Т. Степанова
Длинные зимние вечера, лунные ночи жители с. Сытомино обычно проводили в своих теплых уютных домиках возле топящихся железных печек. Керосин не жгли, садились вокруг печек и обсуждали прошлое, строили планы на будущее, щелкали орехи, пили чай с ягодами.
Наша избушка была рядом с домом многодетной семьи Кореньковых, соседи часто проводили вечера вместе. Нам, ребятишкам, это нравилось, мы кружком в 7-8 человек вели свою жизнь: играли, рассказывали сказки, делились школьными новостями. Обычно проводили вечера на улице, но непогодь, морозы загоняли домой и нас. Чаще всех к нам заходил посумерничать дедка Путилов — так называли его все в деревне, я даже не помню его имени.
В один из вечеров мои младшие сестренки рано легли спать. Мы с мамой толкли на рыбью муку сухих чебаков и прислушивались к разговору папы с дедом Путиловым. Дед рассказывал отцу о себе, своей жизни в разных местах, в ссылке, и многое другое. Об этом мы уже не раз слышали, поэтому я даже хотела, чтоб он скорей ушел. Он так много курил, что дым не успевал уходить в печку, трудно было дышать, ело глаза. Дед говорил невнятно, монотонно. Ему в то время уже было лет сто. Летом он большую часть времени проводил в лесу. Как сейчас вижу его — маленького, сгорбленного, голова свисала почти до колен, а белая борода гораздо ниже. На спине кузов, в руках палка вдвое выше его. В лесу он жил по неделе и больше, никто его не искал, не ждал. Он был никому не нужен. Питался ягодами, рыбой, грибами, иногда брал с собой немного хлеба или муки в котелок. На поясе носил кожаный мешочек с ножом, табаком, спичками и блесной, за поясом топорик. Раньше, говорят, ходил с ружьем. А вот медведя убил и без ружья.
Было это так. Дед бродил в лесу между Маленькой и Большой речками, собирал и ел голубицу. Сидя в голубичнике, он услышал приятные звуки ударов отделившейся от ствола щепы, оторванной или молнией, или морозом, или сильным ветром, когда дерево раскачивало. Я видела такие дранощепины; если эту щепу отодвинуть от ствола и отпустить — получается звук, продолжительный и мелодичный. Дед понял, что кто-то слушает эту музыку. Он поднялся и пошел в сторону звука, думая, что может, это любитель-ягодник, но подходя, увидел медведя. Оробел. Потом пришло вдруг решение: «А что мне бояться смерти? Пойду прямо на медведя со спины». Взял хворостину, подошел довольно близко, выждал, когда зверь приложит ухо к стволу, собрал всю силу и ударил медведя по спине. Тот круто обернулся, подпрыгнул и пустился наутек. Дед постоял несколько минут, опомнился и осторожно пошел в ту сторону, куда убежал зверь. И не поверил своим глазам: медведь лежал в нескольких метрах от него. Еще постоял дед и решил подойти, скорей перерезать горло, выпустить кровь или самому стать жертвой зверя, если тот притворился. Нет, зверь мертв. Дед пошел в село. Посмеялись мужчины над его сообщением, но поехали посмотреть. Освежевали медведя, разрубили, привезли в рыбкооп; сдали шкуру, часть мяса, остальное раздали жителям села.
Я отвлеклась от основной нити рассказа. Хочется рассказать то, что запомнилось из сумбурных рассказов старика, осмысленных гораздо позднее. Считаю, что некоторые сведения могут пригодиться краеведам, интересующимся историей северных поселений. Конечно, моя детская память могла не все важное удержать и уловить в рассказе.
Дед Путилов рассказывал не только о себе, но и своем друге Сытомине. Они были сосланы в Нарымский уезд из Питера за участие в смуте на каком-то заводе. Из ссылки они сбежали. Пробирались где пешком, где на лодке несколько лет. И тут осенняя непогода застала их на берегу протоки, где жили ханты. Несколько фамилий я запомнила: Пагилевы, Тугаскины, Сенгеповы, Мултановы. Беглецы зимовали с этими семьями. Ханты к ним относились очень хорошо, помогали, чем могли. Летом планировали идти дальше, но Сытомин тяжело заболел. Путилов не бросил товарища, старался его лечить. Построили избушку, баню, заготовили кое-что в пищу. Однако Сытомин вылечиться не мог, с наступлением морозов умер. Путилов чувствовал себя плохо, мучила цинга, недоедание, усталость. Обозы с хлебом прошли Обью, купцы за рыбой приехали только в марте. Они и назвали этот участок Сытоминской заимкой. Решили основать тут станок, помогли построить конный двор для проезжающих. С тех пор здесь стали делать остановку купцы, менять коней, отдыхать. Путилов стал содержать этот двор, заезжую избу, лошадей. Ожил. Женился. Женой ему стала Мултанова Марфа.
Привык Путилов к богатой природе Сытоминской заимки и решил остаться тут до спокойных времен. Появилась дочь, выросла, уехала на Юган с каюром Сопочиным, который возил почтовые нарты. Дед пережил свою жену и дочь, состарился, поседел, как лунь, сгорбился и не мог сказать, сколько ему лет. После ухода дочери из стойбища долго жил отшельником, но работал, помогая всем, кто приезжал на заимку жить. Скоро стойбище стало деревней. Место тут прекрасное: богатый лес, есть всякий зверь, птица, река могла всех прокормить рыбой. Протока превращалась в настоящую реку, по ней пошли пароходы, катера. Стали называть ее Сытоминкой, или Новой Обью.
Бывшая заимка, превратилась в красивое село, называть его стали Сытомино. Дед любил сидеть на берегу реки, любоваться Новой Обью. Говорил, что протока Сытоминка когда-то была неширокой, пароходы «бегали» по Оби. Между Обью и протокой был голец, но он был так мал, что с заимки были видны Обь, пароходы, катера, плоты. Потом голец стал увеличиваться, зарос тальником и, как я помню, уже из Сытомино Обь не была видна. Обь «переселилась» в Сытоминку и остается здесь до сих пор, выбивая ежегодно по несколько метров берега. От бывшей заимки нет и следа, нет многих домов, нижней пристани, целой улицы села — все поглотила река.
Мне дорога эта река, это село, я тут провела свое детство, училась и после работала в родной школе.
Подготовил Валерий Белобородов
