Евгения Григорьевна Копотилова
…Хочется рассказать о нашем вынужденном переселении. Я родом из Свердловской области, из крестьянской семьи. В хозяйстве родителей было 2 лошади, корова, овцы и куры. В страдную пору для нас, 3-4 малолетних детей, нанимали няньку.
Отец был мастеровым человеком, во дворе у него находилась небольшая столярная мастерская. Годы НЭПа были периодом развития крестьянских хозяйств, обновления облика деревень. Отец был завален заказами па изготовление рам, мебели, саней, телег. Для производства строительного материала сделал козлы высотой до 3 м, маховой пилой распиливал бревна па плахи, тес, брусья. Материал для полозьев, дуг и колес укладывал для распаривания в кучу навоза, после этого в специальных приспособлениях гнул, придавая нужную форму. Для матери эта работа была непосильная, поэтому отец в помощники брал постороннего человека.
В конце 20-х годов начался новый период преобразований: появились коммуны. Крестьянские дворы опустели. Коровы были собраны в один двор, кони — в другой, овцы — в третий. Даже куры содержались в одном месте. Мать ходила в другой конец деревни с подойником, чтобы принести детям молока. Но это продолжалось недолго. Скот разбежался, куры разлетелись. Потом началась коллективизация. В период НЭПа крестьянство окрепло, «стало на ноги», а после коммуны с опаской смотрело на коллективизацию и воздерживалось от вступления в колхоз. Началось «раскулачивание» и выселение в первую очередь тех, кто нанимал нянек и работников.
Черную роль сыграли комитеты бедноты. К нашим бездетным соседям попросилась на ночлег женщина с девочкой 4-5 лет, ходившая из деревни в деревню собирать подаяние. Хозяева пожалели девочку и попросили оставить. Женщина, наверное, была рада этому, ушла и больше не показывалась. Андрей с Парасковьей (так звали хозяев) вырастили приемную дочку Нину, выдали замуж, а потом по указке комитета бедноты были обвинены в ее эксплуатации и выселены из деревни.
Отец, боясь такой же участи, оставил все свое хозяйство брату, и семья уехала из деревни сначала на станцию Юшала, где он устроился на работу, а потом в потоке искателей счастья отправилась на Север. До этого из нашей деревни туда же уехали несколько семей и писали, насколько богат край.
И вот в 1930 г. наша семья оказалась на пристани в Тюмени. А там вся площадь была загружена сундуками, тюками, ящиками, на которых сидели и лежали такие же вынужденные переселенцы в ожидании очереди на пароход. Пароход «Алексей Буй» не мог принять всех, поэтому по неделе и больше под открытым небом, под дождем люди ждали следующего рейса. Когда мы прибыли в Тобольск, увидели такую же картину. Отец нашел свободное место у какого-то забора, где мы поселились на несколько суток.
Пароход «Петр Шлеев» не мог и половины этой массы взять. Отец договорился с грузчиками, которые до объявления посадки увели нас. на пароход.
И вот. Наконец-то. мы, искатели счастья, плывем по Иртышу На вею жизнь запомнилась мне одна остановка у берега с поленницами дров. Началась погрузка дров. Вечернее солнце освещало зеленый увал, один край которого обрывался у реки. На горе из-за остроконечных елей видна была белокаменная громада церкви с зеленым куполом и блестящими золотыми крестами на нем. Это был Горно-Филинск.
Пароход шел до Самарово, где мы и высадились. На берегу было много лодок. Люди перевертывали их, устраивали крышу над головой для временного проживания. И нам нашлось место под одной из них. Отец сразу пошел в разведку, где можно устроиться на работу и найти квартиру для семьи. Рыбоконсервный комбинат строил по ул. Свободы большие двухэтажные дома для своих рабочих. Отца, как специалиста-столяра, сразу приняли на работу и предоставили жилье в прихожей рабочкома. Это был небольшой домик рядом с территорией комбината. Мы, дети, часто стоили перед открытым окном утильзавода, где печаталась газета «Ханты-манчи шоп (шой)» (утильзавод перерабатывал рыбные; отходы: варили мыло, клей и делали костную муку), и наблюдали, как длинные «пальцы» машины перевертывали напечатанные листы.
Осенью заселяли еще один дом по ул. Свободы, для которого отец делал рамы. Нам дали там комнату. Соседями были директор утильзавода и начальник какого-то цеха рыбокомбината Панов Тимофей Захарович, который предложил отцу поехать в Тюли возглавить строительство рыбоучастка. В это время из Тюлей в Самарово пришел обоз с рыбой. С ямщиками мы поехали в Тюли.
В полутора километрах от устья Конды на берегу стоили пустые бараки и огромные штабеля бревен. Из Конды приводили сюда плоты и с помощью лебедок бревна вытаскивали на берег и укладывали в штабеля. Отсюда на баржах развозили и вверх, и вниз по Иртышу.
Когда мы приехали в Тюли, в 1932-33 г., в леспромхозовских бараках около устья Конды жили спецпереселенцы. Они приехали сюда в осеннее время, когда баржа не могла пройти по обмелевшей Конце, чтобы доставить их до назначенного места. Всех высадили на берег Иртыша. Голодные и плохо одетые люди умирали, как мухи. Копать могилы не было сил, поэтому трупы закапывали в снег.
Со мной в 4 классе училось несколько человек. Какие они были страшные, тощие! Иногда им давали «паек» — по горсточке муки, которую ели тут же или в тряпочке, в узелке несли домой. Несколько семей жили в деревне. Помню Тину Перетягину, хорошую девочку, соседку по парте. Летом всех увезли куда-то.
На свободной площади начали строить огромное помещение (называлось оно «выходом»), куда зимой на конях волоком завозили с Иртыша кубы льда для летней заморозки и хранения рыбы. Рядом поставили привезенный из деревни дом для начальника и приемщика. Начальником был Дорохин Алексей Иванович. Против участка был стрежевой песок, после каждого притонения рыбу везли сдавать. Почти каждый раз за лодкой на буксире вели осетров. После взвешивании живую рыбу отпускали в «прорезь». Эго большой садок в виде плашкоута или паузка со щелями-прорезями по корпусу для циркуляции воды. Наша обязанность была чаще смотреть, не всплыла ли мертвая рыбина. Такую сразу вылавливали саком и уносили в заморозку.
Мощный катер «Ударник затона» уводил прорези с рыбой в Самарово и приводил на смену другие, пустые. В те годы почти в каждой деревне были рыбоприемные пункты. Зимой заготовляли лед. Из кубов складывали усеченную пирамиду в несколько слоев и заваливали сеном слоем в метр-полтора. Катера-рыбницы «Иртыш», «Профсоюзник», «Коммунист», «Комсомолец» забирали в трюмы мороженую рыбу, начиная от Денщиков, дальше — из Чембакчино, Слушки, Сотника, Батово, Реполово, Тюлей и увозили в рыбокомбинат на консервы.
В газете «Новости Югры» за 14 октября 1995 г. прочитала статью Т. Куклиной «Как создавался совхоз «Реполовский». Нам тоже пришлось там пожить по приглашению Панова Тимофея Захаровича, первого директора. Строился поселок для подсобного хозяйства рыбокомбината.
Началом «Копай-города» была наша землянка. Отец работал в столярной мастерской. Из-за болезни руки пришлось оставить эту работу и дать согласие опять быть приемщиком рыбы в Селиярово. Он не знал, какие его ожидают трудности.
Деревня стоит на высоком берегу протоки, которая под осень мелеет и промерзает до дна. Нет возможности заготовить достаточное количество льда. В августе по Оби катер приводит к устью протоки плашкоут со льдом. Отец живет там, принимает и морозит рыбу. Если катер задерживается, льда нет, принятую рыбу на лодке-переметке перевозят в деревню, и мы с матерью ее потрошим и солим. У отца рабочим был старший сын.
В деревне не было колодцев. Зимой все жители на протоке рубили лед, набивали им мешки, везли на санках домой. Очень дорога была водичка, когда протока промерзала до дна.
В 1940 г. отцу предложили более спокойный участок в Горно-Филинске, откуда он со старшим сыном были взяты на фронт и не вернулись.
Я после окончания педучилища получила направление в Микояновский (ныне Октябрьский) район, где проработала годы войны. По окончании учебного года должна была работать в звене рыбаков, ловить рыбу для фронта. Осенью жутко было идти на берег Оби, садиться в белую от инея лодку для выкидывания невода, потом босыми ногами месить холодную до жути грязь. Женщины-рыбачки имели на ногах какую-то обувку — старые бродни мужа, брезентовые сохни, а я, кроме туфелек, ничего не имела. Результатом простуды были хронические заболевания и хирургическая помощь.
В 1946 г. перевелась в Самаровский район, Горно-Филинскую школу. Здесь жила мать, убитая горем. На руках были извещения о пропавших без вести отце и старшем брате, младший был в госпитале, откуда вернулся на костылях.
Здесь я вышла замуж и стала Копотиловой, муж работал рыбоприемщиком. При нем была построена морозильная камера с двумя отделениями (стены ее до сих пор стоят у подножья горы). В летнее время вместо курортов работала рядом с ним, знала технологию засолки и заморозки, сортность и стандарт рыбины. Контора рыбоучастка находилась в Слушке, где в разное время работали Щебляков, Куликов, Жердев, Гаврилова, Вагнер-Бардина.
Во время навигации не успевали завезти для города все, что требовалось, пытались в зимнее время завозить машинами. Как-то перед весной шла колонна машин по Иртышу и против Луго-Филинского первая машина провалилась. Шофер Маркин Михаил и, кажется, Перевалов (точно не помню) пришли в Горно-Филинск и по телефону сообщили о случившемся. Приказано было оставить колонну в деревне до открытия навигации. Не знаю, удалось ли барже-лихтеру с мощными кранами поднять утонувшую машину. После этого случая несколько машин везли груз для рыбокомбината по зимней дороге. Муж должен был их встретить и сопроводить до следующей деревни.
От Чембакчиной дорога шла по кедровой гриве и под кроной мощных деревьев походила на тоннель. Муж очень беспокоился, как провести машины с габаритным грузом через этот участок.
Все обошлось благополучно.
Горно-Филинский колхоз был семеноводческим и снабжал соседние колхозы семенами для посева. Агрономом был В.В. Демыкин. Вокруг деревни были поля, где выращивали пшеницу, рожь, ячмень, овес. Колхозники питались своим хлебом.
После укрупнения колхозов деревни опустели, а некоторые совсем исчезли (Саргачи, Сотник). Укрупненные Цингалы не в состоянии были давать государству всего того, что давали все вместе разоренные деревни, жители которых, лишившись хозяйства и средств для существования, срывались с насиженных мест, ехали к взрослым детям на иждивение или пытались устроиться куда-нибудь на производство. Вместо обещанных центральных усадеб городского типа деревни оставались деревнями с разоренным окружением.
А вот принудительное переселение людей из уральских областей в 1930 г. в Сибирь оказало положительное влияние на развитие округа. Раскулаченные крестьяне-спецпереселенцы, высаженные с барж на берег в дремучую тайгу, не пали духом, а, взявшись за топоры и пилы, принялись строить себе жилье. Появились поселки Черемховский, Добрино, Кедровый, Урманный, Каменный, Карымкары, Заречный, Подгорный, Перегребный, Большой Камень, Перековка, Рыбный. Вместе с жильем строили школы, больницы, детсады, магазины, клубы, фермы. Эти люди научили местных жителей выращивать хлеб, картофель и разные овощи, заниматься сельским хозяйством и ремеслами и сами учились у них их ремеслу.
Деревня Горно-Филинская тоже оказалась полупустой. Но освоение Сибири спасло ее от исчезновения. В 1963 г. здесь разместилась Новосибирская экспедиция, которая вела изыскательские работы для намечаемого строительства железной дороги от ветки Ивдель — Обь на Сургут. А в 1964 г. обосновалась нефтеразведочная экспедиция и появился Горноправдинск, с которым я не могу расстаться. Одно время предложили мне вступить в кооператив для получения квартиры в строящемся доме для северян в Ярославле. Я отказалась. Большую часть жизни прожила здесь, да и сын с семьей живет в Ханты-Мансийске. Здесь похоронила мужа и мать…
Подготовил Валерий Белобородов
