли еще для себя маленький облас (долбленая лодка). Все люди шли пешком. Серпухов вел съемку с помощью шагомера и компаса.

На другой день захворал олень. Так как он был безнадежен, по мнению самоедов, его закололи и тотчас же съели частью в сыром виде, частью сварив. Наш транспорт потерял одну перевозочную единицу, и снова начались разговоры о необходимости бросить часть багажа. Пришлось оставить вторую лодку и кое-что из наших запасов. В дальнейшем мы подвигались без особенных приключений, делая от 7 до 15 км в день. На ночь останавливались обыкновенно у болота с лужами воды или на берегу какой-нибудь речки. Наш переход до верховьев Пура продолжался 10 дней, из которых один день мы давали отдых оленям.

Слабохолмистые пески с разреженными лишайниковыми борами тянулись почти непрерывно с севера на юг. Наш караван очень редко пересекал небольшие участки торфяников. Между тем по сторонам часто подходили массивы болот со многими озерами. По-видимому, повышенные полосы песков на водоразделе располагаются в меридиональном направлении, параллельно правым притокам Агана. Часто встречались цепи более высоких холмов (до 10–20 м), вытянутых на северо-запад. Их вершины иногда лишены леса и покрыты сыпучим песком с котлами выдувания.

Водораздельные пространства, проходимые нами, казались пустыней по сравнению с речными долинами: почти не заметно птицы, лишь изредка попадается выводок тетеревов или взлетит глухарь, кое-где видны следы медведя. Местами мы долгое время шли тропинками, проложенными оленями. Следов человека почти не заметно. Только вдоль зимнего пути пуровских самоедов попадаются срубленные деревья, да в верховьях Кавана мы один раз встретили следы стоянки оленевода. Близ Пура появились в борах слопцы (ловушки на лесную птицу) и чумовища на месте пастьбы оленей. Значительно чаще встречались пожарища. В редких сосновых борах пожары не принесли большого вреда, уничтожив местами только лишайниковый покров. Сплошные гари, заваленные деревьями, были большой редкостью. Зато на болотах довольно часто попадались выгоревшие участки, вероятно, на местах летней пастьбы оленей. Наши проводники также обыкновенно зажигали сухой лишайниковый ковер на болотах близ ночевок, чтобы олени могли спасаться от комаров в дыму. Для этих дымокуров выбирались более сухие кочковатые участки, окруженные мокрыми низинами.

Р. Каван, верховьев которой мы достигли 25 июля, вытекает из небольших заболоченных озерков среди обширных горелых болот и лесных островов. Ее русло, пока она еще не размыла достаточно широкой долины, окружено узкой полосой высоких елово-кедровых зарослей. Стена их издали привлекает внимание путников среди почти безлесных или заросших мелкой рямовой сосной торфяников. То же самое следует сказать и про другие речки Обско-Тазовского водораздела.

На другой день начали переваливать самый водораздел. Болота верховьев Кавана сменились повышенными боровыми песками с многочисленной галькой и мелкими валунами. Доселе примесь каменистого материала в песках была весьма незначительна, теперь же буквально каждое обнаженное от растительности пятно под вывороченными корнями деревьев было усеяно галькой (преобладали обломки кварцита). Ни одного болотца, ни одной лужи, из которой можно было бы напиться, не встретилось на нашем пути на протяжении почти 15 км. По рассказам самоедов, эти сухие холмистые пески протянулись непрерывной полосой далеко к востоку по направлению р. Колик-Егану (приток Ваха) и к западу до р. Торым-яун. К вечеру перед нами поднялась высокая цепь холмов (до 20–40 м), за ней местность круто понижалась. Эти высокие песчаные холмы с обильной галькой и мелкими валунами простираются приблизительно с запада на восток; они представляют из себя конечные морены позднейшего оледенения. Остатки более древнего ледника в виде сильно размытых валунных суглинков давно известны близ устья Иртыша. Такие же образования выходят вдоль левого берега средней Оби и на среднем течении р. Ваха. К северу они покрываются флювиоглациальными песками позднейшего оледенения.

Равнина сильно изменилась за водоразделом. Мы вступили в область обширных мелкобугристых торфяников, чередовавшихся с озерами и островами сосновых лесов, разбросанных без всякого порядка. Вечная мерзлота в болотах находилась на глубине 40–60 см, исчезая в топких низинах. Местами олени и люди проваливались выше колен в полужидкую грязь топей, пробираясь среди лабиринта невысоких сливающихся бугров. Там, где мерзлота понижается, растет угнетенная рямовая сосна, большая же часть болот безлесна и заросла багульником и оленьим мхом (Cladonia alpestris), за исключением топких низин, где из воды поднимаются кочки сфагнов, заросли торфяниковых осок, Menyanthes trifoliate и др.

Вскоре мы нашли на р. Шяатль-яга, приток Пура, и вдоль нее стали подвигаться к Пуру. 30 июля на горизонте появились с трех сторон густые хвойные леса из кедра и ели, они росли по краю р. Шяатль-яга, Ету-яга и на самом Пуре. Мы были у цели своего путешествия.

Тотчас же двое проводников отправились разыскивать туземцев, живущих в верховьях Пура. Через два дня к нашей стоянке на болоте приплыли по речке шесть лесных самоедов из рода Пяк. Они были изумлены и напуганы неожиданным появлением русских там, где их еще никогда не было. Один даже нарядился в старый солдатский мундир со светлыми пуговицами, остальные были в малицах, штанах и пимах из оленьей кожи. Наш несложный багаж не требовал долгих сборов. Вскоре все было перенесено в привезенный с Агана облас и в связанные попарно миниатюрные кедровые лодочки туземцев. Распростились с подводчиками. Я и Серпухов отправились пешком в сопровождении одного самоеда к Пуру. К закату солнца, после трудной ходьбы по болотистым лесам долины Пура, мы вышли на берег реки. В этом месте Пур имел всего метров 80 ширины. Была уже поздняя ночь, когда мы расстались с нашими новыми знакомыми, условившись, что они повезут нас завтра вверх по Пуру до его верховьев. Сговориться было очень трудно, потому что мы знали всего несколько слов на их языке. В дальнейшем наши лингвистические познания немного увеличились, но все-таки дальше самых необходимых фраз при съемке, для приобретения пищи и т.п. мы не пошли.

На другой день я направился по тропинке в сторону от реки. Она привела на безлесную площадь по краю долины, за которой лежало обширное озеро, окруженное торфяными берегами. Почва была выбита оленями и представляла из себя сыпучий песок, кое-где подымались отдельные раскидистые сосны. На берегу озера стояли три амбарчика на ножках, а близ них ряды нарт. На краю долины Пура с моховым болотом и кедровыми лесами расположились четыре берестяных чума. Тут же поставлены вешала для сушки рыбы, огороженные жердями от оленей; к нартам привязаны собаки. Пяки встретили меня хорошо, угостили морошкой и показали свое несложное хозяйство.

Место, где я находился, представляет из себя летнее стойбище. Многочисленные старицы и оз¸ра Пура поблизости привлекли самоедов своими рыбными богатствами. Они ловят рыбу мордами, перегораживая жердяными запорами речки, или неводят на песках Пура. Главную добычу составляют язь, окунь, мохтик (чебак) и щука. Последняя ловится ещ¸ на жерлицы с деревянными крючками.

Однако главное занятие туземцев верховьев Пура не рыболовство, а оленеводство и охота. Основной промысловый зверь – белка, ее бьют посредством ружей (преимущественно кремневых) и луков. Лисиц добывают капканами и ловушками (слопцами). Усердно охотятся также на диких оленей. Осенью слопцы в сосновых борах доставляют много лесной птицы. Пушнина сбывается на сургутской ярмарке.

Пяки считаются богатыми людьми, так как у них много оленей. Зимой и весной туземцы кочуют с ними по торфяным болотам в районе верховьев Пура. Летом, когда начнет спадать комар, олени отпускаются на волю без всякого призора и бродят в ближайших окрестностях реки до осени. Во время своей поездки вверх по Пуру мы постоянно видели небольшие группы оленей на береговых песках. Прибрежные леса и долинные заросли вытоптаны ими настолько, что напоминают окрестности какого-нибудь селения в культурной части Сибири.

В отличие от остяков, лесные самоеды Кавана и Пура изб для жилья не строят, но пользуются лишь конусообразными чумами из жердей, покрытыми летом сшитой берестой, а зимой оленьими шкурами. Амбары на ножках, архитектура которых заимствована у остяков, ставятся самоедами лишь на Каване и в верховьях Пура. На нижнем Пуре имущество и запасы хранятся или на нартах, как у тундровых самоедов, или в больших берестяных коробах. Для передвижения пользуются нартами, причем ездят на оленях главным образом зимой по безлесным болотам и по проложенным с давних пор просекам в лесах. В одном месте на Верхнем Пуре я видел довольно наезженную дорогу с мостиком из жердей через речку. Она вела от летнего становища к месту неводьбы на Пуре. Для плавания по реке служат долбленые кедровые обласа, вмещающие от 1 до 3 человек. В верховьях Пура лодки особенно малы, ниже они делаются крупнее в связи с расширением реки.

4 августа с двумя молодыми самоедами мы начали подниматься на двух обласах вверх по Пуру, захватив с собой лишь небольшой багаж. Мы надеялись добраться до верховьев реки. Долинная растительность Пура сильно отличалась от Кавана. Между тем как там преобладали сосновые боры и лиственничные леса, а кедровники были редкостью, здесь, наоборот, кедр и ель господствовали. Огромные лиственницы высоко поднимались над лесами, а густые ивняки и березняки покрывали береговые пески. Прибрежные леса были наполнены кедровками, резкие крики которых будили нас с восходом солнца. Очень часто попадались гари, заваленные колодником. Местами река подмывала край долины, и тогда к воде подступали обрывистые яры до 8 м высотой. Они всегда были сложены желтыми песками с галькой и мелкими валунами, лишь близ уровня воды выходили прослойки более глинистых песков. Яры зарастали лишайниковыми борами на подзолах, ничем не отличавшимися от водораздельных. Максимальную мощность песчаные подзолы имели на верхнем Агане и Каване; по мере движения к северу глубина оподзоленного горизонта уменьшалась. В небольшом расстоянии от берега сосновые леса обыкновенно сменялись торфяниками, а песчаные подзолы болотно-подзолистыми и торфянисто-болотными почвами, которые, в свою очередь, скоро уступали место мерзлому торфу в 2–3 м глубиной.

На другой день мы наткнулись на первое препятствие: небольшой древесный завал на реке метров 100 в длину. Пришлось тащить лодки по берегу, прочищая путь в лесу. Река стала совсем узкой, всего метров 20–30, сильно завалена деревьями, так что подвигаться вперед было трудно. Пройдя еще два лома, мы остановились перед новыми завалами. По рассказам туземцев, далее река совершенно непроходима из-за этих ломов. Ничего не оставалось делать, как вернуться обратно, не дойдя до верховьев километров 30–40.

Еще одна причина мешала дальнейшему продвижению. Наши проводники взяли с собой очень мало пищи, а мы не могли кормить их из-за недостатков запаса. Несколько поддерживала лишь рыбная ловля на удочку, охота же на уток не давала много добычи. Недостаток продовольствия выяснился при самом начале нашего путешествия по Пуру, почему сразу же пришлось установить ограничительные нормы и более серьезно подумать о рыбной ловле и охоте. К сожалению, рыба хорошо ловилась только на Верхнем Пуре, когда же река увеличилась, уженье оказывалось безрезультатным. То же самое было и с охотой. У туземцев также часто наблюдался недостаток в пище.

Обратный путь до нашей первой стоянки на Пуре занял всего полтора дня. 9 августа, в сопровождении четырех самоедов, мы двинулись вниз по течению сильно извилистой реки. Довольно большой багаж был помещен в наш облас и в связанные попарно кедровые скорлупки туземцев. Несмотря на увеличившуюся реку, встретили еще один большой лом, который с помощью самоедов довольно легко обошли узенькой протокой, также заваленной деревьями.

На следующий день остановились на невысоком песчаном яру, где находится летнее стойбище одного из наших спутников, в настоящее время безлюдное. Здесь мы должны были дожидаться новых проводников. Одного из них мы уже видели близ устья р. Катучией-яга. Пяки отыскали его где-то в стороне от реки. Через два дня мы распростились с Пяками и отправились далее с новыми знакомыми из рода Нейвосята.

Чтобы не повторяться, опишу наш способ продвижения, который был одинаков на всем Пуре. Проводники обыкновенно сопровождали нас в течение нескольких дней, пока не доходили до места, где, по их сведениям, должны были быть люди. Сначала на береговых песках тщательно разыскивались следы человека или оленей, затем кто-нибудь из самоедов отправлялся в сторону от реки и через некоторое время приводил новых туземцев. Иногда такие поиски не увенчивались успехом, и мы отправлялись дальше. Удивленным неожиданным появлением русских самоедам ничего не оставалось делать, как принять нас на свое попечение. Два, три дня проходили в сборах, и мы двигались дальше до новых людей. Стоянки не пропадали даром, так как мы вели в это время исследования, но иногда они были слишком продолжительны, что было для нас очень невыгодно из-за недостатка продовольствия. Мы могли бы двигаться быстрее самостоятельно и независимо от туземцев, но местные жители были необходимы нам: они сообщали названия многочисленных притоков Пура. Поэтому ради полноты съемки приходилось мириться с проволочками.

Наши новые спутники сопровождали нас очень неохотно, так как в устьях р. Таай-яга среди туземцев еще недавно свирепствовала оспа, от которой вымер один чум. 14 августа, после продолжительного плавания по большой протоке среди заливных лугов и березняков остановились на береговом песке. Вскоре были отысканы самоеды. Они поселились рядом с нами в небольшом шалаше из ветвей. Один из них еще имел следы недавней оспы на руках и лице. Через три дня собрались новые проводники, приведшие с собой небольшую дощатую лодку. Она принадлежала вымершему чуму из рода Выла и была единственной достаточно крупной лодкой на всем верхнем и среднем Пуре. В нее с удобством поместился наш багаж, который уменьшался по мере того, как мы расплачивались с подводчиками (табаком, порохом, дробью и т.п.) и потребляли запасы. Выморочная лодка осталась в нашем распоряжении на все время путешествия.

Пока мы подвигались вниз по течению, делая по 40–50 км в день, окрестности реки изменялись. Русло достигло 2 км ширины; оно разбилось на протоки, повсюду выступали обширные песчаные отмели с косами, далеко заходившими в воду. По берегам росли заливные леса из ели, кедра и лиственницы, местами над хвойными преобладала береза. Осина и пихта, еще встречавшиеся в верхнем течении Пура, постепенно исчезли. Высокие яры с песчаными подзолами, довольно часто выходившие на берег, по-прежнему зарастали невысокими и редкими лишайниковыми борами. На этих ярах изредка виднелись остов чума, брошенные нарты или лисьи слопцы, но чем далее мы подвигались на север, тем реже попадались следы человека.

Окончание следует…