Новомир Патрикеев
На иртышских протоках
Новые места вверх по Иртышу мы начали осваивать случайно. Как-то отправились той же командой на Варовую. Лавируя между бревнами, корягами, прочим плывущим мусором, перевалили Иртыш и пошли вверх по реке. Настораживало, что на берегах лежали нерастаявшие сугробы и «обсохшие» после резкого спада воды льдины, многие мелкие заливы и ручьи были забиты льдом или смерзшимся снегом.
Заехав в Мануйловскую протоку, увидели необычную картину. Лодки, палатки, костры, люди, на воде манщики. Застывшие разливы вытеснили охотников на речки. Вот и первый счастливчик. Молодой парень, не имевший поблизости лодки, тщетно пытается забрести в воду, чтобы достать свой трофей. Мы сбавляем ход, подбираем красавца крякового селезня и, не приставая, бросаем его охотнику. Тот в знак благодарности сжимает над головой свои руки, а стоявший рядом его напарник хлопает в ладоши.
Как и предполагали, наша Варовая в устье также застыла и вдобавок перегорожена огромной льдиной. Николай предложил ехать дальше по Мануйловской до впадения в нее протоки Тихой. Остановились в устье этой неширокой протоки, идущей от Иртыша. Из-за близости речной магистрали и конфигурации образовавшегося мыса он показался мне пролетным, по для расстановки манщиков не очень удобным и даже рискованным. Их просто в любой момент могло унести течением, так как берег Мануйловской круто обрывался к воде и омывался стремниной течения — сплошная круговерть и глубина. По берегу Тихой яр слегка понижался, и перед ним была узкая отмель, подходящая для причаливания лодок. На мысу и разбили лагерь, установив палатку под защитой старых тальников. Пока обустраивались с привычным комфортом: стол, таган, запас дров -время близилось к вечеру.
Места для засидок выбрали недалеко от стана вниз по течению Мануйловской по наиболее пологим берегам, чтобы манщики были подальше и лучше видны. Алексею, мне и Андрею со стороны мыса, куда можно было ходить пешком, Николай сел на противоположной стороне. Я построил скрадок Андрею, по мапщики ставить не стал, чтобы ночью их не сорвало течением. И мы вместе ушли па стан проследить за пролетом уток через мыс. Вдоль прибрежных кустов Мануйловской к нему тянулась длинная цепочка озер. Последнее, самое большое, находилось всего метрах в двухстах от палатки.
Там мы сделали скрадок, обтянув его маскировочной сетью, и вброд расставили манщики. Вечерний лет уток был необыкновенно интенсивным, стая за стаей продолжали лететь даже в полной темноте и в основном над Мануйловской. Несколько раз пройдя прямо через мыс, утки появлялись над озером и тоже по стороне, ближней к протоке. Лишь одна стайка чирков пролетела на расстоянии 35-40 метров, и я сбил одного свистунка-селезня. Братья стреляли чаще, но взяли только пять трофеев, потому что и около них птицы летели высоко, не реагируя на чучела.
Наутро все затемно разошлись по своим местам, кроме Андрея, который остался спать в палатке. А утки вообще не летали. Такое впечатление, что все стаи, скопившиеся в окрестностях, за ночь улетели на север. Я ни разу не выстрелил, братья добыли по паре местных уток, сыгравших на манщики.
В начале дня мы с Андреем разобрали наблюдательный пункт и перебазировались на берег Мануйловской. Сын еще с осени имел атрибут настоящего охотника — болотные сапоги самого маленького 37 размера, поэтому смело развернул голенища, расставил, насколько позволяла глубина, манщики вброд. Другие тоже сам — с резиновой лодки. Я оставил его нести дневную вахту и отправился обустраивать свою засидку. Закончив работу, поехал к Андрею, чтобы отдать ему резиновую лодку. В это время раздался выстрел, и когда я выехал из-за поворота, он подбирал селезня шилохвости, подсевшего к чучелам. Теперь все были с полем, и можно варить суп.
Мы хорошо посидели у костра и немного отдохнули, братья в лодке под тентом, мыс Андреем — в палатке, где было жарковато от прогретого солнцем брезента. Все дни стояла ясная, безветренная погода, что объясняло и большую высоту пролета уток. Это, впрочем, бывает и при попутном ветре, а вот сильные встречные потоки воздуха прижимают птиц к земле.
Вечерник по сравнению с вчерашним был просто никаким — проходные стаи даже не видели. Просидев до темноты, насобирали с братьями по две-три местные утки. Андрей, довольный солидным дневным трофеем, на зорьку не ходил и правильно сделал. Для снятия невеселого настроения от такой охоты развели «костер до небес», наварили рассыпчатой картошки из своих погребов и выставили оттуда же извлеченные огурцы и капусту, разделали пару крупных вяленых язей, доели остатки шурпы и долго пили чай с домашними постряпушками. Не скрою, водка тоже была — «Белая головка», охлажденная в снегу, но в меру.
В надежде, что утки все-таки полетят утром, мы еще до рассвета разъехались на мотолодках по скрадкам. Но этого не произошло. Заметно стало холодать. В сумерках, на фоне светлого неба, я красиво снял штыкового селезня-свиязь, упавшего перед скрадком. Когда рассветало, сделал дуплет по чиркам-трескункам, которые ударились об землю с каким-то непонятным стуком. Выйдя подбирать, увидел, что берег засеребрился инеем, а вода около него стала покрываться тонким ледяным «салом». Начинался заморозок, и нам ничего не оставалось, как снять лагерь.
В Ханты-Мансийске я рассказал о поездке старому местному охотнику-ханту. Он сказал, что знает такой мыс, охотился там, когда соровые разливы застывали, но такое бывало редко. И чучела перед ним умеючи можно расставить как на мелкой и спокойной протоке Тихой, так и в лишенной течения заводи, между ней и Мануйловской.
Для нормальных весен он подсказал перелетное место в районе бывшей деревни Фролы около протоки Фроловской и нарисовал его подробный план с путевыми ориентирами. Местность была дважды исторической. Перед Великой Отечественной войной здесь находился передовой колхоз имени Ленина, участник Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, получавший рекордные урожаи озимой пшеницы и озимой ржи. В годы создания топливно-энергетического комплекса открыли перспективную на нефть Фроловскую площадь и пробурили скважину, не давшую, правда, высоких результатов. К середине 70-х годов уже не осталось никаких следов ни от самой деревни, ни от буровой.
Следующая весна была более чем нормальной и даже теплой. Поданным нашего редакционного фенолога Юрия Гордеева, орлан-белохвост прилетел второго апреля, лебедь-кликун — седьмого, более теплолюбивые — серый журавль и большой кроншнеп — соответственно 26-28 апреля. Раньше обычного появились хохлатая чернеть — первого мая и красноголовый нырок — шестого.
Устроив Андрею очередные, незаконные, но желанные двухдневные каникулы, мы тем же составом в пятницу утром поехали на охоту и, к сожалению, опять через несколько дней после ее открытия. По Мануйловской вышли на Иртыш, вошли в протоку Фроловскую и по отмеченным в рисунке ручьям, промоинам и заливам обнаружили широкий прогал среди старых высоких тальников. Выбравшись из лодок, убедились, что все совпадает. Слева длинное озеро метров 70 на 200. Справа через меньший прогал и между невысокими кустами виден большой сор. Прямо — необъятный луг, идущий до коренного лесистого правобережья Иртыша, где виднеется пара домов, оставшихся от бывшего селения Добрино. И примерно в створе с заброшенными строениями, где-то за полкилометра от нас, над желтой луговой травой возвышалась светло-желтая с белесым оттенком куртина тростника — то самое рекомендованное озеро.
Дружно выгружаемся, оборудуем лагерь и на разведку. Алексей с Андреем — к сору, а мы с Николаем к тростникам, прямо через луг, покрытый годами не кошенной травой, но сухой, невысокой и без кочек, что несколько облегчало наше передвижение. К озеру подошли справа и увидели неширокий, на дальний выстрел, водоем длиной метров 300. Тростник подходил к озеру посередине, и в нем сохранились остатки старого скрадка и удобное, как стул, сидение из нарубленных тальниковых стволов с опорной спинкой. Я остался обустраивать засидку, а Николай ушел в сторону Добрино, где виднелось несколько озер.
По сравнительно твердому и высокому берегу я прошел до левого тупика, по которому проходила узкая, не совсем затопленная канавка из соседнего ручья. По ней в озеро на нерест упорно пробивались щуки. Пять самцов двухлеток спокойно взял руками, как и на первой охоте. Противоположная сторона казалась более низменной, и вода уже заходила в прибрежную траву. Только выложил из рюкзака чучела, услышал несколько выстрелов Николая и многоголосый гусиный крик.
С традиционного, известного местным охотникам не один век садбища он поднял, наверно, полутысячное скопище гуменников. Какое-то время они с тревожным гоготанием летали по сторонам, одна стайка из шести птиц прошла метрах в ста от меня. Я затаился, но гуси постепенно сгруппировались и направились к северу. По неглубокому озеру легко расставил вброд манщики. Для маскировки скрадка и наличии сетки, тем более усовершенствованной путем связывания пучков надерганного мочала и рогожных рыбных мешков-кулей, и купленных в хозмаге побелочных кистей, достаточно было несколько прочных палок и здесь же нарезанного тростника.
За палками ходил в соседние тальники, узкой полосой опоясывающие озеро с северо-востока. Это были не просто кусты, а настоящий лес из толстых, старых, до черноты гнилых деревьев, который немало удивил меня. Удивил необычными голосами заселившейся в дуплах колонии скворцов. В своем пении они имитировали не голоса домашних животных и городских птиц, как живущие около людей в скворечниках. Они повторяли крики уток, дроздов и прочих жителей поймы.
На стан возвращались вместе с Николаем. Гуся добыть ему не удалось, но хорошее озеро для засидки нашел. Алексей с Андреем не смогли обустроиться, так как сор был очень большим, с пологими сырыми берегами, кусты почти повсеместно были далеко от воды. Но по дороге они в первом прогале заметили остатки засидки и много стреляных гильз. Значит, кто-то здесь до нас был и не зря выбрал это место.
На обед сварили почти законную щучью уху: сети во время нерестового месячника не ставили и не стреляли рыбу из ружья, а так, просто подобрали в мокрых кочках. После отдыха Николай сразу ушел к себе, а я решил пройти по берегу сора, чтобы помочь ребятам определиться с местами. Оказывается, к соровому прогалу от протоки вела чуть заметная тропа. Пройдя по ней до берега, заметил место швартовки катера — треугольную вмятину и следы резиновых сапог. Потом внимательно осмотрел и окрестность обнаруженной ребятами засидки. Несколько толстых таловых чурок лежали у маленького ручейка, текущего из сора к прогалу. Рядом, в кустах, нашел доску, которую охотники использовали как сидение, а потом прятали. Понял, что здесь перелет и для хороших стрелков, потому что даже манщики некуда было поставить.
С учетом этого посоветовал ребятам садиться по берегу сора со стороны того прогала. Андрею помог сделать скрадок, расставить манщики и отправился на свое озеро. Уже на повороте к нему налетела стайка красноголовых нырков. Я успел сбить одного селезня прямо над головой. После выстрела ружье не перезарядилось. Донце гильзы отвалилось, а папковая трубка осталась в патроннике и, как увидел после извлечения, треснула повдоль. Разрядить полуавтомат можно было только вытолкнув снаряженные патроны внутрь магазина, а для этого вытащить пружину-толкатель. Только отвинтил колпачок цевья, как пружина сама вылетела вместе с ее фиксатором. Пружину тут же подобрал, а фиксатор так и не нашел. Вытряхнув патроны, понял, что из ружья нельзя сделать даже одностволку — шомпол остался на стане. Позвал Андрея, мы еще вместе поискали в траве колпачок-фиксатор. Оставалось охотиться с одним ружьем в моем скрадке.
Перед сумерками со стороны сора через озеро и чаще прямо над скрадом, на небольшой высоте и без реакции на чучела, стая за стаей полетели шилохвости и свиязи, чирков-свистунков было меньше. Представляю, что было бы, не выйди из строя полуавтомат. Стреляя из Иж-12, от волнения и злости на себя, частенько мазал, зато большинство попаданий были красивыми. Да и на результат грех жаловаться -счет трофеев перевалил за десяток. Как заметили с Андреем и подтвердил Алексей, была и вторая линия пролета, ближе к протоке, как раз через тот прогал, хотя стаи шли там значительно выше.
На стане первым делом выбил из патронника остатки гильзы и нашел оригинальную замену фиксатору пружины. Идеально подошла пластмассовая водочная пробка с небольшим бортиком, который сыграл роль уплотнительного кольца. Эта «запчасть» безотказно служила несколько лет, пока знакомый токарь не выточил (с запасом) пару бронзовых фиксаторов. Ужинали не одни. Уже в темноте к костру подошли приехавшие на «Ярославце» хозяева засидки в провале — двое немного знакомых работников лесопромышленной конторы и двое катерников. Они сказали, что охотятся здесь не первый год и очень довольны.
На другой день все разошлись по своим местам и хорошо постреляли. Андрей в сумерках взял пару красношейных поганок, за что я сделал ему внушение, несколько смягченное тем, что одну застрелил влет:
— Будешь есть их сам, только предварительно сними кожу вместе с перьями, чтобы меньше пахли рыбой.
Дома бабушка сделала из них по его заказу плов, предварительно вымочив мясо, как зайчатину, в уксусе. Блюдо с удовольствием ела вся семья.
На моем озере лет был менее интенсивным, чем накануне. О том же говорили и соседи с катера. Они стреляли много, в том числе и по высокоидущим стаям, добыв около десятка уток. Так получилось, что в следующие вечернюю и утреннюю зорьку утки пролетали еще реже, но место нам очень понравилось и стало постоянным на несколько лет.
Расскажу только об одной поездке, запомнившейся сильным похолоданием и удачной охотой на приобретенном озере, на которое раньше не обращали никакого внимания, как на глубокое и некормовое. Тогда уровень воды был заметно выше, луг подтопило, и мы с Николаем кое-как перебрели его, нагруженные манщиками. Со стороны протоки берег был повыше, и ребята ушли к своим местам. Наши соседи-лесники, связанные трудовой дисциплиной и невысокой по сравнению с мотолодкой скоростью катера, опять приехали поздно.
Расставляя манщики, я заметил, что больше воды стало и в озере. Во-первых, не смог перебрести на другой берег, а во-вторых, к ручью шла канавка, и свободно приплывшие по ней щуки поднимали круги сразу в нескольких местах, справляя свои свадьбы. Позже, уже из скрадка, прямо перед ним видел, наверное, пятикилограммовую щуку, окруженную тремя самцами, в половину меньшими по размерам.
Проходных стай не было, но местные утки, появляясь над озером, иногда снижались над чучелами. Без особо красивых выстрелов удалось снять шесть селезней-шилохвостов. Я всех их достал из воды вброд или с помощью длинной палки. Но два подранка, острохвост и чирок, утянули на противоположный берег и сразу сходить за ними из-за глубины не удалось.
На озеро Николая утки изредка тоже прилетали, штук пять он добыл. У Андрея с Алексеем охоты не получилось. Поэтому на утреннюю зорьку сын отправился со мной. Лесники, конечно, на свой перелет. За ночь сильно похолодало, и когда мы с Андреем выходили из тростников к скрадку, прошел заря/; резкого, сухого, жесткого снега. В это время налетела стайка шилохвостей, и я на один выстрел сбил пару селезней, свалившихся чуть ли не на нас.
А дальше ничего, только трагическая картина вороньего пира. Шилохвость, видимо упавшую замертво, вороны безнаказанно съели на наших глазах, так как были вне пределов выстрела. Легкораненый чирок какое-то время сопротивлялся, распускал крылья, принимал угрожающие позы и делал даже выпады навстречу нападавшим. Но, как говорится, сопротивление бесполезно, разбойничья стая победила. Все это мы по очереди наблюдали в бинокль, не в силах что-либо сделать.
Николай стрелял мало, но ближе к протоке утки летали, причем по направлению от сора, где постреливал Алексей, через прогал — там уже вовсю палили лесники, и через материковое озеро, находящееся почти рядом с палаткой, где стайки снижались. Если Алексей добыл три утки, то соседи больше десятка.
Вернувшись на стан, я без лишних разговоров, должна же быть охотничья хитрость, отправил Андрея за его манщиками, а сам пошел строить ему скрадок в ближнем тупике озера, утащил туда и резиновую лодку. Потом с нее расставили на глубине чучела — засидка к вечеру была заблаговременно готова.
Задул пронизывающий холодный север. Мы, нахохлившись, как куры, пили чай под защитой кустов, согреваясь поджаренными на костре кусочками сала, кстати, весьма эффективно. Потом братья и Андрей съездили в ближайшую деревню за свежим хлебом и хорошей рыбой. Снова варили уху, выпили под нее опять же «для сугреву» водки. Настроение поднялось. И хотя ветер не стих, все пошли на вечерник.
Мы с Николаем просидели, вернее, продрожали до темноты без выстрела, вода в заветренных местах у берегов стала застывать. Мало стреляли на сору и в перелетном провале. Зато Андрей устроил настоящую канонаду. На его озеро слетались только что появившиеся хохлатые чернети и красноголовые нырки, часто садились к манщикам. Но он наверняка стрелял и влет, потому что на двенадцать добытых трофеев затратил около полсотни патронов.
У нас появился повод поздравить юного охотника с таким успехом. Во время торжественного застолья договорились впервые разделить общую добычу на четыре части. Так Андрей стал полноправным членом нашей охотничьей бригады. К полночи ветер стих, но стало еще холоднее. Я ни разу за все охоты под Ханты-Мансийском не мерз так сильно в палатке, несмотря на спальный, правда, ватный мешок и такое же одеяло сверху. Мороз проникал даже откуда-то снизу, от земли. Хорошо, что Андрей в меховом спальнике этого не чувствовал, как и братья, спавшие в лодке, плавающей на сравнительно теплой воде, а тем более лесники в своем катере.
Утром вся наша команда на охоту не пошла. Лесники сходили, немного постреляли, взяли несколько уток и пришли к выводу, что надо уезжать домой. Мы отправили с ними Андрея, нагруженного четырьмя связками уток, и решили остаться еще на ночь. Почти до вечера я не вылезал из палатки, нежась в жарком меховом Андреевском спальнике. За день холодный воздух куда-то исчез, солнце излучало тепло. Снимая па озере свои манщики, я с радостью слушал, как в тальниковом лесу весело, на разные утиные голоса распевали скворцы.
На зорьку братья пошли по своим местам, а я, как автор идеи, естественно, в скрадок Андрея. И в точности повторил его результат, взяв двенадцать уток. Утреннюю зорьку я принципиально, и по-моему заслуженно, проспал.
Мы еще не раз открывали сезон у Фроловской протоки, но весна 1983 года вновь заставила нас вернуться на мыс при устье протоки Тихой. Эту поездку ждали с особым нетерпением, потому что в 1982 весенняя охота не иначе как по капризно-амбиционному решению тюменских охотначальников была в округе полностью запрещена.
Необычно мягкая зима вселяла надежду на раннюю охоту и стимулировала активную подготовку. Благодаря Алексею, поступившему на работу в газовою службу, у нас появилась горелка-решетка, которую можно использовать как плитку и обогреватель, а также портативный пятилитровый баллон. Я купил более удобную и ходкую, чем резиновая, раскладную дюралевую лодку с твердым сидением-распоркой. Весла были составные с прочными металлическими лопастями, деревянными ручками и подвижно закрепленными уключинами, которые вставлялись в отверстия на подушечках, приваренных к бортам. Обводы корпуса — заостренные и приподнятые нос и корма — делали лодку более маневренной и позволяли легче преодолевать сильное течение и встречный ветер.
Но весна задерживалась. Зима напоследок предприняла бурную контратаку с морозом и снегопадом. Застыли разливы, озера и мелкие ручьи. Появившиеся еще в первой половине апреля перелетные птицы-разведчики откочевали к югу. Похолодание длилось целую неделю.
Продолжение следует…
